Прильнув теплотой миротворно и тихо,
во мне угасила тревоги и грусть.
Беспечно отдался под юное иго,
под мягкость объятий, истории уст.
Я сбросил броню у диванов роскошных,
совсем распахнулся душой крепостной.
Из радостей мира, какие возможны,
в дыму вдохновляюсь милашкой ночной.
Я пьян и блаженен под алым навесом.
К ней искренней плотью и взором тянусь.
И с этой, давно уж знакомой, принцессой
развратно и чувственно жизнью горжусь!
Быть может, притворщица, гейша, актёрша,
но всё ж не могу заподозрить во зле!
Пусть общая муза! Пускай стриптизёрша!
Но честная в лёгком своём ремесле!
Татьяне Дерусовой
Инкуб
Горошины глаз – огонёчки суккубов,
что страстным салютом повсюду кружат.
Я в роли голодного зверя-инкуба
ищу бессловесных и пылких услад.
Я, будто садовник, гляжу на деревья,
где яблоки, груши, изюмки грудей.
Тут рай ограничен калиткою-дверью.
За нею печали и дряблость людей.
А здесь мифология, праздник иллюзий,
табак и абсент, обнажённый раскрас.
За всем наблюдает невидимый Люций,
который внутри и снаружи всех нас.
Любовный осколок
Коричневым сгустком и зёрнышком кофе,
дробинкой, картечью, осколком, свинцом
ты в сердце застряла, сгрустила мой профиль
и вниз приспустила улыбку, лицо.
От пули засевшей зудит всё и ноет
в так быстро стареющей, битой груди.
Коль вьюга, дожди, непременно до воя
встревоженный орган болит посреди.
Ранением этим мне кровь окисляешь.
Ты – знак ветерана, что чувством пылал.
Ты актом разлуки мне ум отравляешь,
но радуешь тем, что когда-то была…
Гребёнкиной Наталье
Ненужная стойкость
Любимая женщина сердце таранит,
корчует клещами мою доброту,
колючими, грозными ссорами ранит
и пилит основу и ветки в поту,
срывает покровы, как жуткая буря,