Заросшая дорога в рай. Два детектива под одной обложкой

– В усадьбе не установлен городской телефон и, предугадывая твоё следующее предположение, отвечу – второго сотового телефона у него не было, ну, по крайней мере, его жена об этом ничего не знает…

– И как? – Михаил в недоумении состроил брови домиком.

– Этот вопрос будет первым, который ты задашь на встрече с сыном погибшего.

– Слушаюсь, начальник, – Исайчев вскинул ладонь, отдавая честь собеседнику, – но и ты тоже не обессудь, спроси у дочери, как она общалась с отцом из Дивноморска без телефона? Кстати, поинтересуйся: отчего в разгар сезона, в сентябре, девушка сорвалась с работы и прибыла в Сартов. Она вроде работает в гостинице на туристах. Сопровождать мать в Турцию? Как-то неубедительно звучит. Подполковник вроде не очень занятым человеком был. Он не мог сопровождать супругу?

– Про работу дочери, где узнал? Успел посмотреть досье на родственников? Наш пострел везде поспел? – вкладывая в вопрос достаточное количество иронии, спросил Васенко.

Исайчев махнул рукой:

– «Пострел», поспел! «Шеф» на совещании зачитывал справку на потерпевшего, из неё и узнал. Иди уже…

Когда за Васенко закрылась дверь, Михаил откинулся на спинку стула и всмотревшись в облако, болтающееся за окном кабинета, задумался. Так, вглядываясь в облака, наблюдая за изменением их причудливых форм, Михаил приучил себя отрешаться от внешнего мира. Не нравились ему дела «особой важности». «Дела», в которых надо постоянно оглядываться, прислушиваться к чьему-то высокопоставленному мнению, всегда чувствовать за собой пригляд. «Дело» не нравилось Михаилу ещё и тем, что совсем не было улик. Ни-ка-ких! По опыту он знал, там, где нет улик, всегда много разговоров и писанины, тома писанины. Приходится много и долго копаться не в обстоятельствах «дела», а в обстоятельствах предшествующих, обстоятельствам «дела». Иногда предшествующий период очень длительный и изнуряюще нудный. Завтра на встрече с сыном погибшего начнётся как раз такой период разговоров, из которого Михаил должен выудить хоть что-то, что прольёт свет на причины гибели подполковника Сперанского.

Глава 2

Прежде чем протянуть руку для приветствия, начальник кредитного отдела банка «Русский капитал» Олег Леонидович Сперанский вытер ладонь о брюки, чем породил в голове Исайчева первое недоумение. Сперанский-младший указал Михаилу на кресло метров в трёх от его собственного стола:

– Присаживайтесь, это самое удобное место, – сказал он, нажимая кнопку вызова секретаря. – Нас, как я понял, ждёт важная беседа. Располагайтесь…

И здесь у сыщика возникло второе недоумение: до него донёсся алкогольный запах приблизительно суточной давности. Источником этого запаха был хозяин кабинета. Михаил всмотрелся в гладко выбритое лицо Олега Сперанского и приметил едва видимую фиолетовую сосудистую сеточку на носу и щеках, суховатую кожу лба. Она была ещё не пористой и дряблой, но напряжённой и при вялой расслабленности других мышц лица делало физиономию Сперанского вытянутой.

– Э-э-э, парень, да ты алкоголик, – с сожалением подумал Исайчев. – Скверно начинается моё расследование…

В кабинет постучали и, не дожидаясь разрешения, в щёлке приоткрытой двери появилась кудрявая женская голова. Олег Леонидович извиняющимся тоном, попросил:

– Подойди, Машенька…

Когда женщина выполнила просьбу, совсем тихо сказал:

– Кофейку нам налей с зёрнышками. Меня ни с кем не соединяй, пока не скажу. Управляющего о важной беседе я предупредил. Вы с сахаром пьёте? – Сперанский перевёл взгляд на Исайчева.

– Если не жалко, то с сахаром…

Олег Леонидович растерянно улыбнулся:

– Ни жалко, ни жалко. Машенька два с сахаром в больших чашках и про зёрнышки не забудь.

Пока банкир отдавал распоряжения, Михаил продолжал рассматривать предстоящего собеседника. Парень был молод, лет тридцати пяти. Первое, что бросилось в глаза: Олег Леонидович был похож на молодого Максима Галкина, такой же чернявый кудрявый с такими же выразительными карими глазами, которые увеличивались за счёт очков с большой диоптрией. Правда, ростом Сперанский-младший перещеголял звезду российской эстрады. Он был высок, под два метра, и сутул.

Кабинет, в котором работал сын подполковника, оказался большим, но при этом уютным, с кожаной мебелью и витиеватой металлической стойкой для цветов. Цветы в керамических горшках были в основном разных сортов герани. Они цвели крупными яркими шарами и пахли. Машенька, покидая кабинет, прошла мимо цветочной стойки и привычным жестом провела рукой по резным листьям растений, отчего в помещении резко запахло лимоном. Сперанский одобрительно кивнул.

Михаил глубже вдвинулся в мягкое кресло, расслабился и с грустью подумал:

– Лимонная герань, такая была у бабушки… Она говорила, что герань выгонит из дома любой неприятный запах, даже запах жареной капусты…, – Исайчев ещё раз вгляделся в лицо Сперанского. – Жаль. Хорошая должность, личный кабинет, прекрасные характеристики и все это может пойти коту под хвост… Жаль…

Машенька кофе принесла скоро, ловко подкатила к Михаилу маленький столик, на котором уже было блюдечко с большой чашкой, вкусно пахнущего напитка. Перед начальником Машенька поставила два блюдечка: одно с чашкой кофе, другое с кофейными зёрнами.

Сперанский ссыпал зёрна в ладонь и, резко отправив их в рот, принялся энергично перемалывать челюстями.

– Люблю очень крепко, очень крепко, – произнёс хозяин, суетливо прихлёбывая мелкими глоточками горячий кофе, при этом стараясь не смотреть на гостя.

Исайчев тоже отпил кофе. Подождал, когда Олег Леонидович вернёт свою чашку на место, сказал:

– Давайте сразу договоримся, у нас беседа без протокола. Можете отвечать только на те вопросы, на которые захотите. Когда последний раз вы общались с отцом?

– Я в курсе своего свидетельского иммунитета. Только мне скрывать нечего. Общались с отцом? – Сперанский снял очки и, знакомым Михаилу движением помассировал указательным пальцем переносицу, вернул очки на место. – Виделись, как всегда, в прошлую субботу с двенадцати до трёх дня. Общались – это не то слово, которым можно охарактеризовать наши с отцом отношения.

Михаил решил не перебивать собеседника. Олег Леонидович вопросительно взглянул на Исайчева и, не получив следующего вопроса, продолжил:

– Уже много лет, ровно с того дня, как отец построил на Монаховом пруду усадьбу я, пользуясь его терминологией, прибываю в его распоряжение для производства хозяйственных работ по благоустройству вверенной территории. Обязанность производить данные работы, опять-таки выражаясь на воинском диалекте, предполагает возможность в будущем получить данную территорию мне в распоряжение. То бишь, переводя на русский разговорный – хочешь кататься – люби и саночки возить. Будь она неладна эта территория! Родители не удосужились спросить, имею ли я желание жить среди их садово-огородного великолепия. Я вполне доволен городской квартирой, её хватает с лихвой. Тем более что большую часть жизни провожу здесь, в банке…

Олег Леонидович сделал ещё несколько быстрых глотков, открыл ящик стола, вынул пачку сигарет и жестом предложил их Михаилу.

– Спасибо, накурился перед визитом к вам, не хотел здесь дымить!

– Хорошо, – хозяин кабинета бросил пачку обратно в стол. – Тогда тоже не буду. Итак, вы спросили, когда я общался с отцом? В эту субботу. Я всегда строго подчиняюсь заведённым им правилам. Мы убирали отцвётшие однолетники, подкрасили бордюры и так далее. Единственное, что не позволяет делать отец – это стричь газон. Газон для него священная корова. Только сам! Работаем мы, обычно, молча. Не о чём, знаете ли, разговаривать… Посему я вкладываю в слово «общались» несколько отличное от отца понятие. Мы виделись! А чтоб общаться – никогда!

– Так решили вы?

– Да, ну! – Сперанский тихонько хихикнул в кулачок. – Я многое в этой жизни решаю сам, но не в семье отца. В усадьбе я из ферзя превращаюсь в пешку.

Михаил удивился:

– Как вы сказали: «не в семье отца». Разве это не ваша общая семья?

– К сожалению, нет. У нас, если можно так сказать, «клан Сперанских», состоящий из нескольких семей. Моя семья – это я, жена и сын. Есть семья родной сестры отца – это была Мила Михайловна, её дочь Ольга и внучка Зося. Есть дочь моего отца – сестра Верушка, и есть семья отца – мать Стефания Петровна и отец подполковник Сперанский. Мы все духовно, а Верушка ещё и физически, отдельные семьи, соприкасаемся друг с другом по необходимости. Ах, да, забыл! Есть ещё бабушка – мать моего отца и мать покойной Милы Михайловны. Но бабушка больше относиться к семье Милы, чем к семье отца. Она живёт в доме Милы.

– Как давно умерла сестра вашего отца? – Исайчев недоумевал: почему в справке, зачитанной на совещании «шефом», ничего не сообщалось о сестре потерпевшего.

– Она покончила жизнь самоубийством полгода назад. У неё был рак. Хотя меня её решение удивило. Тётка была железобетонной женщиной. Всегда казалось, что кто-кто, а она не сдастся. А здесь раз – и все… Странно это… Правда, лечилась Мила долго и тяжело. Устала, наверное. Фамилия Ленина, вам ни о чём не говорит?

Исайчев вспомнил – Ленины известная в Сартове фамилия. Мила Михайловна, женщина ростом «с ноготок», ещё в начале 90-х, создала в городе крупную фирму «Всё для новорождённых». Долго была депутатом областного Совета. Часто воевала с губернатором. Разветвлённая сеть её магазинов детского питания, под общим названием «Милое дитя», кормила не одно поколение родившихся малышей. После дефолта Мила с нуля построила швейную фабрику по пошиву одежды и приданного для новорождённых и параллельно успела воспитать дочь Ольгу Ленину – на сегодня успешного и известного в городе адвоката. Похороны матери Ольга Ленина провела без помпы, совсем тихо. Наверное, поэтому Михаил пропустил это событие, тем более что после смерти Милы Михайловны её фирма продолжала успешно работать. Бизнес Лениных был одним из крепких и успешных в Сартове.

– И всё же вы как-то странно отделяете отца и вашу маму от остальных родственников. – Исайчев покрутил в руках пустую чашку, поставил её на столик, и тут же получил от собеседника вопрос:

– Ещё кофе или повременим?

– Пока повременим. Вы конфликтовали с отцом?

– У отца по отношению ко всему человечеству в обиходе было всего три глагола, – ухмыльнулся Сперанский. – Не замечать – это относилось ко всем, кто не входил в сферу его интересов, использовать – это те, с кем отец соприкасался по жизни, и любить – это по отношению к одному человеку на свете – моей матери. Он называл её Шахерезадой и всегда рядом с ней мяукал, как майский кот. Верушка, к сожалению, подпадала под глагол не замечать, а я – использовать. По поводу конфликтов? Разве можно конфликтовать с пустым местом – это я про себя… Знаете, как отец проходил в доме мимо меня, как мимо закрытой на замок двери. Закрыто? Значит, закрыто и нечего рваться. Хотя с другой стороны двери в неё ломился я, головой стучал. Когда повзрослел – понял, он сам закрыл её на замок от меня. Закрыл и ключ выбросил, так-то…

– Олег Леонидович, где вы были в субботу вечером с одиннадцати тридцати до часа ночи? – этот вопрос Михаил планировал задать Сперанскому последним, но после его признания не удержался и спросил.

– Ух ты! – Олег выпрямил сутулую спину. – Я ждал, что вы об этом спросите, но не думал, что так скоро. Я, знаете ли, был пьян и в непотребном виде валялся у себя в квартире. Подтвердить этого никто не может. Жена с сыном уехали к матери по причине ненавистного отношения к алкоголю. Но я не убивал отца. Я для этого хлипок. Всегда боялся его и всегда хотел, чтобы он меня, наконец, заметил не только, как рабочую силу. Персоной хотел стать в его глазах – не успел! Вот здесь, – Сперанский похлопал ладонями по подлокотникам кресла. – Я персона! У меня, как говорят, голова под банковское дело заточена, поэтому и терпят. – Он пододвинул ближе к себе оброненное с блюдечка кофейное зёрнышко и щелчком отправил его в дальний угол кабинета. – Знаете, как меня дразнил отец – «Хлип‘ок», не «Хл‘юпик», а именно «Хлип‘ок». Эть-геть.

– Что вы сейчас сказали? – не поняв последней фразы, переспросил Михаил.