Подглядывающая

Глава 7

.

День 4

– Уз-знал, что… х-хотел? – я присаживаюсь на капот «Тойоты», крепко обнимаю себя руками.

Холод крадется по ногам, залезает под куртку, под юбку. Но я не сажусь в машину. Внутри столько эмоций, что, кажется, в закрытом пространстве я просто взорвусь.

– Узнал. Ты отлично целуешься.

Он присаживается рядом, я демонстративно отодвигаюсь. Теперь эти игры ни к чему. Они только раздражают.

– Л-лыс-с…

– Лысая женщина?

Киваю.

Не нравится мне эта пауза.

– Пришло время признаться, – полушутливым тоном произносит Эй. – Не было в клубе никакой лысой женщины. Мы просто развлекались с тобой – вот и все. А женщина будет завтра, она организует прием в загородном особняке, больше напоминающем дво…

– Т-ты… – цежу я сквозь зубы – и взрываюсь: – Т-ты… развлекался! Не я!

– Я обманным маневром затащил тебя в клуб, чтобы хорошо провести время. И почему я не чувствую себя негодяем?

Но я слышу по тону: Эю не по себе.

– З-зачем?! Ммы едва знакомы!

– Может, ты мне нравишься?

– Т-ты… об-бманул!

– Тебе было плохо со мной?

– Это… н-не мой выбор!

Я ухожу. Убегаю! Понятия не имею, в какой части города нахожусь, но мне все равно.

Границы только в голове. Все зависит от меня, а не от этого смазливого мерзавца. Я могу уйти. Могу поменять сим-карту в телефоне. Могу каждый раз, выходя из дома, делать крюк, но больше никогда в жизни не появляться возле арки. Я способна игнорировать бар и брюнетку – просто вычеркнуть их из памяти. А фото… Я не знаю наверняка. Возможно, Стропилов все же удалил их. Возможно, мне ничто не угрожает.

Эй догоняет меня через несколько секунд. Хватает за руку.

– Хорошо! Шутка хреновая. Сейчас я отчетливо это вижу по твоему лицу, – он говорит холодно, жестко, будто это я виновата. – Я больше не стану без твоего согласия тащить тебя в клуб. Вообще никуда. И как джентльмен теперь я обязан помочь тебе с фото просто так. Но есть два момента. Во-первых, я не джентльмен. А во-вторых, я не могу помочь тебе с фото в одиночку – слишком опасно. Особенно после того, как я ограбил Стропилова. Если я исчезну – никто даже знать об этом не будет. Так что это вопрос жизни или смерти. Снова. И поэтому завтра мне нужна ты.

– Это к-край, Эй! Т-ты… п-понимаешь?! Я не д-дура, я знаю, что ты мной… м-манипулируешь! З-знаю, что ты ис-спользуешь меня, р-решая свои вопросы!

Эй кивает на каждое слово, словно это отрезок длинного пути. Кивает снисходительно, поторапливает, насмехается. И меня вдруг несет. Я начинаю говорить все больше и быстрее, не заботясь о том, в какую звуковую кашу превращаются мысли:

– Т-ты ищешь в-выгоду – это н-нормально. Нен-нормально, что ты в-вовлекаешь в это м-меня! – Мы словно поменялись местами: теперь я насмехаюсь над ним, заставляя выслушивать то, что вырывается из моего рта. – Я п-пойду с тобой на этот прием. П-пойду! Из-за ф-фото, из-за т-того, что я так облажалась, п-пытаясь помочь мерзавцу! Но п-потом я уйду. И п-пусть меня раздерут собаки! П-пусть мои фото растиражируют в инете! Я б-больше никогда не буду иметь с тобой ничего общего!

– И что? Вернешься к своей обычной жизни?! – теперь кричит и он. – Будешь сидеть взаперти, представляя себя на чужом месте? Будешь наворачивать круги по кварталу, чтобы, не дай Бог, – он резко, театрально возносит ладони к небу, – никто не узнал, где ты живешь?! Не захотел прийти к тебе в гости! Поговорить с тобой!

– Да к-какое тебе дело д-до моей жизни?! И если уж на то п-пошло, я живу в свое удовольствие! П-просыпаюсь, когда хочу, засыпаю, когда хочу. Хочу – г-гуляю, хочу – нежусь в ванной. Всем моим временем распоряжаюсь т-только я одна! Любой н-нормальный человек умер бы от зависти, узнав, как я живу!

– О да! Многие люди хотели бы примерить твою жизнь. Дня на два-три, не больше. А потом они бы действительно умерли – от скуки! Одиночество уродливо!

Резко качаю головой.

– Н-нет! Ты… н-не знаешь!

– Только в человеке, изуродованном одиночеством, могла возникнуть идея развлекаться, подглядывая за людьми!

– То, что ты подглядываешь ради наживы, не делает тебя к-красавцем!

– А я никого и не призываю умереть от зависти ко мне!

– Я н-не одинока! У меня мама живет в Мюнхене со своим вторым мужем! Просто! Мы! Редко! Общаемся!

Мы стоим, прожигая друг друга взглядами, тяжело дышим, будто бегали наперегонки.

Постепенно нас отпускает.

– Ты сейчас говорила заметно лучше, заметила? – спрашивает Эй, и вид у него такой, словно я должна быть ему обязана.

Если отстраниться от той неприязни, что я к нему испытываю… возможно, я в самом деле произнесла это тираду лучше, чем говорю обычно.

– Не обольщайся, – тотчас же спускает меня на землю Эй. – Умение внятно орать – сомнительный бонус, особенно, если учесть, что я единственный человек, который терпит твое общество.

Я опускаю голову. Чувствую себя истощенной, выпитой, разбитой. Теперь мне совсем не хочется плестись домой по ночным улицам.

– Садись в машину, Эм. Завтра буду ждать тебя возле арки в половине седьмого. И надень что-нибудь поприличнее.

Сажусь на заднее сиденье. Меня все еще трясет после недавнего поединка.

Все, домой.

Войдя в квартиру, прислоняюсь к двери спиной. Некоторое время просто стою вот так, чувствуя, как темнота, тишина и одиночество наполняют меня, возвращают силы. Я снова в своей крепости. Все хорошо.

Стараясь не совершать лишних движений, подцепляю носком одного сапога задник другого. Стаскиваю сапог. Затем второй. Медленно расстегиваю куртку, вешаю на крючок. Чуть покачиваясь, будто пьяная, иду в темноте, на ощупь, в кабинет. Сажусь на стул и включаю настольную лампу.

А если и вправду пьяная?..

Касаюсь кончиками пальцев шеи, скулы, губ. Ведь в обычном состоянии ничего этого не произошло бы.

Проще переложить вину на бокал коктейля, чем признаться, что мной руководили инстинкты самки. Или что временами одиночество действительно уродливо.