Хрустальная Лестница

Я так спешила оказаться от них как можно дальше, что несколько раз спотыкалась о камни, усеивающие мой путь. Шум привлек внимание зверюг: они тут же насторожились, повернули ко мне головы и пошли охотиться.

Как многие дикие животные, они чуяли все, и мой запах, и мой страх.

Я отчаянно бросилась прочь, тяжело дыша. Моя селезенка заболела от напряжения, но мне нельзя было останавливаться: я должна была где-нибудь найти выход. Но иногда выход бывает даже страшнее того, от чего бежишь.

Единственный проход привел меня в темную аллею, переходившую в покрытый трещинами тоннель естественной пещеры.

Мне пора было разобраться со своей клаустрофобией. Собрав остатки сил, я протиснулась в тоннель. Огромные звери снаружи взревели от ярости — они больше не видели свою жертву.

Я ползла долго, и дышать было неприятно – воздух был затхлым и вонючим. А еще я ужасно боялась пауков и мышей, и всегда их терпеть не могла. В частности, мыши пугали меня с тех пор, как – еще ребенком – я зашла в курятник и обнаружила, как огромная коричневая крыса ворует яйца из гнезда. Но тогда я была маленькой девочкой; а сейчас я была женщиной, и мне пришла пора бороться за свою жизнь.

Бей, чтобы выжить, или беги, если враг больше тебя: таковы основные инстинкты самосохранения. Так было всегда, и мне предстояло с этим жить – ради себя, ради выживания человеческого рода, даже ради всего человечества.

Меня всегда мало волновало общество. До этого я была социально неприспособленной; упрямым интровертом, вечно в темной одежде и унылом настроении, даже с суицидальными мыслями. Но сейчас пришло время преодолеть свои эмоциональные расстройства.

А пока я еще ползла; в кровь обдирая руки и ноги, с трудом пробираясь вперед.

Когда я вышла с другой стороны тоннеля, стояла ночь, жутковатая, почти безлунная ночь; темное небо иногда казалось зловещим, а облака цветом и формой здорово напоминали огромных кошек.

Я все еще видела тираннозавра прямо перед глазами, я наблюдала за ним из укромного места за естественным уступом.

Я спустилась вниз только днем, когда почувствовала себя сильнее, готовой изучать и понимать истинную природу вещей; мой разум был открыт любым возможностям: обнаружению новых созданий, толкованию странных снов.

Сны с детства были для меня всем; осуществлением всех моих желаний, предвосхищением событий. Одним памятным случаем они послужили мне предчувствием, что мою просьбу о помощи проигнорируют – любимый друг, который никогда не понимал меня как человека.

Сны предсказали это предательство, но я проигнорировала их, упрямо желая жить как раньше. Я захлопнула дверь своему чувствительному внутреннему голосу.

Впервые я ощутила присутствие этого голоса еще ребенком; но только сейчас по-настоящему его осознала, только сейчас — когда сражалась с монстрами и убегала от них.

Я начала спускаться в долину. Была осень, красные дубовые листья лежали повсюду и падали с деревьев, в воздухе стоял запах только что прошедшего дождя и дикого мха.

Неподалеку я заметила укромное местечко; наконец-то я могла разжечь костер и согреться. К счастью, с собой в сумке у меня все еще был запас сушеного мяса. Я развела костер и устроилась с удобством; затем я улеглась спать.

Я спала целую вечность; мне снилось, что я пересекаю моря на неуклюжих парусных судах.

По пробуждении я увидела, что все покрыли роса и иней. Должно быть, стояла середина сентября. Пока я шла, мои ботинки проваливались в слои листьев, покрывших землю – женские ботинки, изящные, но удобные, как старые ковбойские.

Эти размышления отвлекали меня от глубоко и остро ранящей ностальгии, одиночества и других печальных и глубоко личных чувств. Те же самые чувства исходили из глубины этого странного леса красных дубов, опадающие листья которых были кроваво-красными.

Но вскоре я почувствовала, что за мной следят.

Чувство, что кто-то за мной следит – тревога, что что-то скрытно окружает меня и что-то планирует за моей спиной – часто посещала меня в подростковом возрасте, когда кто-то начал оставлять анонимные послания в моем почтовом ящике. Они были похожи на любовные письма, но настолько туманные, что пугали меня.

Несмотря на плохие предчувствия, я прошла дальше в лес, часто оглядываясь через плечо – на душе у меня было тяжело; я видела туман, росу и что-то еще, чего определить не могла.

И внезапно мои невнятные чувства стали почти осязаемыми; меня охватил настоящий ужас, какой испытывают только дети.

Я почувствовала себя беспомощной и побежала от начавшего преследовать меня мужчины в черном. Как маньяк, он повторял: «Почему?»

«…?Почему? Лучше ответь, почему ты задаешь мне этот вопрос?» - удивилась я.

На бегу, чтобы не поддаться панике, я планировала, как буду выживать дальше: на чистых инстинктах, меня гнала вперед своего рода врожденная гордость и отстраненность.

Может, он и убьет меня, но в мои мысли он не проникнет; мое тело бежало, но мой разум сражался.

Я бежала сквозь древесные корни и надеялась, что мой безжалостный преследователь споткнется. Не раз я встретилась с ним взглядом. Крокодильи глаза, сосредоточенные и исподтишка контролирующие жертву из-под поверхности воды.

Интуиция подсказывала мне, что у этого мужчины диабет; интуиция и голоса из далеких-далеких измерений. Но я знала это еще и потому, что видела раны на его ногах; скоро его ноги придется ампутировать.

Моя надежда происходила от моей целеустремленности: надежда, что он устанет, что его болезнь неожиданно усилится прямо во время погони, что у него случится приступ и он упадет.

Я бежала, а ветви деревьев опускались все ниже и становились все запутаннее. Я пригнулась и понадеялась, что ему, с его высоким ростом, стало бежать еще труднее; когда я могла, я хватала ветки, мимо которых пробегала, в надежде, что они ударят его по лицу.

Я ненавидела его за то, что он делал, в частности, за то, какое отчаяние он во мне вызывал. И отчасти из-за гордости – признаю: кто он такой, что мне приходится от него бежать, мучает меня, когда я и так в пасти страха?

Я продолжала бежать, но гонка на скорость вскоре превратилась в гонку на выносливость, и его сильное тело, похоже, неплохо с ней справлялось.

Что же насчет меня, я роняла на землю крупные слезы и пот и чувствовала, что моя надежда угасает, пока не увидела впереди еще одного человека: моего дедушку.

Я была уверена, что, почувствовав мою тревогу, он перенесет меня в другое измерение, возможно, в куда менее опасную ситуацию, и наедине успокоит меня.

Вскоре моя уверенность оправдается… или нет.

1 Оригинал: Barrie, J. M. (2006) The little minister. Reprint. Fort Worth, Texas: RDMc Publishings?? (#u783ff297-bee7-5f1e-a636-48863dc0592c)

ОБЛЕГЧЕНИЕ И НЕПРИЯТНОСТИ

Будущее принадлежит тем, кто верит в красоту своей мечты.1

Это и вправду был мой дед – ласковый в старости, проказливый в юности.

Он всегда был резким, неоднозначным человеком; в какой-то мере типичным итальянским мачо. Темные волосы, темные испанские глаза, опаленная солнцем смуглая кожа, широкие плечи, он был невысоким, примерно моего роста, но намного сильнее. Только наши руки были абсолютно одинаковы: с длинными тонкими пальцами; руки пекаря – и такова было дело всей его жизни. Он вставал еще до петухов и начинал работу, ему не требовался иной компаньон, кроме своего собственного голоса: теплого, дружелюбного и ободряющего баритона. Его-то я и услышала снова в своем путешествии во сне.

Наша встреча успокоила меня. Он положил мозолистую руку мне на плечо и прошептал мне не волноваться, что все в конечном итоге наладится: он понимал меня и знал, как мне было трудно. И правда, на моем пути росли шипы и сорняки, и мои ноги покрылись мозолями. Я совсем упала духом.

Он знал, через что я прохожу. Он руководил отрядом партизан, сражающихся против режима Муссолини. Он любил свободу, поэтому его так и назвали: Либеро. Он был свободным; он был воздушным. Сейчас он был духом, неожиданный сердечный приступ унес его жизнь в 1996 году.

Настолько неожиданный, что я не нашла в себе силы увидеть его до похорон.

Но сейчас он стоял прямо передо мной, такой, каким я его помнила: загорелый, подвижный и волнующийся за свою внучку, так быстро ставшую молодой женщиной.

Да, женщиной; внутри я становилась женщиной. Я все еще считала себя безобидной и наивной, но я знала, что мне предстоит многое, а жизнь длинна и полна проблем.

Мне кажется, что к каждому дарованному нам таланту Бог дает нам хлыст для самобичевания: моим бичом было чувство вины. Именно оно, вместе с моей любовью к детям, и послужило источником еще одного кошмара.

Мои ученики сосредоточились на возникшем из ниоткуда ребенке, он немедленно

побежал ко мне; он даже не улыбался: у него были когти и клыки, способные разорвать плоть. А еще он кричал – от его воя кровь стыла в жилах – что пугало меня до полусмерти; я покрывалась холодным потом и неудержимо дрожала. Я всегда была очень эмоциональна, настоящий «эмпат» – в данном случая я испытывала страх.