Точка невозврата
Она приняла решение: молчать. До самого последнего момента. Чтобы у Анны не было пути для отступления. Чтобы единственным вариантом для Миши был самолет, застывший на взлетной полосе. А после – что будет, то будет. Эта мысль одновременно пугала до спазм в животе и придавала странное, почти истерическое спокойствие.
По дороге на работу, застряв в очередной пробке, она смотрела на серые коробки домов, на такие же серые лица в соседних машинах, и понимала, что не выдержит этой тишины внутри. Ей нужно было выговориться, нужен был хоть один человек, который скажет, что она не сошла с ума. Кто увидит в этом не бегство Анны, а победу Миши. Дрожащими пальцами, от которых пахло дорожной пылью и страхом, она нашла в списке контактов номер Лены – своей самой старой, любимой и самой безумной подруги. Той, что знала и любила именно Мишу.
– Привет, красотка! Что так рано? Уже тошнит от вторника? – её голос был свежим и бодрым, как глоток апельсинового сока.Лена ответила на втором гудке, слышно было, что она за рулем.
– Лен… – голос Анны предательски дрогнул, сдавленно прошипел. Слезы подступили к глазам, горячие и не вовремя. – Ты не поверишь, что я вчера натворила.
– Ой, мне нравится начало! – в голосе Лены послышался немедленный, живой интерес. – Покупала полсайта в интернет-магазине? Завела любовника? Говори быстрее, я на светофоре!
– Я… я купила тур. В Португалию. – Анна выпалила и замерла, сжав руль так, что кости побелели.
– Вау! – наконец выдавила Лена. – Это же круто! Наконец-то! Вы с Сергеем…На том конце провода на секунду воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом мотора.
– Нет, – резко перебила ее Анна, чувствуя, как по щекам сами собой катятся слезы. – Не мы. Я. Одна.
– Ого, – наконец сказала Лена, и в её голосе не было осуждения, лишь легкий шок и, что самое важное, уважение. – Вот это поворот, Миш… Анна. И как его светлость отреагировал на такую новость?На этот раз тишина затянулась, стала плотной, тяжелой.
– Он не знает, – прошептала Анна, вытирая лицо тыльной стороной ладони, как ребенок. – Я сказала ему вчера просто идею, а он… он назвал меня инфантильной дурой, которая и ужин приготовить не может. А я потом, в ванной, с бокалом вина… Миша… просто нажала кнопку.
– Ань, слушай меня, – голос Лены стал мягким, но очень твердым, как сталь, обернутая в бархат. – Ты молодец. Слышишь? Абсолютная молодец. Ты не инфантильная, ты отчаянная! И твоя задница в этой ситуации права на все сто. Если он не хочет видеть, как его жена сходит с ума от тоски, как эта… эта Анна Михайловна душит в тебе всё живое, это его проблемы.
– Но что же мне теперь делать? – всхлипнула Анна, по-детски беспомощная.
– Лети! – без тени сомнения, почти повелительно ответила Лена. – Лети, гуляй по этому океану, пей вино, рисуй свои картины. Это твоя жизнь, черт возьми! А если… – она сделала драматическую паузу, – если тебе станет страшно одной в последний момент – свисти. Я беру отпуск за свой счет, сажусь в соседнее кресло и лечу с тобой. Мы с тобой вдвоем, как в старые времена, эту Португалию до оснований, а потом… разберемся со всем этим. Договорились?
– Договорились. Спасибо тебе, Лен… Ты не представляешь…Анна расхохоталась сквозь слезы. Этот безумный, верный, прекрасный человек, любимый до боли! Лена была единственным мостом между её двумя мирами, единственной, кто видел их обеих и принимал.
– Знаю, представляю. А теперь вытри сопли и веди машину аккуратнее. И купи мне там магнитик! Летающий горшок какой-нибудь!
Они попрощались, и Анна положила телефон на пассажирское сиденье. Пробка рассосалась, и машина поехала быстрее. Груз все еще давил на плечи, но теперь он стал хоть чуточку легче. Она была не одна. У нее был запасной парашют в лице подруги, готовой прыгнуть вместе с ней в неизвестность. И это придавало Анне сил дожить эти две недели, чтобы дать Мише сделать самый важный шаг.
Слова Лены стали для неё кислородной маской в разреженном воздухе предстоящих дней. Дни, вопреки ожиданиям, не тянулись мучительно долго. Они летели, как придорожные столбы за окном машины, несущейся на высокой скорости. Работа, совещания, папки с делами – все это было теперь не тюрьмой, а фоном, декорациями, которые скоро сменятся. Даже Иван Петрович со своими холодными взглядами и стальным голосом не мог пробить броню её тайны. Внутри нее теперь жила не робкая «Анна Михайловна», а двойное существо: внешне – юрист Воронова, внутренне – заговорщица Миша, ведущая отсчет.
Самым волнительным моментом той недели стал визит в отдел кадров. Анна распечатала заявление на отпуск, и её рука дрогнула, когда она выводила шариковой ручкой даты: с 15 по 25 октября. «Вот оно, материальное доказательство», – подумала она. Начальник отдела кадров, женщина в годах с уставшим лицом, бросила беглый взгляд на бумагу и безразлично протянула: «Хорошо, Анна Михайловна, отдыхайте». Эта будничность, это равнодушие мира к её личной драме придали ей странной уверенности. Для мира она была просто сотрудником, уходящим в очередной отпуск. Никто не знал, что для неё этот отпуск – побег.
Мысль о разговоре с мужем висела над ней дамокловым мечом. Она перебирала варианты, репетировала фразы, но каждый вечер, глядя на его уставшее, погруженное в экран лицо, откладывала признание на завтра. «Он снова будет говорить об ипотеке, о ремонте, о деньгах. Он снова не увидит Мишу. Он увидит только проблему, скандал, неудобство». Теперь её стратегия была простой и жестокой, выверенной, как юридическая уловка: сказать в самый последний момент, возможно, даже вечером накануне вылета. Чтобы у него не было времени на уговоры, на скандал, на попытку её остановить. Чтобы у Анны не было шанса передумать. Чтобы оставался только один путь – в аэропорт.
Потихоньку, в тайне, как настоящая заговорщица, она начала собирать чемодан. Она достала с антресолей свой старый, небольшой чемодан на колесиках, который они когда-то брали в медовый месяц в Геленджик. Тогда он пах морем и надеждами на общее будущее. Теперь ему предстояло увидеть Лиссабон. В одиночку.
Этот ритуал стал для нее самым сокровенным и радостным моментом за долгие годы. Прижав палец к губам, чтобы не засмеяться от волнения и неподдельного, детского восторга, она аккуратно складывала на дно легкие летние платья, которые пахли нафталином и забытыми мечтами. Шорты. Несколько простых футболок. Новый купальник, который она тайком купила в обеденный перерыв. Каждый предмет она выбирала с трепетом, задавая себе вопрос, который могла бы задать только Миша: «В этом я буду гулять по набережной? А в этом – сидеть в уличном кафе, попивая винью верде?»
Потом настал черед самого важного – книг. Она перебирала полку в зале, представляя, где будет читать каждую. Тонкий сборник стихов Фернандо Пессоа – его она возьмет с собой на пляж, чтобы читать под гипнотический шум волн. Затертый томик «На маяк» Вирджинии Вульф – для долгих, вдумчивых вечеров с бокалом вина на балконе отеля. И непременно новый, с чистыми страницами блокнот и набор карандашей – для зарисовок. Для той красоты, которой ей негде было блистать здесь, в сером мире Анны.
Закрывая чемодан с тихим щелчком, она прислушивалась к своим ощущениям. И снова, как и тогда в ванной, ей почудился соленый вкус на губах и далекий, настойчивый гул прибоя, заглушающий шум города за окном. Она уже почти физически чувствовала теплый ветер, который будет трепать её распущенные, вольные волосы, и горячий песок под босыми ногами. Это был не просто отпуск. Это было дыхание другой жизни, жизни Миши, которая ждала её всего в нескольких днях полета.
И каждый вечер, глядя, как Сергей смотрит телевизор, уткнувшись в свой телефон, она тихо улыбалась своему секрету. Её маленький, скромный чемодан, засунутый в дальний угол гардеробной, под грузом его старых курток и её зимних вещей, был её тайным пропуском в свободу. И она знала – обратного пути уже нет. Путь был только один – вперед, навстречу той невидимой жизни, что так отчаянно стучалась в её сердце.
Глава 4. Точка невозврата
Настал вечер накануне вылета. Воздух в квартире был густым и тяжелым, будто перед грозой, насыщенным молчаливыми упреками и запахом вчерашнего ужина. Анна пришла с работы, ее сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь глухим стуком в ушах. Она видела, как Сергей сидит на диване, уткнувшись в телефон, и в ее душе зазвучали два голоса. Анна, прагматичная и запуганная, шептала: «Молчи. Еще один вечер. Скажешь завтра утром, смской из аэропорта». Но Миша, та самая, что купила билет в пьяном угаре отчаяния, настаивала: «Хватит. Ты должна посмотреть ему в глаза. Ты должна сделать это как взрослый, сильный человек. Не прячься».
Она медленно, будто идя на эшафот, подошла и села в кресло напротив него, сжимая в коленях дрожащие, ледяные руки.
– Сереж, – ее голос прозвучал тихо и хрипло, чужим голосом. – Надо поговорить. Серьезно.
Он медленно, с неохотой, оторвался от экрана, взгляд его был уставшим и раздраженным, каким он бывал последние годы.
– Опять про свою Португалию? Думал, ты уже эту блажь забыла. Надоело слушать.
– Нет, не забыла, – она сделала глубокий вдох, пытаясь совладать с дрожью, чувствуя, как Миша внутри нее выпрямляется во весь рост. – Я… я завтра улетаю.
Наступила мертвая, оглушительная тишина, которую не нарушал даже гул города за окном. Сергей медленно, с преувеличенной театральностью, опустил телефон на диван, его лицо начало меняться, наливаясь кровью, как спелый плод.
– Ты… что? – он произнес слова отрывисто, с усилием, будто выталкивая их сквозь стиснутые зубы.
– Я купила тур. Одна. Вылет завтра утром. Я беру отпуск и улетаю на десять дней, – сказала она, и это сказала Миша, глядя на него своими «невероятными» глазами, в которых теперь горел не страх, а вызов.
Он резко встал, возвышаясь над ней, и его тень накрыла ее с головой. В его глазах загорелся знакомый, ледяной огонь, но на этот раз в нем было не просто раздражение, а что-то первобытное, животное и по-настоящему опасное. Его красивое, статное лицо, которое она когда-то рассматривала в утренних лучах, исказила гримаса ярости.
– Ты совсем охренела?! – его крик, грубый и раскатистый, прорвал тишину квартиры, заставив ее вздрогнуть. – Без моего согласия? На мои деньги?!
– Это мои деньги! Моя премия! – попыталась возвать слово Анна, прагматичная и оправдывающаяся, но ее голос потонул в его ярости. Миша же молчала, наблюдая.
– Твои?! А ипотека чья? А коммуналка? А машина? Это все общее, ты ничего сама из себя не представляешь! – он шагнул к ней, его лицо было так близко, что она чувствовала его горячее, злое дыхание. – И ты серьезно думала, что я просто позволю тебе одной махнуть куда-то, как шлюхе какой-то?!
– Перестань! Я просто хочу отдохнуть! Увидеть океан! – крикнула она, и в ее голосе снова зазвучали нотки Миши, той самой, что мечтала о песчаных дюнах и шуме прибоя.
– Отдохнуть? От чего? От меня? От нашей жизни? – он был уже в сантиметрах от нее, его палец тыкал в воздух перед ее лицом. – Значит, я тебе не нужен? Так и скажи! Хочешь развода? Получишь! Только чтобы ни копейки от меня не получила, слышишь?! Ни-че-го! Будешь по помойкам рыться!
Она попыталась встать, отодвинуться от этого урагана ненависти, но он схватил ее за плечо, его сильные, красивые пальцы, которые она когда-то вспоминала с нежностью, впились в кожу так, что ей стало больно, унизительно и по-настоящему страшно.
– Ты ненормальная! Совсем поехала крышей! Тебе в психушку надо, а не в Португалию! Ты же даже ужин нормально приготовить не можешь, а туда же – путешественница!
И тогда случилось то, чего она не могла представить даже в самом страшном сне. Он не выдержал и, все еще держа ее за плечо, с силой, от которой хрустнули кости, тряхнул. Она потеряла равновесие и ударилась боком о острый угол кофейного столика. В ушах зазвенело, а в глазах потемнело от пронзительной боли и абсолютного шока. Это была не просто боль от ушиба. Это был звук ломающейся скорлупы, внутри которой она пряталась все эти годы.
Он замер, увидев ее побелевшее, искаженное гримасой боли лицо и слезы, которые, наконец, хлынули из ее глаз, горячие и обжигающие. Он отступил на шаг, но в его взгляде не было раскаяния, лишь все та же ярость и, возможно, удовлетворение от того, что он «поставил ее на место».
И это было последней каплей. Вся боль, все унижения, вся тоска многих лет, все молчаливые ужины, все его взгляды, устремленные в экран, все ее одинокие фантазии о золотистом ретривере и закате – всё это вырвалось наружу одним тихим, но абсолютно решительным, ледяным всхлипом. Анна внутри нее умерла в тот миг, когда его пальцы впились в ее плечо. Осталась только Миша – раненая, испуганная, но свободная.
Она ничего не сказала. Просто поднялась, потерла ушибленный бок, почувствовав под пальцами будущий синяк – свою новую, горькую отметину свободы. И, не глядя на него, пошла в спальню. Ее шаги были твердыми, хотя ноги все еще дрожали.
Она не собиралась, не думала. Руки Миши сами делали свое дело. Она достала из гардеробной свой маленький, скромный чемодан, тот самый, что был ее тайным пропуском в свободу. Взяла сумочку с загранпаспортом и билетами, лежавшую наготове, как оружие. Она слышала, как он ходит по гостиной и что-то кричит ей вдогонку, его голос доносился приглушенно, сквозь гул в ушах: «Уходишь? И хорошо! И чтобы ноги твоей здесь больше не было! Слышишь, дура?!» Но слова уже не долетали, превращаясь в белый шум, в далекий отголосок той жизни, которую она покидала.
Через пять минут она, вся в слезах, но с высоко поднятой головой и чемоданом в руке, вышла из спальни и, не останавливаясь, не оглядываясь на руины своего брака, направилась к выходу.
– Куда ты?! – заорал он, и в его голосе впервые прозвучала неуверенность, почти паника. – Идешь к своему любовнику, шлюха?! Я так и знал!
Она не обернулась. Не сказала ни слова. Хлопок тяжелой входной двери, глухой и окончательный, отрезал ее от того мира, от той жизни, навсегда. Он прозвучал громче, чем любой будильник в ее жизни.
Она села в свою машину, ту самую, в которой когда-то мечтала о их совместной поездке к океану, завела ее и тронулась с места, не видя дороги из-за слез. Она просто ехала, не зная куда, по темным, безразличным улицам спящего города. В ушах стоял оглушительный звон, а по телу расползалась боль – и от ушиба, и от того, что только что произошло, и от осознания, что назад пути нет.
Она схватила телефон и вслепую, дрожащими пальцами, набрала Лену.
Та ответила спустя много гудков, сонным, заплетающимся голосом.
– Ань? Что случилось? Который час?
Услышав голос подруги, голос единственного человека, кто знал и Анну, и Мишу, Анна снова разрыдалась, едва не теряя контроль над рулем.
– Лен… он… он меня… ударил… – она с трудом выговаривала слова сквозь рыдания, чувствуя во рту вкус соли и крови. – Я ушла… я в машине… я не знаю, куда ехать… я…
Сонливость как рукой сняло с Лены. В трубке послышался резкий звук, будто она села на кровати.
– Боже мой! Ты цела? Ты за рулем? Слушай меня внимательно! Немедленно прекрати реветь и езжай ко мне. Сию секунду. Ты слышишь меня? Ты знаешь адрес. Я сейчас встаю, поставлю чайник и открою тебе дверь. Езжай аккуратно. Все будет хорошо. Все. Миша, держись!
Этот твердый, властный тон и имя, которое она сама себе вернула, вернули Анну к реальности. Она кивнула, словно подруга могла ее видеть.
– Х-хорошо… Я еду.
Она положила телефон и, вытерла слезы рукавом пиджака – части своей офисной униформы, – свернула на знакомую дорогу. Впереди был свет фонарей и открытая дверь в безопасное убежище. А позади – рухнувшая жизнь и билет на утренний самолет, который теперь казался не побегом, а единственно возможным спасением.
Анна заехала по пути в круглосуточный магазин. Стеклянные двери шипели, впуская ее в ярко освещенную пустоту. Она на автомате взяла с полки две бутылки прохладного белого «Совиньон Блан» – их с Леной всегдашнее «лекарство от всех бед».
Поднявшись к ее квартире, она с трудом нашла в сумочке звонок. Дверь открылась почти мгновенно, и на пороге возникла Лена – в мятом халате, с растрепанными волосами и полными ужаса глазами.
– Ань, родная, проходи…
И все. Этой заботливой фразы хватило, чтобы все плотины в душе Анны прорвало. Она переступила порог, чемодан с грохотом упал на пол, и она, рыдая, почти повисла на подруге.
– Я сама во всем виновата! – всхлипывала она, пока Лена вела ее в гостиную и усаживала на диван. – Надо было говорить раньше! Надо было не провоцировать! Может, я и правда ненормальная? Кто так поступает? Бросает все и уезжает?
– Тихо, тихо, дурочка, – Лена обняла ее крепко, качая, как ребенка. – Ты ни в чем не виновата. Слышишь? Никто и никогда не имеет права поднимать на тебя руку. Никто! Ты приняла смелое решение, а он повел себя как последний мудак. Это его вина. Только его.
– Но наша жизнь… она же была не такой уж и плохой… – всхлипнула Анна, утираясь о рукав Лениного халата.
– Она была мертвой, Ань. И ты пыталась ее оживить, а он предпочел, чтобы все так и сгнило. Теперь слушай сюда, – Лена взяла ее за подбородок и заглянула в глаза. – Сегодня мы будем пить это вино, ругать всех мужиков на свете, а завтра ты станешь самой свободной женщиной на свете. Договорились?
Анна кивнула, и новые слезы брызнули из ее глаз, но теперь в них была не только боль, но и облегчение.
Они пили до утра. Говорили, вспоминали, смеялись сквозь слезы. А когда прозвенел будильник, резкий и беспощадный, они проснулись, разметавшись на том же диване, с тяжелыми головами и ощущением, что страшная ночь была просто дурным сном.
– Господи, мы живые? – простонала Лена, потирая виски.
Анна села, мир медленно возвращался в фокус. И тут ее взгляд упал на второй чемодан, стоявший у входной двери рядом с ее собственным. Аккуратный, ярко-желтый, готовый к путешествию.
– Лен… а это чей чемодан? – Анна поморгала, пытаясь сообразить.
Лена потянулась, как кошка, и счастливо ухмыльнулась.
– Мой.
– Твой?.. Ты куда-то собралась? В командировку?
– В Португалию, дура! – рассмеялась Лена, вставая и потягиваясь. – Если память не полностью отшибло, то где-то в три часа ночи, после второй бутылки, мы пришли к гениальному выводу, что отпуск в одиночестве – это скучно. Я позвонила своему шефу, разбудила бедолагу и, прикинувшись умирающей от неизвестного вируса, выпросила отпуск. Потом мы, кажется, вместе покупали мне билет на тот же рейс. Ну, я покупала, а ты меня подбадривала. Неужели не помнишь?
Анна смотрела на нее с открытым ртом, а потом по ее лицу расплылась медленная, счастливая улыбка. Все пазлы встали на место.
– Ты… ты сумасшедшая! – выдохнула она.
– Зато не одна, – парировала Лена. – Теперь давай, в душ, собираться! Наш самолет ждать не будет!
Новая сцена с утренней спешкой:
Час спустя они стояли в прихожей, свежие, собранные, с билетами в руках и чемоданами у ног. Две подруги, две спасительницы, два сообщника. Анна обняла Лену, прижалась к ее плечу.
– Спасибо тебе. За все.
– Да ладно тебе, – Лена потрепала ее по волосам. – Кто же еще составит тебе компанию в поисках того самого, летающего горшка?
Они взяли чемоданы, вышли из квартиры и спустились вниз, где у подъезда их уже ждало такси, обещание нового начала. Дверца захлопнулась, и машина тронулась, увозя их прочь от вчерашнего дня – навстречу океану.
Утро, начавшееся с похмелья и слёз, превратилось в сумасшедшие гонки. Выяснилось, что будильник они всё-таки проспали.
– Такси уже десять минут ждет внизу! – завизжала Лена, влетая в комнату с зубной щёткой во рту и натягивая джинсы. – Ань, быстрее, ты там не невесту прихорашивай!
– Я не могу найти паспорт! – почти плакала Анна, сметая содержимое сумки на диван. – Кажется, я его забыла!
– Не может быть! Подумай, куда ты его в пьяном виде могла засунуть!
Паспорт нашёлся. В холодильнике, рядом с недопитой бутылкой вина. Видимо, в рамках ночных сборов «самых необходимых вещей».
Выскочив из подъезда, они втолкнули чемоданы в багажник и рухнули на заднее сиденье.
– Аэропорт Шереметьево, терминал D, пожалуйста, и мы очень опаздываем! – выпалила Лена водителю.
Тот, видя их перекошенные от паники лица, лишь кивнул и нажал на газ. Дорога превратилась в мелькание огней и сердцебиение, отдававшееся в висках. Анна сжала в руке паспорт и билет, безостановочно повторяя про себя: «Только бы успеть, только бы успеть».
В аэропорту начался настоящий ад. Они влетели в терминал, как ураган.
– Стой! Регистрация на наш рейс уже закрылась! – просипела Лена, тыча пальцем в табло.
– Бежим! – крикнула Анна, хватая её за рукав.
И они побежали. Две женщины, летящие по скользкому полу, с грохотом таща за собой чемоданы на колёсиках, сбиваясь с ног и на ходу пытаясь надеть слетевшие с плеч сумки.
– Простите! Пропустите, пожалуйста! У нас самолёт! – голос Лены резал воздух, как сирена.
Люди расступались, глядя на них с любопытством и сочувствием. Они подлетели к стойке, где сотрудница уже собиралась уходить.
– Мы… рейс… TP 782… Лиссабон… – Анна дышала так, будто пробежала марафон.
Женщина за стойкой подняла на них строгий взгляд.
– Регистрация закрыта пять минут назад.
– Мы умоляем! – вступила Лена, складывая руки в молитвенном жесте. – Это судьбоносный рейс! Это побег от тирании и уныния! Это…
Сотрудница посмотрела на их заплаканные, но полные решимости лица, вздохнула и снова включила терминал.
–Паспорта. И в следующий раз планируйте лучше. Бегом на паспортный контроль и на выход D25, объявляют последний вызов.
Они схватили посадочные талоны и помчались дальше, уже не разбирая дороги. Паспортный контроль, досмотр – всё слилось в одно сплошное унизительное и стремительное мельтешение.
– Выход D25! Вот он! – закричала Анна, увидев заветные цифры.
У трапа их ждал всё тот же невозмутимый бортпроводник. Он молча проверил талоны и кивком указал им внутрь.
Дверь самолёта захлопнулась за их спинами с глухим, окончательным щелчком. Они стояли в проходе, опираясь о спинки кресел, задыхаясь и не в силах вымолвить ни слова. Салон был полон, и на них смотрели десятки глаз – кто с осуждением, кто с улыбкой.
– Всё, – выдохнула Лена, обливаясь потом. – Мы сделали это. Теперь я, кажется, умру.
– Не смей, – просипела Анна, и вдруг её скулы свела судорога – она залилась смехом. Смехом, в котором была и истерика, и облегчение, и чистейшая радость. Лена подхватила её смех, и они, две сумасшедшие, стоя посреди самолёта, хохотали до слёз, пока бортпроводник не попросил их всё же занять свои места.
Они рухнули в кресла у иллюминатора, отдышались, пристегнули ремни. Самолёт начал медленное, неумолимое движение к взлётной полосе.
– Ничего, что я с тобой? – тихо спросила Лена, уже успокоившись.
Анна повернулась к ней, её голубые глаза, наконец, были чистыми и ясными.
– Это лучшее, что кто-либо для меня делал. Спасибо.
Раздался рёв двигателей, и самолёт рванул вперёд, с огромной силой прижимая их к креслам. Анна вжалась в спинку, глядя в иллюминатор. Мимо проносились огни взлётки, скорость нарастала, и вот земля ушла из-под колёс. Внизу остались серые крыши, снежные поля, её прошлая жизнь.
Самолёт набрал высоту, выровнялся. В иллюминаторе было только бесконечное синее небо.
– Улетели, – прошептала Анна, закрывая глаза.
– Улетели, – подтвердила Лена, сжимая её руку. – Теперь начинается настоящая жизнь.
Глава 5. Первый вздох свободы
– Смотри! Смотри! – Лена, как ребенок, тыкала пальцем в иллюминатор, ее лицо сияло.
Анна прильнула к стеклу. Внизу, под крылом самолета, лежала не просто земля, а сама сказка. Изумрудные холмы, усеянные рыжими черепичными крышами, как будто разбросанные небрежной рукой гиганта. Изумрудная лента реки, впадающая в бескрайнюю, сияющую на солнце синеву Атлантики. Облака были не серыми свинцовыми тучами, как дома, а воздушными, кремовыми шапками, пропускающими свет.
– Красиво, да? – прошептала Анна, и голос ее дрогнул от переполнявших ее чувств.
– Не красиво, а нереально! – Лена обняла ее за плечи, и они так и сидели, прижавшись друг к другу, завороженно глядя на приближающуюся землю. Каждый крен самолета, каждое уменьшение высоты заставляло их сердца биться чаще. Это был не просто перелет, это было падение в мечту.
Самолет коснулся посадочной полосы с легким встряхиванием, и по салону пронесся одобрительный гул. Аплодисментов не было, но Анна и Лена сами для себя аплодировали – молча, сжимая руки. У них получилось.
Аэропорт Лиссабона встретил их потоком теплого, пряного воздуха, смешанного с запахом кофе и моря. Длинная очередь на паспортный контроль могла бы раздражать, но они наслаждались каждой минутой. Они разглядывали людей вокруг: загорелых семей с детьми, влюбленные пары, одиноких путешественников с рюкзаками. Звучала португальская речь – быстрая, певучая, полная шипящих звуков, похожая на шум прибоя.