Вторник и другие приключения Марты

Шелли, конечно, почти всегда пропускала мимо ушей его восторженные рассказы, считая одну половину из них совершенно не заслуживающей внимания болтовней, а вторую половину – попросту враньем. Но вот в Марте Эжен наконец нашел благодарного и заинтересованного слушателя.

Именно от голубя Марта узнавала новости, о которых не пишут в газетах, не рассказывают по телевизору, не размещают в Специальных Сетях. А как раз эти новости и были самыми интересными!

Например, как-то весной, кажется в двадцатых числах апреля, Эжен поведал Марте, что в городе появился Черный Кот, истребляющий исключительно зеленоглазых птиц – таким образом кот обновляет цвет своих собственных изумрудных глаз. От голубя Марта узнала, что начальник муниципалитета вводит налог на кошек (по три рубля в месяц за каждую кошку), а собак и канареек этот налог почему-то не касается. Именно Эжен первый сообщил, что на улице Приречной в соседнем Городке из-под земли вдруг забил фонтан с ледяной водой, и из этого фонтана вылетела старая помятая шляпа исчезнувшего так внезапно Тори-сана. Потом про этот фонтан еще долго писали местные газеты, а коммунальные службы недоумевали, во-первых, из-за того, что не понимали, откуда там вообще взялась вода, а, во-вторых, сама вода была очень странная: темная, вязкая и никак не впитывалась, и никуда не утекала, пока через несколько дней вдруг не испарилась в одно мгновенье. Правда, про шляпу Тори-сана в газетах не упоминали, но Марта безоговорочно верила Эжену в том, что шляпа была! Между прочим Шелли вовсе не поверила в эту историю, несмотря на то, что Марта показывала ей газетные статьи, а Эжен клялся всеми птичьими клятвами. Но Шелли лишь презрительно усмехалась: «На улице Приречной отродясь не было никакой воды ни наверху, ни под землей, – щурила она свои желтые глаза, – вот уж небылица так небылица!»

Однажды голубь рассказал, что слышал разговор двух горихвосток о том, что за зелеными холмами в Городке кто-то включает и выключает солнце, когда заблагорассудится, и Марта, представив это, подумала, как это было бы здорово! Один раз, прилетев совсем поздно, почти ночью, трясясь и волнуясь, Эжен выложил, что еле унес крылья от бродячей души старого дома, который снесли вместе с ней, и теперь она бродит по улицам и пугает прохожих. Услышав эту страшилку, Шелли надменно посмотрела на растерянную Марту, и, мягко прыгнув с подоконника, прошествовала в другую комнату – хвост трубой и уши прижаты, что означало «ты уж ври, да не завирайся!».

Когда Шелли уходила, Марте оставалось только слушать быстрое воркование голубя, ведь переводчиком была кошка, а без нее Марта не понимала ни словечка. Шелли считала, что у Эжена «ветер в голове», а Марта думала, что он просто ветреный. А это не одно и то же, верно?

Сам Эжен соглашался и с тем, и с другим, потому что больше всего на свете он как раз любил ветер. После ветра больше всего на свете Эжен любил Францию, куда хотел улететь «для воссоединения с семьей и возвращения на историческую родину» – так он это называл. И Марта с Шелли были уверены, что именно так когда-нибудь и будет.

А пока Эжен жил в Старом Городе Б. и каждый день усиленно тренировался, осваивая фигуры высшего пилотажа и залетая так далеко, что не видно глазу, туда, где небо черного цвета и очень холодно. Эженов дед, когда Эжен был совсем маленьким, часто рассказывал ему истории про одну чайку по имени Джонатан, умевшую летать так хорошо, что птица легко смогла бы улететь и во Францию. А дед узнал об этой чайке из книги, которую вслух читал своим голубям тот самый исчезнувший вместе со старой тирольской шляпой Тори-сан (кстати, ты можешь спросить у мамы, что это за книжка, она наверняка знает!).

Мечта улететь во Францию заставляла Эжена вновь и вновь подниматься в небо, всякий раз всё выше и выше. «А что, чайка смогла и я смогу!», – совершенно справедливо полагал Эжен. С каждой тренировкой голубь становился сильнее, быстрее и выносливее, набирался полетного опыта и мудрости.

Иногда случалось, что Эжен пропадал на несколько дней без предупреждения и неизвестно куда. В такие дни Шелли лежала целый день на подоконнике, а Марта тревожилась за голубя – ей почему-то не нравились эти отлучки. Но когда Марта пыталась поговорить об этом с Шелли, та неизменно делала вид, что отсутствие Эжена ее нисколько не беспокоит, и, презрительно дергая хвостом, уходила с подоконника на диван, сворачивалась клубочком и притворялась спящей, хотя ее маленькие ушки трепетали, улавливая малейшие звуки, доносившиеся с улицы. Когда спустя несколько дней голубь возвращался, Шелли возмущенно фыркала, отворачивалась и никогда не спрашивала, где того носило, хотя, конечно, ей было невероятно любопытно.

Эжен же, любивший поболтать о своих полетах, про эти многодневные отсутствия не рассказывал никогда, сколько Марта его ни пытала. Зато он с удовольствием объяснял ей тонкости своих пилотирований и объяснял, почему его не пугает сильный ветер, который, как справедливо считала Марта, может с легкостью унести птицу неизвестным курсом или просто обломать крылья. «Главное, – говорил голубь девочке, – это быть в потоке!». Марта не очень понимала, что это значит, но Эжен объяснил:

– Понимаешь, там наверху, совсем высоко, бывает такое, что ветер дует сразу в двух, трех или даже четырех направлениях, противоположных друг другу. Дует так сильно, что перестаешь понимать, оказался ли ты в том потоке, который нужен, или попал в поток, уносящий тебя совсем не туда, куда надо. И в этот момент единственное, что нужно сделать – это очень быстро выбрать поток.

– А почему? – любопытствовала девочка.

– А потому, – разъяснял голубь,– потому, что если ты остановишься и решишь подумать – пиши-пропало! Ведь тогда попадешь МЕЖДУ потоками! А между потоками нет никакого движения, там вообще НИЧЕГО нет! И если замешкаешься, то зависнешь там навсегда, до самой своей смерти, пока не станешь пылью и не рассеешься в небе… – на этом месте Эжен всегда замолкал, и они с Мартой грустнели и немножечко боялись.

«Наверное, это очень и очень страшно – навсегда замереть в межнебесном пространстве, до самого своего конца», – печально думала Марта.

Эжен много раз делился с девочкой этим главным правилом полетов на очень большой высоте. И всякий раз Марта с замиранием сердца, спрашивала его как суметь быстро выбрать правильный поток?

И всякий раз голубь, глядя своими блестящими бусинками-глазами прямо в Мартины Огромные Глаза, неизменно отвечал:

– А вот это как раз очень просто! Когда выбираешь поток, всегда слушай свое сердце. И никогда – разум.

Так и проходили Мартины дни: в ежедневных маленьких заботах, учебе, чтении интересных книг, в прогулках с родителями и болтовне с Шелли и Эженом, пока…

Глава 3. Вторник

Говорят, какие-то иностранные ученые доказали, что самым тяжелым днем недели является вторник. Целый научно-исследовательский институт много лет изучал исторические и просто будничные события, прежде чем окончательно утвердился во мнении: вторник – необычайно трудный, а иногда даже судьбоносный, день. Не понедельник, как считалось раньше, а именно вторник! Хотя, конечно, ты знаешь выражение «понедельник – день тяжелый», но все-таки с понедельника многие начинают что-то новое, да и вообще, после выходных чувствуют себя как минимум отдохнувшими. Но вот вторник…Вторник не обещает ничего хорошего: до выходных далеко, а понедельничная усталость и разочарование (ведь на самом деле почти никто не начинает новую жизнь в понедельник, хотя и дают такие обещания!) переходят во вторничное утро.

Мама Марты называет вторник «чуточку депрессо» и говорит, что он похож на февраль – такой же пасмурный и невнятный, серого цвета и горького вкуса. Мама Марты все видит в цвете и вкусе, и часто играет с Мартой в игру – какого цвета слово, имя или событие? Мартино имя кажется ей красным и клубничного вкуса, а имя Лена – желто-белое со вкусом безе, которое никто из домашних не любит. Впрочем, это никак не относится к Ленам или к тем, кто обожает это хрусткое и суперсладкое печенье.

О Ленах и печеньях как раз и думала Марта, сбегая вниз по лестнице во вторник, 5 сентября. Марта жила на последнем этаже многоэтажного дома, но спускалась всегда пешком. Спуск занимал ровно две с половиной минуты – 160 ступенек лестничных пролетов и еще семь ступенек, ведущих к выходу из подъезда (кстати, вот тебе задачка – сколько этажей было в Мартином доме?).

Привычно считая и напевая на ходу «раз-два-три-четыре….сто сорок шесть-сто сорок семь» Марта сбежала вниз, но, выйдя из подъезда, вдруг остановилась – что-то было не так! Марта не сразу поняла, что вместо сто шестьдесят седьмой ее песенка-считалочка закончилась на сто сорок седьмой ступеньке. А когда поняла, это показалось ей несколько странным.

Во-первых, Марта никогда не сбивалась со счета.

Во-вторых, по пути ничто не отвлекло ее, она не встретила ни одного соседа. Хотя обычно в это время все спешили на работу, или отводили детей в садик, или провожали в школу. Почти каждый день она встречала соседку Ольгу Ивановну со смешной фамилией Моряк, которая называла Марту «козочкой» и всегда желала ей «получить отлично, только отлично, деточка!». Иногда на карнизе подъездного окна Марта видела Эжена в компании двух-трех голубей, внимательно наблюдающих за площадкой во дворе, куда жильцы часто, особенно по утрам, сыпали корм для птиц; Эжен с товарищами караулили угощение с самой удобной точки, чтобы быстро и точно спланировать к заветным крошкам, опередив всех остальных пернатых прожор. Но даже на посту Эжен всегда приветствовал Марту, стукнув клювом в стекло и подняв белоснежное крыло: «Bonjour, bеbе!».

Но сегодня не было ни Эжена, ни соседей, да еще и пропали двадцать ступенек – целый этаж! И Марта решила, что просто сбилась со счета, потому что, по правде сказать, сильно опаздывала в школу, и даже хотела спуститься на лифте, просто ноги привычно повели ее на лестницу.

На следующий день ступенек оказалось ровно 167, и в четверг, и в пятницу, и в воскресенье, и в понедельник тоже, и Марта почти забыла об исчезнувших ступеньках.

Но во вторник ситуация повторилась.

– Сто сорок семь, – пропела Марта, открывая подъездную дверь и выбегая на улицу. Выбежала и замерла:

– Сто сорок семь? Стоп! Опять сто сорок семь. Этого не может быть!

До начала уроков оставалось десять минут, и Марта решила устроить небольшую проверку – она решительно зашла в подъезд и стала пешком подниматься на свой последний этаж, вслух считая ступени и загибая пальцы на каждом десятке. Конечно, все оказалось в полном порядке – возле двери в свою квартиру Марта громко сказала «сто шестьдесят семь, бинго!» и, повернув обратно, быстро побежала вниз, привычно начав счет заново.

Каково же было ее удивление, когда выход из подъезда пришелся на сто сорок седьмую ступеньку!

«Что происходит?», – думала Марта по дороге в школу, – «это что-то не так со мной или в подъезде пропал этаж?»

Все уроки она просидела в задумчивости, и решила завтра взять с собой бумагу и карандаш, чтобы отмечать каждую пройденную ступеньку. Так она и сделала, и ступеней было ровно столько, сколько и всегда – сто шестьдесят семь. Тогда Марта стала вести учет каждый день и всю неделю до следующего вторника ничего не происходило.

Но во вторник ступеней вниз снова оказалось на двадцать меньше, чем вверх! Получалось, что по пути на улицу куда-то пропадал целый этаж! Незаметно для Марты целый этаж со всеми квартирами исчезал, испарялся, проваливался сквозь землю! А ведь на этаже было целых четыре квартиры. Соседей из трех квартир Марта хорошо знала: в одной жила молодая семья с маленькой, вечно лающей на всех собачкой, в другой – милая дама с сыном-пятиклассником, а в третьей – пожилая пара. В четвертой квартире давно никто не жил, она пустовала много лет и девочка никогда не видела ее хозяев.

Пропажа этажа не поддавалась никакому разумению и объяснению. Впрочем, Марта и не пыталась ничего объяснять – ведь она была ребенком, а дети, как ты знаешь, просто верят тому, что видят, а не размышляют как взрослые – «Ах, что это случилось? Ах, разве такое бывает? Ах, наверное, мне показалось? Так не бывает, значит, этого нет!».

И все-таки Марта решила разобраться, на каком этаже происходит сбой. И в очередной вторник, спускаясь вниз по лестнице, напротив цифры, обозначающей номер этажа, она стала рисовать карандашом большую галочку, а потом поднялась наверх, проверяя, везде ли остались метки.

Так она выяснила, что по вторникам в ее подъезде пропадает четвертый этаж.

Но что делать с этим открытием?

Вот этого Марта как раз не совсем понимала. Она сидела на ступенях между третьим и вторым этажами и размышляла. Может, рассказать об этом маме и папе? Вот только поверят ли они ей? Конечно, поверят! Марта не сомневалась. Но, прекрасно зная своих родителей, она также не сомневалась в их ответе.

«Ну что ж, – невозмутимо скажет папа-философ, – это жизнь. А в жизни случаются пропажи. Например, пропажи этажей, почему бы и нет?».

«Дочка, милая, – успокоит Марту мама, – может не стоит переживать? Ведь от пропажи этажа по вторникам не меняется ровным счетом ничего: дом стоит, квартиры и жильцы на месте, никто не жалуется».

Да, родители – взрослые и мудрые, они много видели и знают, и, наверное, будут правы и в этом случае.

Наверное.

Наверное, но не точно. В глубине души девочка понимала, что ее открытие что-то да значит. Причем значит именно для нее, ведь недаром именно она обнаружила исчезающий этаж. Потому что если бы с таким столкнулась мама, которая тоже всегда спускается пешком и считает ступеньки (именно так мама и выучила Марту считать), то она непременно поделилась бы дома. Но мама ни о чем таком не рассказывала, а значит дело только в ней, в Марте!

Неожиданно резко хлопнуло подъездное окно, шумно взлетели с карниза голуби, один из которых был очень похож на Эжена, не появлявшегося, между прочим, уже почти месяц. Марта встала на цыпочки, чтобы получше разглядеть птиц, и случайно выронила листы бумаги, на которых делала заметки и отмечала пройденные ступеньки. Наклонившись, чтобы их поднять, Марта почувствовала странное головокружение, ступени разбежались из-под ног, листы бумаги закружили вокруг словно огромные белые бабочки. Марте почувствовала непонятную тревогу и закрыла глаза. Но одновременно ей стало любопытно, поэтому она то открывала, то снова зажмуривала глаза. И тут девочка почувствовала, что пол под ней кружится и проваливается, и она, не в силах устоять на месте, не придумала ничего лучшего, как крепко-накрепко закрыть глаза и проваливаться вместе с полом.

Эх, если бы она знала, сколько еще падений и проваливаний случится у нее в ближайшее время, то на первый этаж спускалась бы только в лифте!

Когда движение закончилось, и Марта открыла глаза, то увидела, что находится в узкой, длинной и абсолютно белой комнате. Окон и дверей здесь не было, так же как и мебели или картинок на стенах.

«Очень похоже на мой школьный пенал», – неожиданно подумала Марта, оглядывая узкое пространство, и осторожно потрогала белоснежную стену. На ощупь стена оказалась чуть шероховатой и напоминала лист обычной белой бумаги из альбома для рисования. «Наверное, это и есть бумага», – решила Марта. Конечно, она могла попробовать поцарапать, проткнуть или даже порвать эту «бумажную» поверхность, но решила этого не делать: мало ли что?

Марта прошлась по комнате: 12 шагов в длину, 3 в ширину, а в высоту – немного, примерно на полголовы, выше Марты. Походив немножко, девочка позвала: «Эй, здесь есть кто-нибудь?», но ее вопрос прозвучал еле слышно, словно прошуршал, и опять стало очень тихо.