не чту хмели? былого.
С тобой спокойно так
и высь великих выше!
Рубашки реет стяг
твоей над нашей крышей,
где нет беды, тоски;
где ты теплее Бога;
картин твоих мазки;
где соки тел итогом…
Панковой Катюше
Птицы
Умерших помним наизусть,
к живым забывши все дороги.
Срубаем самый вечный куст
в настил корыта старой дроги.
Везя дышавших в царство-рай,
себя оставим в мире смерти.
Садятся птицы прям на край,
на все оглобельные жерди.
Обряд ли это, иль побег
туда, где зёрна все крупнее,
не ставит пугал человек,
где ягод сок ещё пьянее;
где солнце ярче, ружей нет,
и псы цепнее, шире листья,
что кроют гнёзда от всех бед,
и где все пташки голосистей.
Но нам туда пока что нет
пути. Там нету, может, света,
а птицы с голода меж бед
клюют глаза пришедшим летом.
И оттого нам нет вестей
оттуда, писем иль сгорают
меж сфер, и прахом их костей
снежинки кружатся и тают.
И чтобы птицы так не жглись
и пухом чернь ту не впитали,
сгоняем прочь, храня их жизнь,
И жжём костры для тех, кто пали…
Вечный огонь
Цветком из камня он растёт,
меж пор брусчатки пробиваясь,
и словно памятный костёр,
второй уж век горит, взвиваясь.
Внимает гимну в сим кругу,
хранит тепло ушедших в небо.
А уголь – боль и зло к врагу,
дрова горящих изб и хлеба.
И пусть смиренно он горит,
не покидает смирных недр