От стройности мягкой поныне тепло
и пьяно от двух понимающих глазок.
О ней всё в записках своих сохраню.
В ней ясность и свет, и добро, человечность!
И я посейчас её с жаром люблю,
и буду любить безначальную вечность!
Просвириной Маше
Любитель П.М.
Как хочется вновь целовать и лелеять,
до лёгкого хруста в страстях обнимать,
творить все нежняшки и ласкою веять,
и чай с юным мёдом в гостях попивать,
беседовать снова о космосе, свете,
про моды причёсок, про сны и весну,
про травы, цветы и про божьи ответы,
о том, что давно уж "летит всё в пи*ду",
гулять по далёким маршрутам и весям,
звать дивной и кушать пломбир от куска,
и вылизать влажненький твой полумесяц
от копчика и до ячейки пупка…
Просвириной Маше
Благая
В твоей благодатности я растворяюсь,
святейшеством, лёгкостью полнюсь вовсю.
О губы и волосы, тело ласкаюсь,
как ветер о юный ручей иль лозу.
В твоей благоверности делаюсь чище
и верю всё чаще окружным краям,
опять отрекаясь от грусти и днища,
себя устремляя к чистотам, морям.
В твоём благочестии сладко, уютно,
под шёлковым телом блаженно до снов,
так живо, игриво, немного распутно,
свободно, полётно без думных оков.
В твоём благочувствии, будто бы в мае,
в один миг касаюсь огромной душой
всех-всех огоньков и цветений, и знаний,
и целой природы, простой, кружевной.
В твоём благозначии сам возвышаюсь,
питаясь от чуда, источника слов.
Тебя поднимаю и сам поднимаюсь
до верха деревьев, небес и богов…
Просвириной Маше
Распад алого союза
Пятнадцать яблок с дерева упали
в момент ветров в соседних городках,
когда все старцы и их дети спали,
ведь знали, что калитки на замках.
Но буря всё ж достигла мест великих.
И в чердаке поднялся хлам и сор.