Дневник Блокады

Тревога закончилась. Вижу – осколки горят. Схватила. И пальцы прилипли. Я реву! Мама спрашивает: «Что случилось?»

Я говорю: «Хотела осколок взять, тебе показать».

Ну, кто знал, что они горячие? Глупая ещё была.

Эдуард Николаевич

Был очень мощный налёт. А наш дом стоял на углу улиц Картошихиной и Шкиперки. А рядом были заводы – Балтийский, Севкабель, Кожевенный. То ли бомбили их, но не попадали. То ли решили разбомбить именно наш дом – не знаю. Но две бомбы упали на дорогу возле дома. А третья – в торце самого здания. Здесь долго ещё оставалась огромная воронка диаметром метров 8.

Говорили, если дом обрушится, железобетонные перекрытия и лестницы останутся целыми. И вот, во время бомбёжки мама схватила меня, и мы спрятались в тамбуре, между дверей. Помню, мама стоит, держит эти две ручки. А я перед ней, прижался к её животу.

А дом ходуном ходит. В комнате от этой взрывной волны кофейник перевернулся, вода вылилась.

Ирина Александровна

Возле нашего дома был хлебзавод. А такие стратегические объекты немец старался обстреливать – чтобы скорее все жители города умерли от голода.

И вот, однажды мамочка убежала «за продуктами», как я говорю. А мы остались с Вовой вдвоём. И тут такая бомбёжка!

В наш дом попадает снаряд! Хорошо, у нас был крепкий дом, большой. Одна половина разрушилась, а там, где мы с Вовой сидели, ещё оставалась целой.

Прибегает Вовина мама, хватает его и убегает. А я остаюсь. Моя мама маленького роста была, не могла так быстро бегать. И босоножки впивались в ноги до крови – она и ходила с трудом.

Наконец, мама прибегает, хватает меня. И тут второй снаряд сбивает наш четвёртый этаж! Мы с мамой остаёмся между сводами. А дома нет…

Это счастье, что она успела. Я уверена, мама была моим ангелом-хранителем.

Зоя Георгиевна

Напротив нашего дома, на Лермонтовском проспекте было Артиллерийское училище. Помню, на нём установили два прожектора. Я в тот день уселась на подоконнике почитать книгу. Курсанты увидели меня – навели зайчика прямо мне в лицо – я потерял равновесие и упала.

А через пару дней – тревога. Прилетает самолёт и кружит над этим училищем.

Мы смотрим: небо голубое-голубое. И разрывы снарядов вокруг самолёта. Белые облачка окружили его. Зенитки стреляли. Казалось, самолёт застыл на одном месте. А через полчаса прилетели другие самолёты. Сбросили на училище зажигательную бомбу. А оно стояло вплотную к нашему дому. Пожар! Все забегали по лестнице. Мы через окно воду подавали. Потушили. И вдруг, чувствуем, запахло жареной картошкой.

Женщина спрашивает: «Кто-то пострадал?»

«Да один дурак испугался, спрыгнул – и ногу сломал».

«А что у вас? Какие потери?» – У них там как раз двухэтажный деревянный склад.

«Растаял ящик с маслом, и картошка поджарилась».

Эдуард Николаевич

Дедушка мой говорил: «Не пойду я ни в какое бомбоубежище. В Ленинграде был один слон – и того убило. Какая судьба есть, такая и будет. Бегать от этих бомбёжек? Не буду!»

И он не бегал. А мы с мамой спускались с шестого этажа вниз. Стоим в парадном, в дверном проёме. Я смотрю через щель. А там – прожектора! Стараются поймать немецкие самолеты. Вокруг народ стоит. Кто-то плачет. Кто-то трясется от страха. И тут выходит женщина с кастрюлей. И ложкой по дну – вжжжик! – и в рот. Кто-то не удержался:

«Да что вы на нервы действуете со своим скрежетом? Сейчас всех поубивает, в вы здесь со своим супом!»

«Ага, – говорит, – поубивает. А суп пропадёт – жалко!»

Зоя Георгиевна

Бомбёжка была. И вдруг из окошка Балтийского вокзала летят 3 ракеты – в направление нашего училища. Три – промежуток – опять три ракеты.

Нам сказали: при первой же ракете надо бежать. А я не знаю, как пост оставить. Мучилась-мучилась – побежала.

Прибежала в убежище, чтобы найти управдома. А там куча людей. «Где бомбили? Что горит?» – спрашивают со всех сторон. А я иду и думаю: «Они здесь все, а я там – одна».

Нашла управдома, говорю: «Там ракеты пускают».

Она позвонила. Обнаружили автоматическую ракетницу. Ракетчика, правда, не было. Мне ещё тогда «рукопожали».

В другой раз видела, как горел Варшавский вокзал. Мне с крыши всё было видно – и огонь, и как тушили.

Часть 4. Будни Блокады. Голод

Эдуард Николаевич

Как-то мама встречает соседа с третьего этажа.

«Что-то, – говорит, – вашу Нельку не видно».

Собака у них была – Нелька.

«О, Нелька такая вкусная была!»

Ирина Александровна

Когда мы только приехали в Ленинград, с нами жил дядя с женой и детьми. Он все время чем-то промышлял, чтобы прокормить семью. Убивал кошек, ворон – обдирал, чтобы не было видно, что за животное, и приносил домой.

«Вот, – говорил своей жене, – я кролика купил. Делай котлеты. Или что ты там можешь приготовить». И доставал кошку.

Но потом дядя умер. Просто облокотился на мамину спину – и умер.

Эдуард Николаевич

Мама сказала, что ходить по городу без ножа нельзя. Бывали разные ситуации. Тогда хлеб ещё возили на лошадях. Вдруг – обстрел. Все разбежались. А лошадь убило снарядом. И мама принесла тогда кусок мяса. Конину. Сделала из него котлеты. Какие котлеты были! Объедение!

Зоя Георгиевна

Август 1941 года был ещё терпимым. Еды ещё было достаточно. Сентябрь – уже хуже. В сентябре сгорели Бадаевские склады. Замкнулось кольцо Блокады. Голод тогда не сильно ощущался. Но мы с младшей сестрой уже «промышляли». Услышали, что на Измайловском проспекте ресторан обслуживает военных, а после 19 отдаёт всё, что оставалось, людям.

Мы заняли очередь в 6 утра. Периодически проводили переклички. В конце концов мы попали, наверно, в двадцатку тех, кто попал в ресторан.

Официанты разносят суп. Мы попросили добавки. А сами потихоньку слили в кастрюльку. Затем принесли второе. Мы тоже взяли по две порции – и тоже в кастрюльку. И компот – в баночку. Вот, мы всё собрали и отнесли домой.