Хождение по Млечному пути. Повесть-странствие

…Между тем поезд замедляет ход и, протрубив финиш, останавливается в Памплоне. Пассажиры неспешно тянутся к выходу, сохраняя вежливую дистанцию. Поднимаемся и мы. Толик оставляет номер телефона и, пожелав нам доброго пути, а заодно и доброго вечера на двух языках, исчезает. Я вопросительно гляжу на Эррандо – тот, схватив багаж, повелительно машет рукой куда-то вдаль и крупными шагами пересекает запруженную людьми площадь. Я семеню следом. Вскоре мы добираемся до автовокзала, откуда ходят рейсовые автобусы в Сан-Себастьян. Всего девяносто километров отделяют нас от берега Бискайского залива.

В автобусе Эррандо достаёт из сумки потрёпанную амбарную книгу, испещрённую каракулями – страницы измяты, чернила расплылись – и мы принимаемся дотошно её изучать. При этом баск что-то бубнит себе под нос и тычет заскорузлым пальцем в кривые строчки, а я киваю, как китайский болванчик, издавая время от времени неопределенное мычание. Сама же ощущаю себя глупой козой возле театральной афиши. Долго ещё будет продолжаться эта пытка? Видя мое замешательство, Эррандо выразительно упирает палец в бок оплетённой бутыли и круглит брови – тут до меня доходит, что речь идет о вине. Я изо всех сил напрягаю утомлённые извилины – среди чернильных закорючек разбираю цифры, даты, писанные с большой буквы названия. На большее меня не хватает. Осознав всю тщетность обоюдных усилий, старик прячет ужасную книгу обратно в сумку. Но извлекает из нагрудного кармана фотографию семьи. Что ж, это уже гораздо проще! Преобразившись из глупой козы в сообразительную, радостно блею, угадывая на снимке: «Это жена? Сын? Внук?» – на что Эррандо отвечает неизменным кивком. Так мы и добираемся до пригорода Сан-Себастьяна – Пасахеса, не заметив, как на побережье Атлантики опустилась чернильная ночь…

По дороге от станции до дома старик молчит. Город укутан кромешной тьмой. Близость большой воды угадывается по влажному, рваному ветру, солёной пыли на щеках, острому запаху йода, шороху гальки и плеску бьющих о лодки волн. Океан глубоко дышит во сне: прибой – вдох, откат – выдох. Пульсирующие на безлунном небе звёзды льют сверху свой тихий, холодный свет… Куда я иду? Зачем?..

Возле калитки Эррандо пропускает меня вперёд. Призрачно белеют стены с заплатой двери, жёлтые окна манят теплом и домашним уютом, неожиданно ворвавшимся в мое аскетичное путешествие. В ноздри вплывает гипнотический аромат жареной рыбы.

На пороге дома нас встречает статная женщина в длинной клетчатой юбке и опрятном, как на картинах фламандских живописцев, переднике. Чёрные маслины глаз, длинная серебристая коса, уложенная жгутом на затылке, мускулистые, голые по локоть руки. Видно, что несмотря на поздний час, она только что от плиты. Обменявшись с Эррандо сдержанными репликами, сеньора поворачивается ко мне, не выказывая ни малейшего удивления, что муж её явился домой не один, а с гостьей. Будто уставшие до полусмерти, сумасшедшие русские путешественницы с рюкзаками – обычное для неё дело!

– Тода, – представляет жену Эррандо – та коротко кивает.

– Элена, – называет он моё имя.

Повинуясь безотчётному порыву, я шагаю навстречу и обнимаю хозяйку. Накопившаяся за день усталость, зыбкая неопределённость моего положения толкают меня на этот безрассудный поступок. Но Тода ничуть не удивляется и этому – кажется, её вообще невозможно удивить ничем. Она ласково похлопывает меня по спине и просто, по-матерински говорит:

– Очень устала? Пойдём ужинать, – она произносит это по-английски, и языковой барьер рушится вместе с усталым моим смущением.

Выясняется, что Эррандо тоже знает английский – когда-то он работал на рыболовецком траулере. Но почему тогда не воспользовался им до сих пор?

…Дальнейший вечер состоит из купания в старомодной чугунной ванне на львиных ногах, позднего ужина с домашним вином и жареными сардинами, не прерываемого праздными расспросами, и долгожданного отдыха. И где? В настоящем баскском доме, в семье рыбака! День назад я и представить себе такого не могла.

История несуществующей страны

…Серое утро. За окном – бисерный дождь и седая мгла. Сырой ветер с Атлантики разогнал с пляжа даже самых закалённых купальщиков – они заполнили собою прибрежные кафе в ожидании солнца. Стереотип о знойной засушливой Испании сокрушительно разбивается, как только ты приезжаешь на северное её побережье. Равно как и целый ряд других штампов об этой стране. Например, испанка – это не только свободолюбивая, непостоянная в чувствах, гибкая как лоза Кармен, но и мускулистая румяная рыбачка с косой, лишённая дикого своеволия южанки, зато верная помощница и преданная подруга. Жгучее фламенко под звенящие переборы гитар – лишь андалузская часть музыкальной Испании, а есть ещё баскское многоголосие, галисийские волынки, каталонская сардана… Что касается погоды: если сложить количество осадков, выпадающее в разных испанских провинциях, и вычислить среднее арифметическое, то получится вполне привлекательная климатическая картина. Сушь Андалузии, Эстремадуры и Кастилии уравновешивается британской сыростью Эускади, Кантабрии и Галисии.

Вот и теперь бухту заволокло густым туманом. Сквозь кисельную завесу едва проступают очертания острова Санта Клара. Слева на горе – руины старого замка, справа – статуя Христа. Мрачно и таинственно, однако в этом и кроется сумрачное очарование баскской природы. Тем радостнее встречать солнце!

Сан-Себастьян – административный центр провинции Гипускоа, одной из семи частей Страны Басков, не существующей официально на карте мира, но живущей веками в сердце и генетической памяти любого баска, будь то французский гасконец или испанский басконец. Разделённость страны и отсутствие государственного статуса – неутихающая боль многих поколений басков.[7 - Исторически баскские земли включают в себя северные испанские провинции Алава, Бискайя, Гипускоа и часть Наварры, а также часть территории на юго-западе Франции: Лапурди, Басс-Наварра и Субероа. Испанская часть Станы Басков в 1980 году получила статус автономной области и именуется официально Эускади, французская – входит в департамент Атлантические Пиренеи. Общая площадь Эускади – 20 тыс. кв. километров. В Испании проживает 860 тыс. этнических басков, во Франции – 140 тыс. Еще около сотни тысяч рассеяны по Новому свету.] В эпоху всеобщей глобализации их фанатичное стремление обособиться выглядит, возможно, политической причудой, следствием сложного национального характера и давних исторических обид. Но, попав в их страну, познакомившись с людьми, понимаешь, за что они борются. Долгое время борьба за независимость была предельно жестокой и кровопролитной. Печально известная экстремистская организация ЭТА лишь несколько лет назад объявила о прекращении терактов. Можно долго анализировать исторические предпосылки и политические ошибки, приведшие к столь печальным последствиям, дискутировать об истоках баскского сепаратизма, но лучше оставить это историкам и политологам. Для меня куда важнее история Эррандо.

Прежде чем приступить к рассказу, старик надолго замолкает, пристально вглядывается в запотевшее окно, строгой рамой обрамляющее залив. Будто пытается рассмотреть в тумане видимые только ему скользящие тени прошлого. Его руки разглаживают скрученный валиком бархатный берет. На столе стынут две чашки кофе…

Первый рассказ Эррандо

…Я появился на свет в тот день, когда бомбили Гернику.[8 - Герника – духовный центр Страны Басков. 26 апреля 1937 года город был подвергнут жестокой бомбардировке и практически стёрт с лица земли.]Там погиб мой брат Домику. Ему было всего 9 лет. Мать рожала меня в подвале горящего дома, куда спряталась вместе с другими от бомбёжки. Двое суток горел дом, и двое суток она мучилась в схватках, оплакивая старшего сына. Когда, наконец, я родился, то не подавал никаких признаков жизни. Чужая старуха, оказавшаяся поблизости, схватила меня за ноги и изо всех сил встряхнула – я закричал. Она разорвала нижнюю юбку и обернула меня куском материи… Несколько дней мы выбирались из разрушенной Герники. Нам некуда было идти, и мы пошли на восток.

Отец во время бомбёжки был в море. О том, что у него погиб один сын и родился другой, он узнал только спустя две недели, когда власти составляли списки живых, мёртвых и пропавших без вести. Он долго не мог нас с матерью найти, потому что мы ночевали в разных домах у разных людей – кто приютит…

Потом мы перебрались в Пасахес. Было очень трудно. Выручало только море. Отец работал как каторжный, каждый день в четыре утра выходил за рыбой. Я помню его, пропахшего чешуей и табаком, с шершавыми задубевшими руками, которыми он стискивал меня и подбрасывал высоко к потолку. Было больно и страшно, но я терпел потому, что очень любил отца и редко его видел. Вскоре у меня появился младший брат Черу.

Когда мне исполнилось двенадцать, отец первый раз взял меня с собой в море. Он хотел, чтобы я остался в Эускади, ведь многие тогда уезжали за лучшей долей за океан. Мой друг Лоре, спасаясь от нищеты, после войны перебрался в Калифорнию. Там он работал на приисках, но ему не очень-то везло. В конце концов, Лоре вернулся к своему старому занятию – стал разводить овец. Несколько раз он собирался вернуться обратно, но так и не вышло. Теперь у него там жена, дети, внуки, своя земля и ранчо…

Мой брат Черу в девятнадцать стал националистом – вступил в ЭТА. Он хотел мстить за смерть старшего брата, которого не видел, за сотни убитых в Гернике басков, за расстрел пленных республиканцев в Сан-Себастьяне. Черу сам никого не убивал, только возил грузовики со взрывчаткой. Он дважды сидел в тюрьме. Его амнистировали в 1980 году, после смерти Франко и объявления автономии. Черу вернулся в Гернику, обзавёлся семьей. Я рад, что он никуда не уехал.

Среди моих друзей есть те, кто до сих пор недоволен переходом от оружия к политике. Они считают, что словами делу не поможешь. Есть и такие, кто понял, что убийство, независимо от причин, – это бессмысленно и жестоко. Я – простой рыбак, люблю море, люблю жизнь. Не думаю, что физическое уничтожение врагов поможет в борьбе за свободу и независимость моего народа… Но, что и говорить, я был бы счастлив, если бы мои внуки и правнуки жили в независимой стране Эускади.

Характер басков ковался в суровых природных и исторических условиях. «Борьба» – вот ключевое слово, объясняющее их внутренний мир, сформировавшее весь уклад жизни. Борьба с грозной стихией – непокорной Атлантикой, с её ледяными ветрами и коварными сюрпризами. Борьба с каменистой землёй, требующей много труда и пота. Борьба с притеснителями и завоевателями, не раз посягавшими на земли басков. Борьба за сохранение уникального языка и древних традиций. Наконец, борьба с исторической несправедливостью: многие достижения басков оказались незаслуженно забытыми, а лавры доставались другим народам. Например, ещё задолго до Колумба баски пересекали Атлантику и «открывали» Америку. Не случайно именно баски были ядром команды и капитанами всех каравелл в легендарном походе Колумба к Новому Свету. Кругосветная экспедиция Магеллана была спасена стараниями баска Элькано – капитана корабля, возглавившего поход после смерти Магеллана и ставшего фактически первым человеком, обогнувшим Землю.

Баски умеют пахать и сеять, пасти скот и ловить рыбу, ходить по морям и сражаться на полях брани, строить и созидать. Скупые на эмоции, внешне суровые и неприступные, они окружают понравившегося человека таким искренним вниманием и заботой, что отдаёшь им безоговорочное предпочтение в сравнении с другими – улыбчивыми и фальшиво оживлёнными людьми, скрывающими если не камень за пазухой, то полное безразличие к тебе и к миру.

Сегодня Эррандо долго водит меня по городу, здороваясь с каждым третьим прохожим и с гордостью представляя меня своей гостьей из России. Сначала мы осматриваем Собор Доброго Пастора (Catedral del Buen Pastor), где он крестил всех своих внуков и правнука. Прогулявшись по аллее стриженых тамарисков вдоль набережной Ла-Конча, поднимаемся на фуникулере на гору Игуэльдо (Monte Igueldo). Оттуда открывается акварельный вид на вогнутый ракушкой пляж и старую гавань. Потом попадаем в настоящую средневековую аптеку с батареей таинственных склянок и пузырьков, в которой хозяйничает племянник Эррандо. А ближе к вечеру, когда монотонный дождь прекращает сеять водяную пыль, наблюдаем за работой уличного художника, пытающегося кистью поймать ускользающий момент рождения радуги…

Баскская трапеза

…Ясное утро. На дворе жарко, как в знойной Кастилии. Апельсиновое солнце стирает серые разводы вчерашнего дня. Для Эускади такие перепады погоды – обычное дело. А мы с Эррандо идём на океан наблюдать отлив. Но не на городской пляж, а за скалу, где раньше была рыбацкая деревня.

Полоса отлива простирается на десятки метров. Плотный песок испещрён замысловатыми узорами ручьев и струек, бегущих назад, в океан. Возле камней – зеркальные лужицы причудливых форм: одна напоминает палитру художника, другая – пятипалую лапу огромного зверя… В скалистых углублениях скопилась морская вода, образуя солёные озерца, в которых можно найти зазевавшуюся рыбёшку или молодого, неопытного краба. Морская живность всех цветов и мастей облепила подсыхающие на солнце камни: мидии, виейры, рапаны, полураскрытые устрицы и прочие неведомые мне морские существа. Жители ближайших домов собирают здесь дары моря, которые снесут потом на рыбный рынок. Я тоже пытаюсь отодрать от камня жёсткий панцирь, но бесполезно – для этого нужен специальный, загнутый серпом нож и сноровка, а так – лишь обдираю пальцы о зазубренные края раковин.

Тем временем на прибрежной площади вовсю гудит рыбный базар. Улов великолепен: гладкие крупные рыбины, сладко засыпающие в ледяном крошеве, тазы с кишащей рыбной мелочью, упругие тушки кальмаров, обморочные от кислорода креветки, пятнистые осьминоги с безвольно висящими щупальцами. А вот и редкие экспонаты сегодняшнего базара: белобрюхий мраморный скат, зубастая морская щука и невиданных размеров тунец, которых тут же покупает повар ресторана. Бойко идёт торговля ценным, но скоропортящимся товаром. Покупки уносят в заполненных льдом лотках, мисках или просто завёрнутыми в тряпицу. Здесь же хозяйки ловко чистят рыбу, усеивая сверкающей чешуей клеёнчатый передник до пят, отточенным движением отсекают голову, потрошат и, ополоснув в морской воде, аккуратно пакуют в мешочек. Вам остаётся лишь положить тушку на сковороду или решётку. На этот рынок приходят не только жители окрестных улиц, но и специально приезжают повара, владельцы рыбных бутиков и пескадерий. Бывают здесь и туристы, но редко. Во-первых, очень рано: рынок закрывается в восемь утра, когда утомлённый ночным весельем гость ещё сладко спит. Во-вторых, местными морскими обитателями можно любоваться в городском Аквариуме, в любое удобное время. Или на витринах пескадерий – там они разложены с изяществом, достойным натюрмортов Бозелли и Рекко. Моллюски, ракообразные, рыбёшки, рыбы и рыбины спят в соответствии с морской иерархией, отсортированные по размерам и ценам. Их влажные изгибы, подсвеченные голубоватым светом, украшенные оливами и лимонами, заботливо орошаются морской водой. Хозяин с готовностью расскажет о местообитании экспонатов витрины, их полезных свойствах, способах приготовления и даже опишет краткую историю поимки особо ценных экземпляров.

А мы направляемся в противоположную сторону от рыбных бутиков, вглубь старых кварталов. Нас ждёт друг Эррандо – Бишинго, хозяин пескадерии. Он вызвался угостить нас классическим баскским обедом. Известно, что повара-баски – одни из лучших в Европе и, уж точно, самые искусные в Испании. Даже искушённые парижские гурмэ почтительно склоняют голову перед их кулинарными творениями. Бишинго нигде специально не учился, он просто продолжает дело, начатое его прадедом в позапрошлом веке, ревностно хранит фамильные рецепты и по мере возможности приумножает семейный бизнес. В этом ему помогают жена и дочь.

Пескадерия Бишинго внешне ничем не примечательна. Она расположена в той части города, куда приезжие обычно не добираются, – вверх по крутому холму. Вход в неё обозначен внушительной дверью, потемневшей от времени и влаги, больше похожей на декорацию к фильму, если бы не надпись мелом: «Сегодня в меню свежие сардины и картошка с макрелью». Справа – рыбная лавка. На десяти квадратных метрах чудом умещаются: прилавок с крошеным льдом, поверх которого возлегают штучные экземпляры морской фауны, старинные весы с чугунными гирями, разделочный стол, оснащённый впечатляющим арсеналом ножей, и конторка. Слева – тёмное помещение со стрельчатыми сводами, четыре дубовых стола и лавки вместо стульев. Прямо в каменную стену вделана бочка, из которой наливается холодное белое вино – столько, сколько хочешь, без ограничений: здесь не принято платить за бокалы или граммы. Гость может зайти сначала в лавку и выбрать то, что хотел бы на обед. А потом, в ожидании блюда, потягивать бокал охлаждённого вина, закусывать пинчос[9 - Пинчос (pinchos) – традиционная закуска басков, аналог испанского «тапас», представляет собой миниатюрный ломтик хлеба, покрытый разнообразной начинкой.] и болтать с хозяином заведения. Сюда, в маленькую пескадерию приходят в основном близкие друзья и знакомые годами клиенты, граница между которыми со временем стирается.

Увидев нас, Бишинго вскидывает в приветствии руку и спешит лично встретить гостей. Вскоре к нему присоединяются домочадцы: жена (она же второй повар), дочь, внучка-студентка, помогающая во время каникул, а также зять, брат, сват и многочисленные дети от трех до пятнадцати лет, высыпавшие откуда-то из боковых дверей. Последним выходит серый замшевый кот с медовыми глазами. Он с независимым видом усаживается возле барной стойки и брезгливо отворачивает усатую морду, когда я со словами «кис-кис» пытаюсь его погладить. Отборная морская диета и вольная жизнь сделали его настоящим кошачьим мачо, плотным и гладким зверем, вполне осознающим свою брутальную красоту.

Мужчины сдвигают столы, женщины ловко накрывают их, вынося одно за другим внушительных размеров блюда. Культ еды возведён у басков в ранг национальной культурной традиции. Другая традиция – длинные семейные посиделки возле очага. Их смешение – обильные трапезы в кругу многочисленных родственников, друзей, а иногда (как в моём случае) и дорогих гостей, которых непременно нужно убедить попробовать каждое кушанье – как иначе приобщить к традициям?!

Органичное продолжение кулинарных обычаев басков – гастрономические клубы «чокос».[10 - Чокос (txokos) – гастрономические клубы, возникшие в Доностии в XVII веке.] Члены клуба на специально оборудованной клубной кухне по очереди готовят любимую еду, а затем угощают друг друга и делятся секретами мастерства. Регулярно устраиваются соревнования по приготовлению того или иного национального блюда. Первый чокос появился в Доностии,[11 - Доностия (Donostia) – баскское название Сан-Себастьяна.] а затем клубы распространились по всей Стране Басков. Членство в них строго регламентировано, вход для женщин, увы, закрыт. В этом проявляется один из исторических атавизмов страны – мужской шовинизм. Впрочем, это не мешает женщинам наслаждаться кулинарными талантами отцов, мужей и сыновей у себя дома!

Обед начинается традиционно с пинчос. Миниатюрные ломтики хлеба покрыты сверху всевозможной снедью: печёной треской и жареными креветками, хамоном и чоризо, сыром и тортильей, оливками и маринованными анчоусами. Эррандо вносит знакомую бутыль в оплётке, но уже полную «чаколи».[12 - Чаколи (txakoli) – белое сухое игристое вино. Изготавливается из винограда Hondarribi Zuri, произрастающего на побережье Бискайского залива близ Бильбао. Чаколи обладает лимонно-известковым ароматом, освежающим острым вкусом и пониженным содержанием алкоголя – 9—10%.] Собственно, его поездка в Каспе была связана с этим вином – главным в Стране Басков (а в той амбарной книге, которую мы листали в автобусе, был винный календарь, рецепты и прочие пометки винодела). Так что смело можно утверждать, что благодаря чаколи мы с Эррандо и познакомились! Ну и благодаря Толику, конечно!

Без чаколи невозможно представить ни скромной трапезы, ни дружеской посиделки, ни званого обеда. Из-за влажного климата, частых дождей и облачности ягоды винограда не набирают много сахара – в редкие годы крепость вина превышает 10%. Баскское вино имеет кисловато-острый вкус и идеально подходит к сытным блюдам национальной кухни. Любопытно, что с древних времен производство и сбыт чаколи пользовались поддержкой властей. В 1338 году были освобождены от налогов производители деревянных подпорок для виноградных лоз. Позже был издан закон, предписывающий морским судам разгружать вина, привезённые из других регионов, только в случае загрузки в обратный рейс эквивалентного количества чаколи. Так в прошлые века защищали интересы местных виноделов. Сегодня в этом нет необходимости. Баскские вина зарекомендовали себя как достойные и вполне конкурентоспособные на европейском рынке.

Первый тост традиционно за знакомство и дружбу.

– Что такое гость? – вопрошает Бишинго, обращая взор к потолку, – это человек, выделенный из толпы, которого ты захотел видеть рядом, чтобы поделиться с ним теплом своей души. Гость – это радость для сердца, услада для глаз, музыка для слуха, наслаждение для ума. Гости продлевают жизнь хозяевам, а лучшие из них становятся друзьями. Друг моего друга – мой друг! Поднимем же бокалы за смелость нашей гостьи, прибывшей к нам издалека! Элена, добро пожаловать в Эускади!

Во время тоста Бишинго испытываю дежавю: мне кажется, я нахожусь где-то в горном ауле Кавказа, почтенный аксакал молвит слово, а рассевшиеся за столом джигиты и горянки чутко внимают ему. Есть что-то общее между басками и кавказцами, и это не только долгожительство и любовь к застольям и тостам. Но об этом – чуть позже.

Суть да дело, дочь и внучка Бишинго несут горячее – «бакалао», «чангурро» и «чипиронес».[13 - Bacalao,changurro,chippirones – названия традиционных блюд баскской кухни.] Сочный и ароматный кусок бакалао – трески в соусе – самое простое блюдо басконской кухни. Но какое! Первая мысль: наверное, здесь в Бискайском заливе обитает какая-то особенная треска! Но нет, треска такая же, как и во всех других морях, зато особенные рецепты и повара!

Чангурро – это большая тарелка, а точнее тазик, доверху наполненный свежайшими моллюсками, которые ещё пару часов назад безбедно обитали в заливе. Мидии, величиной с детскую ладошку, нежные сердцевидки, королевские креветки, морские гребешки. Живописную пёструю горку, источающую головокружительный аромат, венчает гигантский краб в недоумении растопыривший клешни, дескать, а я-то тут как оказался?

Кульминация трапезы – чипиронес или каракатица в собственных чернилах. Блюдо на любителя – уж очень непривычен вид! Мне потребовалось собрать в кулак всё своё мужество, чтобы не обидеть гостеприимных басков и попробовать кусочек. На вид напоминает плавающий в чернилах поролон, на зуб – мочалку с привкусом йода, – словом, вкус специфический! Говорят, очень полезно. Не случайно, именно чипиронес было одним из излюбленных лакомств испанских королей. Кстати, из чернил каракатицы делают коричневую краску, называемую «сепия».

В тот момент, когда я, вымазавшись в чернильном соусе, пытаюсь оттереть сепию с рук, когда оплетённая лозой бутыль опорожняется наполовину, а в тарелках показывается дно, возбуждённые разговоры за столом стихают. Младшие дети убегают вглубь дома, увлекая за собой кота. Женщины подают кофе. Эррандо начинает вспоминать «морские были» – истории из своего рыбацкого прошлого. Вот одна из них.

Второй рассказ Эррандо

…Стоял сентябрь, время рыбных косяков. Рыбаки выходили в море каждый день, чтобы не упустить удачу. Случалось, даже ночевали в заливе, но заплывать далеко никто не рисковал – слишком переменчива погода и коварны осенние течения. Нас было трое друзей, мы всегда рыбачили вместе, но на этот раз решили идти врозь, каждый сам за себя. Я собирался наловить камбалы, она в это время поднимается из глубины и становится ленивой. Взял с собой все что полагается:сети, снасти, гарпун, воду и немного припасов. Я рассчитывал вернуться самое позднее – к вечеру. Но вышло иначе.

Как только я отошёл от берега на полтора десятка миль, сразу же попал в огромный косяк тунца. Я заглушил мотор и лёг в дрейф. Рыбы было навалом, одна крупнее другой, я еле успевал снимать её с крючка, затаскивать на борт и глушить колотушкой. Вскоре моя лодка доверху была заполнена тунцом. Редкий улов! Когда я перевёл дух, то заметил, что чайки уже давно не кружат над моей лодкой, её прилично отнесло от берега. Вдобавок на горизонте появились тучи – предвестники шторма. Поднялся свежий ветер. Я перебрался на корму и дёрнул за рукоять мотора. Он не завёлся. Я попробовал ещё раз, другой, третий – ничего. По спине побежали струи холодного пота. Ветер крепчал, гружёная лодка качалась на растущей волне, удаляясь всё дальше от берега. Если бы со мною были друзья, они пришли бы на помощь, взяли бы на буксир мою посудину. Но сегодня их не было рядом. Я схватился за вёсла и принялся вручную бороться с ветром и течением. Четыре часа я грёб, стирая руки в кровь. Куда там! Чтобы облегчить лодку я выбросил половину улова за борт. Всё напрасно. Гроза приближалась. Я молился Сан-Николасу, и снова пробовал запустить мотор. Но он молчал, как проклятый. Тогда я опять брался за вёсла и грёб. Так продолжалось до вечера. Промывая в воде стёртые руки, я увидел огромную рыбину возле борта лодки. Это был голубой тунец не меньше двух метров в длину. Рыба плыла рядом уже давно, но только теперь я обратил внимание, что она будто привязана к лодке. Что ей надо? Я выбросил прочь ненужную теперь приманку. Рыба не уходила. Неужели она хочет, чтобы я её ловил? Глупая рыба!

Темнота сгущалась быстро и неумолимо. Волны становились всё круче. Берег исчез из виду. Я вспомнил всю свою жизнь, Тоду, сыновей. Я стал готовиться к худшему. Но не переставал грести и молиться. Вдруг рыба взметнулась вверх и громко плеснула хвостом по воде. Она подплыла ещё ближе и уже задевала борт своим телом. Лодка вздрогнула. Вот дьявол! – я не ожидал, что она такая огромная! Я стал одну за другой выкидывать выловленные рыбины, но и это её не останавливало. Тогда, будто повинуясь приказу свыше, я достал самый большой крючок на толстой в палец леске и выбросил его за борт. Я не понимал, зачем делаю это, но мне было уже всё равно. Рыбина, казалось, только этого и ждала. Она заглотила крюк без наживки и, разматывая моток, метнулась в сторону. Сумасшедшая рыба! Через пару секунд леска натянулась как тетива. Лодка заскрипела и накренилась. Я почувствовал, что она медленно меняет своё направление. Снова схватился за вёсла и стал грести как полоумный. Ладони онемели, я перестал замечать, как по ним течёт кровь. Раздались первые раскаты грома, хлынул дождь, сначала редкий, а потом всё сильнее и сильнее. Рыба упорно тянула меня куда-то. Я ей помогал, выбиваясь из последних сил. Бросал вёсла и вычерпывал воду из лодки. Снова грёб. Иногда я впадал в забытье, а когда приходил в себя, снова чувствовал движение живого буксира. Так продолжалось всю ночь.

Под утро дождь прекратился, ветер поутих. Вдалеке показалась полоска суши. Рыбина по-прежнему тащила меня в сторону берега. Только силы её оставили, и двигалась она теперь очень медленно. Я обмотал ладони разорванной рубахой и опять взялся за вёсла. Много часов мы добирались до берега. Я и рыба. Она всё чаще всплывала на поверхность, хватала ртом воздух. Но продолжала тянуть лодку. Возле самого берега рыба бессильно перевернулась брюхом вверх, и я увидел, как разорваны её губы. Она ещё шевелилась, но фиолетовая полоса вдоль тела побледнела. Грудные плавники беспомощно перебирали воду. Рыба умирала на моих глазах. Я кое-как дотащил лодку до берега и, шатаясь, вылез на мелководье. Бережно вытащил крюк из разодранного рта, погладил гладкую серебристую спину и обнял тунца. Я чувствовал, как его тело перестаёт биться и тихо замирает. Из глаз моих полились слёзы. Эта рыба спасла мне жизнь…

Я притащил из дома телегу, погрузил на неё рыбину и повёз прочь от берега. Я похоронил её на окраине своего сада. Иногда я сажусь рядом с камнем и снова благодарю рыбу за спасённую жизнь. За все годы я так и не понял: откуда взялась эта рыба? И почему она захотела меня спасти?