Ольга обернулась. В шезлонге полулежала молодая девушка, ноги ее были прикрыты одеялом. Светлые волосы собраны в пучок на затылке, лоб перевязан. Распухшее лицо ее ужасало дикостью красок – от грязно-бордового до сине-фиолетового цвета. Нос казался огромным, но, похоже, он был не сломан. Израненные губы растянулись в приветственной улыбке.
– Простите, что вы сказали? – Ольга на мгновение оцепенела от увиденного.
– Говорю: будет дождь. – Глаза девушки засветились.
Ольга недоуменно подняла голову вверх. Сквозь высокие деревья она попыталась разглядеть небо. Ни облака. Яркие лучи солнца пытались пробиться сквозь густые ветви деревьев и дотянуться до земли.
– Будет, будет, – уверенно сказала девушка. – У меня кости ломит.
Она засмеялась своей шутке. Глядя в лицо, похожее на один большой синяк, Ольга удивилась тому, что у девушки не пропало чувство юмора. Худенькие плечи тряслись в безудержном смехе. Ольга улыбнулась.
– Вам не больно смеяться?
– Больно. – Девушка попыталась вытереть набежавшие на глаза слезы. – Ой, твою мать!
Ольга не выдержала и прыснула. Она прикрыла лицо руками, уговаривая себя успокоиться, но ничего не получалось. Много лет она не смеялась так, как сейчас, до колик.
– Представляете, мне даже зеркало отказались давать, чтобы я в обморок не грохнулась. Как будто я не представляю, что у меня с лицом творится.
Ольга засмеялась еще громче.
– А вы, – девушка попыталась подмигнуть опухшим глазом, – жертва такой же аварии, как и я?
Ольга перестала смеяться и нахмурилась. Вопрос показался ей бестактным, даже дерзким. Он посягал на ее тайны. Ответив на него, она нарушила бы основное правило «Форс-мажор Хауса» о невмешательстве в личную жизнь.
– Здесь не принято спрашивать о подобном, – холодно ответила она. – Вообще не принято разговаривать с незнакомцами.
– Но мы же не в каком-нибудь элитном казино находимся, – возразила девушка.
По всей видимости, она была в клинике впервые, раз позволяла себе такие вольности. Ольга решила быть снисходительной к этой беспардонной простушке. Что-то в голосе девушки заставило ее проявить мягкость и сдержанность. Сравнение «Форс-мажор Хауса» с казино, где нельзя разговаривать с людьми, не будучи представленным, показалось ей остроумным. Ольга усмехнулась, подумав, что придает слишком большое значение установленным правилам. Она подошла к девушке и протянула руку.
– Тогда давайте познакомимся. Ольга.
– Вы – русская?
– Что за наглость! – ахнула баронесса.
Девушка хмыкнула.
– А что такого в моем вопросе? Я – наполовину немка, и мне не страшно в этом признаться.
– Да, я – русская.
– А я – Мадлен. Пить охота. Вы не нальете мне сока? Я бы сама налила и вам предложила, да вот рука ноет и поворачиваться не желает. Уже час сижу и жду, пока какая-нибудь «клизма» мимо пробежит. Ой, простите. Я не вас имела в виду, а медсестру.
– Я поняла, что вы не хотели меня обидеть. – Ольга налила сок, вставила в стакан трубочку и протянула Мадлен.
Та осторожно сделала глоток и сморщилась. От сока больно защипало губы.
– Вот ведьмы, – выдохнула из себя Мадлен, – другого сока, кроме апельсинового, у них нет.
– Это вы снова о медсестрах? – спросила Ольга.
– Не обижайтесь. Я всегда говорю глупости, когда мне больно.
Ольга вдруг поняла, что этими грубоватыми высказываниями Мадлен пытается приободрить себя. Пусть это звучало несколько шокирующе, но все же лучше, чем если бы девушка предалась печали или плакала.
– Простите мою неделикатность, – сказала Мадлен и, помолчав, добавила: – Просто на душе так тошно, что хочется позлословить.
– Вы ни в чем передо мной не провинились, – слишком резко ответила Ольга и густо покраснела, заметив, как заблестели глаза девушки.
– Хорошо, – согласилась Мадлен. – С извинениями покончено.
– Мне знаком ваш голос. Но не могу вспомнить, где его слышала.
– Да, конечно. Только по голосу меня сейчас и можно узнать. В моем нынешнем состоянии даже родная мама прошла бы мимо, – хихикнула Мадлен, прокашлялась и запела: – Самый вкусный йогурт...
– В старой Англии, – подхватила Ольга. – Ой! Вы та самая прекрасная молочница из рекламы!
– Скорее то, что от нее осталось. О рекламе придется забыть, по крайней мере, на ближайшие шесть месяцев. Ну, хотя бы челюсть цела, – продолжала Мадлен, не замечая неловкого молчания Ольги. – Ах да! Надо еще сказать «спасибо» тому ублюдку за то, что нос мне не сломал.
Ольга уже совсем забыла, что собиралась спуститься к реке. Здесь, рядом с Мадлен, она вдруг почувствовала, насколько ей необходим понимающий человек. Она внезапно захотела поделиться своими переживаниями, рассказать о том, что произошло в ее жизни, и услышать ответную историю. У нее никогда не было подруг, потому что в том мире, в котором она волей судьбы оказалась, невозможно иметь друзей. Да и дружить там, собственно, никто не умел, могли лишь сотрудничать.
Ольга посмотрела на синие щеки девушки.
– За что тебя так? – вырвался вопрос.
Мадлен махнула рукой.
– Он – извращенец и садист. А ты что здесь делаешь?
– Таблеток наглоталась, – сказала Ольга и испытала облегчение от своего признания.
– Ни фига себе! Ну, ты и отчаянная, – присвистнула Мадлен. – А я – трусиха, ни за что бы так не смогла.
Налетел ветерок и растрепал короткие волосы Ольги. Она рассеянно пригладила их.
– Рада была познакомиться, Мадлен.
– Заходи на кофеек, – ответила та. – Я здесь надолго.
Ольга решила не продолжать прогулку и направилась к себе в номер. Весь день она пролежала в кровати, глядя в потолок, представляя будущую беседу с Кристианом и обдумывая разговор с Мадлен.
Вечером в комнату постучали. «Это что еще за посещения?» – в раздражении подумала Ольга. Дверь быстро открылась, и в комнате оказалась Мадлен. В руке она держала пакет, в котором что-то подозрительно звенело.
– Насколько я знаю, у русских, да и у немцев тоже, принято выпить за знакомство. Чтобы оно было долгим и крепким. Ну, совсем как этот напиток, – деловито сказала она, вынимая из пакета бутылку водки, стаканчики и фрукты на закуску.
Поначалу Ольгу возмутило это внезапное вторжение, потом она расслабилась, и ей даже стало весело.