Книга жизни. Мемуарная проза

Чем-то будущим заволнует.
Выходил он, высокий и ладный,
Под улыбку свою озорную.
А в ресницах запуталось лихо.
И гитары небрежный звон.
И мужья, ревниво окликнув,
Уводили из клуба жён.
Брови – ломаны, кверху рвутся,
Да над струнами пальцы бьются,
По ладам бегут в высоту:
– Полюби меня, Маруся!
Полюби за красоту…

Дед в молодости был красив, как кинозвезда – его даже сравнивали с актёром Алексеем Баталовым из фильма «Москва слезам не верит». Благодаря своему трудовому подвигу он был известен на всю страну. Более того, письма – мешками, чемоданами – приходили ему даже из союзных стран, о нём писали книги, посвящали стихи, – и с моей бабушкой он познакомился по переписке в 1958 году.

Дед отвечает на письма

Родом мой дед из села Дубовое, что недалеко от Чаплыгина (раньше Чаплыгин назывался Раненбургом, это город князей, Петра I и ссылки Меншикова), а Дубовое известно своим святым источником – мы с дедом часто ездили в его родные места, попить святой воды, постоять в лесу, подышать запахом трав, ягод, грибов.

Рядом расстилались просторные поля с их вечным жужжанием неутомимых насекомых – пчёл и стрекоз, росли полевые цветы – васильки, колокольчики… Мы собирали душистые, пряные букеты, привозили их домой, и тогда наша маленькая комната и ещё более маленькая кухня благоухали несколько дней.

Мама всегда привозила деду полевых травинок…

Дед Николай Петрович Тишаков

Всё хозяйство также лежало на деде. Он умел делать всё, – в первую очередь – ценить жизнь и наслаждаться простым её счастьем – пением птиц (в овраг иногда прилетал петь соловей), грозой – и радугой, коромыслом перекинувшейся через речку после неё, восходами и закатами.

Картина художника Павла Весёлкина «Облака» – вид на наш дом и собор из Заречья. Бабушка очень любила сирень, а о чаплыгинском живописце я узнала как раз от неё – они дружили, бабушка посвятила ему стихотворение «Здесь» в книге «Созвездие Лебедь» – «Здесь идут берёзовые ливни…»

Он любил вечерами подолгу сидеть в коридоре на табурете, у верстака (здесь же была летняя кухня – газ и горелка), распахнув дверь во двор и подперев её специально выструганной для этого палкой – и смотреть на другой берег – тот бок, как называла его тётя Валя, – на спокойное течение синего ожерелья реки, на матовые кусты сирени – их куртины были овальными и огромными, как изумрудные облака на светло-зелёной траве луга, на пятнистых коров, зареченских баб, которые выходили отвязывать их по вечерам, и дальше – на переливающееся солнечной пшеницей на золотом горизонте снежетокское поле, которое когда-то возделывал он. И колебались перед ним два моря – небесное и земное, голубое и жёлтое – а море, о котором мечтал с юности, он так никогда и не видел…

Именно так когда-то, подперев распахнутую дверь палкой, любил на этом крыльце сидеть мой дед, смотреть на «тот бок». Палка, конечно, стояла по-другому, для неё в полу даже специальная ямка была

Дед с благодарностью принимал каждый дар земли – и она одаривала его щедро – в знак благодарности его благодатным рукам, которые трудились для неё с детства. Дед сажал картошку и капусту, лук и клубнику, и всё давало хороший урожай – даже каштан неизменно расцветал своими конусными благоухающими кистями, похожими на люстры в парадных залах дворцов, а диковинная японская сакура каждое лето была облеплена оранжевыми, круглыми, пушистыми вишнями.

И по дому он всё делал сам – стирал и готовил, колол дрова и топил печь, квасил капусту и варил варенье. Его блины получались, как солнце – гладкими, жёлтыми, вкусными – и без комков, пельмени – особенно сытными и «ушастыми» – он лепил их вручную, каши – рассыпчатыми, супы – наваристыми. Зимой он готовил на печке, носил из колонки воду, и чай заваривал по-своему – засыпал заварку в кипящую воду, и до пятнадцати лет я была уверена, что именно так и надо заваривать чай, и до сих пор не люблю эту неудобную возню с двумя чайниками.

Он жил просто и мудро: как положено, построил дом, насажал вокруг кучу деревьев, родил сына, и каждому из детей – в том числе, и мне – предугадал занятие: с мамой отсылал заметку в «Пионерскую правду», дяде подарил детский набор химических препаратов – что-то вроде «Юному химику», – и мама стала журналистом, а дядя – учителем химии, а со мной дед сшивал маленькие самиздатовские книжечки – раскрашенные фломастерами для нарядности, расписанные моими детскими стихами и рассказами…

Пост ВКонтакте, 08.07.2019

Когда-то так много лет назад сидел мой дед – подперев деревянную дверь старого дома рассохшейся палкой, на крыльце, наблюдая за игрой воды в реке, купающимися людьми, пасущимися коровами на другом берегу, старым заводом, красотой облаков. Деда нет уже много лет. Нет и бабушки. А дом ещё стоит, хотя так, конечно, уже не посидишь – всё заросло, река стала мелкой, и только коровы пасутся на прежнем месте. Но сколько воспоминаний! Здесь – самый настоящий отчий дом, то самое Отечество, и даже дым был – шёл из трубы в заснеженные зимние месяцы, когда сугробов наметало выше колена, а в доме топили печку. Это было самое счастливое детство, как в книгах. Детство как у Тома Сойера!

Он был прекрасным романтиком – и хозяйственным человеком – всегда запасал коробку спичек на чёрный день, а под его подушкой «дежурил» червонец, – а женился на бабушке, которая всю жизнь писала стихи и даже складывала их в чемоданы, которые возила за собой по всему Союзу, – как шутили в семье. Бабушка жила в Казахстане, на врача училась в Омске, и дед летал к ней на самолёте свататься в Усть-Каменогорск – и привёз свою красивую мечтательную жену в свой тихий городок. Какое-то время они жили на Волге, в рабочем поселке Алексеевка (теперь это райцентр), где 16 ноября 1961 года родилась моя мама, а её брат, мой дядя Димка родился в Казахстане 14 августа 1974 года, в Усть-Каменогорске, куда бабушка ездила в гости к своей маме.

Эту фотографию бабушка отправила деду в письме

Бабушка

Моя бабушка по линии матери, Галина Дмитриевна Григоренко, родилась 14 мая 1938 года в Казахстане. Её детство, как и у деда, пришлось на годы войны. На фронте в боях на Орловщине 16 марта 1942 года погиб бабушкин отец, мой прадед Дмитрий Степанович Григоренко 1913 года рождения – шахтёр рудника Ретивый золоторудного месторождения Кулуджун в Казахстане. Там бабушка и родилась, там прошло её тяжёлое военное детство, полное лишений и удивительных открытий, которые воспитали в ней любовь к людям и таинству жизни.

Рудник Ретивый. Слева в белой рубахе – мой прадед Дмитрий Григоренко

Имя моего прадеда есть в списке погибших воинов и партизан, захороненных в братской могиле Кривцовского мемориала деревни Тросна (Кривцово) Орловской области – с 2015 года это населённые пункты воинской доблести. Бабушка говорила о деревне Сивково. Историки называют эти места «долиной смерти» за сотни тысяч погибших в Болховской операции солдат, среди которых была и 6 гвардейская стрелковая дивизия моего прадеда.

Прадед Дмитрий Григоренко до войны

Её мама, моя прабабушка, Мария Георгиевна, внесла в мою родословную, помимо рождения моей пишущей стихи бабушки, ещё одну весёлую нотку Пушкиных и Грибоедовых, у которых одна и та же фамилия присутствует по линии матери и отца – в девичестве она была Воробьёва, пока не вышла замуж за Дмитрия Григоренко. После гибели Мити на фронте осталась в семье мужа, сошлась с его братом, который вернулся с войны. Он был бабушке не только прекрасным дядей, но и, насколько смог, заменил отца. Никогда не обижал её, она вспоминала о нём с теплом и в разговорах, и в своих стихах.

Бабушка со сводным братом и отчимом-дядей Геннадием Григоренко

Как молод он – всего лишь 22,
А уж бывалый – воевал на Финском…

Отчим умер в Казахстане, а маму бабушка забрала оттуда к себе. Она прожила в Чаплыгине несколько лет и умерла 1 сентября 2001 года. Прабабушку я запомнила уже будучи подростком – меня удивляло, что бабушка обращалась к ней на «вы», и что прабабушка переживала, что стесняет нас. Она мало разговаривала, от неё мне не удалось узнать никаких подробностей ни про её жизнь, ни про нашу родню. Перед сном она обязательно молилась, чего в нашей семье никто не делал – ни вслух, ни шёпотом – только про себя.

Почему она не осталась с младшими детьми в Казахстане, я уже не помню, возможно, дело было в квартирном вопросе, который её внуки пытались решить даже после её смерти – моя троюродная сестра Оксана Григоренко писала мне, что дом в Усть-Каменогорске, в котором жили её родители, был записан на бабушку, и когда родители умерли, начались проблемы с наследством. Для неё моя прабабушка была бабушкой, родным человеком, который вырастил её – помню, как-то они даже приезжали к нам в гости в Чаплыгин, когда был ещё Советский Союз.

Моя сестрёнка из Казахстана Оксана Григоренко. 1987 год, Усть-Каменогорск. Густоте её волос можно было позавидовать!

На могиле отца бабушке удалось побывать лишь однажды – она специально отправилась в эту поездку, на незримую встречу с родным человеком, которого едва помнила с детства. Оттуда она привезла одно из самых трогательных для меня стихотворений:

***
Под яблоней большой, в могиле братской,
С друзьями похоронен мой отец.
И яблоня та матерью солдатской
Несёт с тех пор свой горестный венец…

А по-над кручей росплески ромашек —
Тот ненаглядный, солнцеглазый цвет.
Но не белее вышитых рубашек,
Что матери хранят уж много лет.

Хранит их в память каждая о сыне.
Пригладит голубые васильки
И слышит: «Мама, вправду я красивый?»
«Не уберечь девчатам каблуки!»

– Как рано ты, сынок мой, отплясался, —
Заплачет мать, и яблоня вздохнёт.
От яблони корявый ствол остался,
Но всё равно весной она цветёт.

Ей чудится: вдруг встанут все ребята
И яблочек отведать подойдут.
Но спят тяжёлым, вечным сном солдаты,
А матери, состарившись, их ждут.

И счастливы, когда сквозь сумрак синий
Вдруг скажет сын, пригладив васильки: