Цирк Странных Чудес. Книга вторая
Втеплицу вбежал Зазз, всё ещё сжимая в руке горящий факел. Он окинул взглядом раненого паука, извивающегося в паутине.
– С тобой позже разберусь, – буркнул он, – Пока повеселимся с твоим приятелем.
Гоблин сложил пальцы на свободной руке, прицелился, прикрыв один глаз. Три огненных капли, словно раскалённая картечь, очередью сорвались с его кончиков пальцев. Но паук, изворотливый и быстрый, ловко рванулся вниз, а затем его тут же дёрнуло вверх, словно кто-то невидимый засасывал спагетти. Огненные шары прожгли дыры в паутине, но не достигли цели.
А в это время у ног Торнгаста разыгрывалась своя драма. Элара, лежавшая без сознания, внезапно задрожала. Её дыхание, до этого едва заметное, стало прерывистым и хриплым. Жизнь, казалось, готовилась покинуть её тело, отливая от лица последней краской. Она сделала последний, отчаянный бросок воли против надвигающейся тьмы… и проиграла. Её сознание, уже витавшее на грани, сорвалось в бездну. Но в тот самый миг, когда холодная пустота должна была поглотить её окончательно, из самых глубин её души вспыхнула крошечная, но неукротимая искра – та самая, что заставляет героя встать, когда все силы покинули. Это была сама искра жизни. Она разгорелась, отбрасывая тьму. Дыхание Элары выровнялось, пульс под лапой Торнгаста из хриплого барабанного боя перешёл в устойчивый, пусть и слабый, ритм. Она не приходила в сознание, но смерть отступила. На этот раз.
Но её жадный, хриплый вздох жизни не остался без внимания пауков. Тот, что ещё недавно прятался в верхних ярусах паутины, резко спустился вниз, словно падающая капля смолы. В мгновение ока он обмотал Элару новыми слоями липких нитей, создав вокруг неё плотный кокон, и подтянулся повыше, заняв позицию сторожа. Тугие и паутина сковывала её тело и лицо, сдавливая грудь и мешая дышать.
Торнгаст, отвлечённый боем Зазза со вторым пауком и своими собственными попытками вырваться из опутывающих его прядей, обернулся на новый шорох – и окаменел. Вместо смуглой полуэльфийки недалеко от него лежала белесая, шевелящаяся от слабых попыток дышать мумия, замурованная в паутину. Он понял: если её не растворят в ядах, то она просто задохнётся. Срывая с себя путы и обходя препятствия в виде садового инвентаря, он оказался у кокона. Медведь облачил свои когти в вихревые потоки воздуха и попытался вспороть паутину, но острый ветер лишь бессильно свистел между плотными нитями. Его когти цеплялись лишь за верхние слои, не в силах добраться до цели, не поранив саму Элару.
Чучун, заметив отчаяние друга, подскочил следом. Окинув взглядом вокруг, он понял – у него есть буквально секунды. В его движениях вдруг появилась отточенная точность, словно он не просто махал шпагой, а выводил ею таинственные знаки в воздухе. Как тень легендарного героя в маске Эль Зорро, он нанёс несколько молниеносных, аккуратных ударов. Острый клинок рассек липкие слои, и паутина бесшумно и плавно распалась, будто бутон, раскрывающийся под утренним солнцем, открывая бледное, залитое потом лицо Элары и позволяя ей сделать судорожный полный вдох.
Почти мгновенно на голову Чучуна приземлился паук. Но крысолюд, чувствуя движение спиной, вывернулся в стремительном пируэте, и преградил путь жвалам скрещенными клинком и ножнами. Он попытался всем весом навалиться на тварь и сорвать её со страховочной нити, но щёлкнувшие в сантиметре от его носа острые хелицеры ясно дали понять, что у паука на этот счёт иное мнение.
Тогда Чучун прислушался к нежному перезвону колокольчиков на своём новом шарфе и вспомнил всё своё мастерство уличного танцора и сорвиголовы. Он пустился в витиеватые, отвлекающие манёвры, стараясь запутать противника. Но паук, следивший за ним всеми оставшимися глазами, оказался совершенно не впечатлён этим представлением.
А в это время по телу самого Чучуна раскатывались ледяные волны. Яд пожирал его изнутри. Сначала это был просто холод в кончиках пальцев, словно он сунул лапы в снег. Затем холод поднялся выше, к мышцам, превращая их в ватные, непослушные комки. В висках застучал тяжёлый молот, а каждое сердцебиение отдавалось глухой болью во всём теле. Где-то в глубине сознания звала манящая пропасть – сдаться, закрыть глаза, прекратить эту изматывающую борьбу. Но его тело, выдрессированное годами цирковых тренировок и уличных драк, действовало на автопилоте, повинуясь древнему инстинкту выживания. Каждое волокно в нем кричало “ДЕРЖИСЬ!”, заставляя лапы двигаться, а тело изворачиваться, даже когда разум уже готов был отступить в темноту. Это была не героическая воля, а чистое, животное упрямство, нежелание становиться просто чьей-то едой.
Паук опустился, почти касаясь земли, чтобы подло впиться в уже отравленного Чучуна. Крысолюд едва успел отшатнуться, и, потряхивая рукой от тупой, жгучей боли, наблюдал, как тварь резко взмыла под стеклянный купол теплицы.
– Спускай его! – прошипел Чучун, обращаясь к Заззу.
Зазз поднял взгляд, потом скептически посмотрел на свой факел, мысленно вынеся вердикт: “Бесполезная палка”. Не выпуская его, он сжал вторую руку в кулак. Пальцы мгновенно раскалились докрасна, и гоблин сделал резкое движение, будто ударил воздух. Невидимая волна жара рванула вверх, опаливая паутину и заставляя её стремительно тлеть и исчезать. Огонь догнал паука, поджарив несколько его лап. Членистоногое бросилось прочь, скрываясь в другой части потолка, где огню не за что было зацепиться. Зазз, проследив за его бегством, швырнул в него факел, щёлкнул пальцами и поджег его на лету. Но снаряд описал жалкую дугу и рухнул в грядку, бесславно потухнув.
Элара по-прежнему лежала в коконе с прорезью для лица. Её взгляд был пустым и обращённым внутрь. Она чувствовала пульсирующую боль в шее, от которой по всему телу расходились выжигающие разряды яда. Всё ещё бледная, она из последних сил пыталась сконцентрироваться и вытеснить отраву силой воли.
Тем временем Торнгаст и его деревце сражались с пауком, всё ещё полным сил. Дерево храбро протягивало ветви, преграждая путь многоногому хищнику. Тот метался, то взмывая на паутине, то спускаясь, выискивая слабое место в обороне медведя. В один момент ему удалось впиться жвалами в загривок Торнгаста, оставив на белой шерсти грязное пятно из крови и отравы. Яд, попав в кровь, тут же ударил в голову. Равновесие начало изменять, и твёрдая земля ушла из-под ног. Медведь с рёвом отшвырнул паука, заставив того бешено закрутиться на собственной нити. Сориентировавшись, тварь рванулась и впилась ему в основание лапы. Торнгаст взревел от боли и снова раскрутил паука в этом адском карусельном танце.
Почти на ощупь, своей огромной лапой он нащупал в складках шерсти мешочек с травами. Времени на раздумья не было. Его пальцы, привыкшие к этим сборам, сами нашли нужное – пучок серебристой полыни, известной своими очищающими свойствами. Он наскоро сунул его Эларе в рот, надеясь, что горечь выведет яд. Приглядываться было некогда – опьянённый кружением паук прыгнул на него снова. Торнгаст встретил его кулаком, окутанным воздушным вихрем, прямиком в жвалы. От неожиданности паук жалобно зашипел и отступил.
А сама сила природы в жилах медведя уже работала, вытесняя яд. Словно дерево, пускающее соки по стволу, он направил отраву в землю, чувствуя, как тяжесть понемногу отступает.
Чучун же, тем временем, решил, что уже постиг все тайны танцующего шарфа. Он принялся кружиться, вертя алым шёлком так, что тот на мгновения полностью скрывал его фигуру, и лишь кончик шпаги мелькал над этим алым вихрем. Кажется, он забыл о колокольчиках, которые весело перезванивали, выдавая его с головой, да и в бахроме он в итоге основательно запутался. Поняв, что восьмиглазые противники не купились на этот трюк, он с досадой сбросил шарф с головы, оставив его висеть на плечах, и перешагнул через Элару, направляясь к раненому пауку, что выжидал момента для новой атаки.
И тут он услышал слабый, но ясный шёпот:
– О нет… Кажется, я не вырасту…
Элара шутила. А раз шутит – значит, возвращается к жизни.
– Жить будет, – с облегчением констатировал Чучун.
С новыми силами он сделал резкий выпад и пронзил шпагой выглядывающую из паутины лапу паука. Тот рефлекторно дёрнулся, увлекая клинок за собой, но Чучун, стиснув зубы, не выпустил оружие.
Сидящий на потолке паук, загнанный огнём Зазза, наконец решил ответить. Он спустился на шелковой нити и, вытянув брюшко, выстрелил липкой паутиной прямо в гоблина. Это была небольшая месть за вторжение огнем на его территорию. Теперь эта самая территория опутала самого Зазза с головы до пят, сковывая его движения, словно в саване.
Гоблин широко раскрыл глаза от неожиданности и забавно заёрзал, пытаясь шевельнуть руками, словно ребенок в тесных пелёнках.
– Эй! Это нечестно!
Паук, видя свою удачу, тут же развернул брюшко в сторону кружащего в танце Чучуна и выпустил новый сноп паутины. Но ловкий крысолюд успел отскочить в сторону, кувыркнулся и приземлился на живот, укрывшись алым шарфом. Он быстро высвободился из нескольких случайных нитей и тут же поправил свою новую накидку с видом опытного акробата. Тем временем паук, перебежал по потолку и занял новую позицию, чтобы снова атаковать обездвиженного Зазза.
– А, ты ко мне бежишь? – сквозь паутину просипел Зазз, заметив движение. – Получай!
Он попытался выстрелить огненным снарядом, но паук, идеально лазая по стенам, мгновенно сместился в сторону, избежав удара. Он замер, будто оценивая риски, опасаясь, что и это убежище полыхнёт.
Элара в это время вела свою тихую битву. Её румянец то возвращался, то вновь сходил, оставляя кожу мертвенно-бледной. Но вот она наконец издала глубокий, ровный вздох – знак того, что её сила воли и помощь Торнгаста победили яд. Она всё ещё лежала слабая, но уже не умирающая, и лишь наблюдала за происходящим сквозь полуприкрытые веки.
Разозлённый паук, кружась на своей нити, нашёл новую цель. Он стремительно спустился и впился жвалами в голову Торнгаста, оставив очередное пятно на светлой шерсти. Не теряя ни секунды, он спрыгнул на Чучуна, почти обняв его во весь рост, и вонзил хелицеры прямо в его сломанный нос.
– АЙ! Ты за нос?! – взвыл Чучун, отталкивая тварь и яростно сморкаясь, чтобы избавиться от жгучего яда. И это, на удивление помогло, давление в области носа снизилось, оставляя только уходящую боль от перелома. Его глаза были красными.
Торнгаст, увидев это, ухмыльнулся. Наконец-то он сможет помочь, пока тварь занята товарищем. Он размотал шнурок на своей лапе, высвободив маленькую статуэтку плачущего ангелочка, найденную в храме, и поднёс её к Эларе. Казалось, ангелок едва заметно дёрнул крылышками, и одна-единственная слеза скатилась на покрытый испариной лоб гадалки. Слеза впиталась мгновенно, и Элара вздрогнула, веки её затрепетали.
С этим облегчением на сердце Торнгаст развернулся к пауку и со всей силы шлёпнул по нему двумя лапами, словно по назойливой мухе. От этого удара паук дёрнулся всем телом и отпрыгнул. Чучун, пытаясь помочь, тыкал в него шпагой раз за разом, но пронзал лишь воздух.
Тогда паук, подполз по куполу потолка прямо над Чучуном, выпустил новый, окутывающий слой паутины. Теперь маленького крысолюда почти не было видно – лишь алый шарф угадывался сквозь толстый липкий «сугроб». Не останавливаясь, хищник спустился прямиком к Заззу и больно укусил его прямо в живот, впуская новую порцию яда.
Зазз согнулся от боли, но его глаза полыхнули яростью.
– Вот… так всегда… – выдохнул он, и металлический привкус смешался с горечью во рту. Он плюнул в сторону паука, но тот был уже слишком проворен. Паутина, опутывавшая гоблина, не давала ему как следует размахнуться, сковывая каждое движение. Казалось, команда вновь оказалась на грани поражения.
Паук, что был занят Чучуном, вновь обратил свое внимание на Торнгаста. Он попытался укусить его за мохнатый бок, но безуспешно. Прыгнул на Чучуна, но и тот увернулся. Там он и пытался кусать одного за другим пока они нагло его отпихивали и уворачивались.
Торнгаст призвал на свою защиту деревце, что осталось в стороне. Довольно ловко передвигаясь корнями, словно на костылях оно оказалось рядом и встало на защиту от паука, весело шелестя листьями. Медведь хотел нанести очередной удар пауку, но вставшее на пути дерево больше мешало сейчас, чем помогло.
Чучун, скованный паутиной, вновь обратился к искусству шарфа. Наполовину скрытый липкими сетями, он начал медленно, но точно двигаться. Алый шарф, словно живой, закружился вокруг него, а тихий, серебристый перезвон колокольчиков наполнил воздух. Последний тонкий перезвон, и он исчез. Лишь шелковая ткань мелькнула в пыльном полумраке. Но спустя мгновение появился. Взмах шпаги был точен, стремителен и прекрасен, как отточенное цирковое представление. Острие блеснуло и вошло прямо в пульсирующее брюшко многоглазого хищника. Он остался висеть под потолком и, раскачиваясь, крутился на своей нити паутины, но уже не так радостно.
Последний из пауков, до этого не решавшийся подойти к скованному Заззу, почувствовав гибель сородича, пришёл в ярость. Он стремительно пополз по собственной паутине, окутавшей гоблина, ловко уворачиваясь от его неловких, скованных попыток дать отпор. Чувствуя себя полным хозяином положения, он нанес три быстрых укуса, впрыскивая яд и пробуя на вкус кровь чародея.
Но его триумф был недолгим. Торнгаст за два шага преодолел расстояние, его могучая лапа с громким хрустом схватила пробегавшего по Заззу паука. Медведь на мгновение поднял его, а затем с коротким рыком размозжил о каменный пол и для верности наступил. Ещё одна маленькая победа.
Медведь увидел, как скованный паутиной гоблин едва шевелится и стремительно бледнеет.
– Ты как? – его низкий голос прозвучал с непривычной тревогой.
– Нормально, – глухо, сквозь стиснутые зубы, ответил Зазз. – Иммунитет вырабатываю.
Торнгаст лапами и когтями принялся рвать паутину, освобождая друга. Едва выбравшись на свободу, Зазз постоял, глубоко и часто дыша, его тело пробила крупная дрожь, а потом он беззвучно рухнул на пол.
Чучун, к тому времени уже выбравшийся из своей паутины, подбежал и перевернул друга, тормоша его:– Эй, огнедышащий, вставай! Концерт окончен!
Торнгаст, не теряя ни секунды, снова поднёс плачущего ангелочка к лицу гоблина. Ещё одна хрустальная слезинка скатилась и упала ему на лоб.
Зазз резко открыл глаза, отдышался и с вызовом посмотрел на них.
– Выработал.
Глава 6. Ночь стражей
На пару мгновений воцарилась тишина, густая и звенящая, будто сама земля затаила дыхание. Казалось, слышно, как тянутся к солнцу увядающие стебли на грядках.
Зазз, морщась, ощупывал многочисленные укусы и с отвращением отряхивал клочья паутины с рукава.
– Испортили! Совсем испортили рубашку! – фыркнул он, сокрушённо разглядывая дыры и пятна. – Она же моя любимая, с карманами для фитилей!
Торнгаст, не говоря ни слова, методично сматывал шнурок с фигуркой плачущего ангела. Он сделал несколько надёжных обмоток длинного шнурка вокруг лапы, словно сооружая страховочную сеть для хрупкой магии, и бережно спрятал амулет за ним.
Чучун, отряхиваясь, ловко встряхнул свой танцующий шарф. Колокольчики звякнули тихо и тревожно. Он заботливо обернул его вокруг головы и шеи, подражая восточным тюрбанам, что видел на гравюрах.
Лишь Элара оставалась неподвижной в своей липкой тюрьме, заточённая между сном и явью, словно заколдованная принцесса из старой сказки.
– Я за эти дни столько яда в себя принял, что должен требовать надбавку за вредность! – нарушил молчание Зазз, гримасничая. – Ещё немного, и я займусь… как это слово… мет… мир… митридатизмом, вот! Буду продолжать иммунитет вырабатывать.
– Нам и правда сильно досталось, – отозвался Чучун, поправляя свой импровизированный тюрбан. – Но мы живы. И всё ещё вместе. Значит, пантомима ещё не окончена, верно?
– А вообще, какого хрена здесь творится?! – не выдержал гоблин, его голос взлетел и зазвенел от накопленного напряжения. Кожа на лице покраснела. – Может, эта семейка и была теми самыми культистами, что всю эту кашу заварили? Откуда у них такой урожай, если в городе – сплошная засуха и паника? Шарфы, ме-е-фиты… И эти дурацкие рисунки! Может, это вовсе не сказки? И где, интересно, сами хозяева? Я что-то не вижу их аккуратных могилок во дворе или теплице!
– Звучит… логично, – после короткой паузы выдал Чучун, потирая подбородок. – А может, это дух предка самого Аббера восстал из праха, чтобы наказать город за бездействие мэра? Народные сказки любят такие сюжеты.
Торнгаст одарил обоих тяжёлым, скептическим взглядом, но промолчал, лишь напрягши могучие плечи.
– Или в лесу завелись шишки-телепаты, и они сводят с ума всю местную живность! – продолжал нестись Зазз. – Чтоб вы знали, я дальше с места не двинусь, пока не починю рубашку и как следует не залатаю раны! С меня хватит приключений на один день!
– Твои «шишки-телепаты» снова возвращают нас к друидам, – наконец прорычал Торнгаст, внимательно осматривая погибшие грядки. – А «восставший предок» – к некромантам. Некоторые из ковенов друидов не гнушаются работой с костями. Версия рабочая. Но не будем слепы: Дасклайт тоже может быть замешана.
– Ах, госпожа… – на секунду Чучун расчувствовался, вспомнив свои прежние, почти любовные чувства к хозяйке прежнего цирка. Но тут же спохватился, резко встряхнув головой. – Нет! Они были далеко. Точнее… мы думали, что далеко. Если Джеллико здесь, значит, и она близко. Но проблемы у города начались раньше, чем Джеллико объявился. Вопрос в том, как долго они уже ведут свою игру и сколько здесь их глаз.
Слабый, но настойчивый голос донёсся с противоположного конца теплицы, из полупрозрачного кокона:
– Э-эй!.. Вытащите кто-нибудь меня отсюда, пожалуйста…
Друзья мгновенно обернулись, устыдившись того, что забыли о подруге в суматохе. Зазз и Чучун, переступая через остатки паутины, поспешили к Эларе, бережно помогли ей выбраться из липких пут и подвели к небольшой табуретке у входа.
– Простите… Что я так неосторожна, что пошла вперёд одна и… – начала сокрушаться полуэльфийка, всё ещё дрожа, но Чучун мягко прервал её.
– Тише, тише, звездочёт, – сказал он, и в его голосе звучала не привычная клоунская бравада, а искренняя, почти братская забота. Он аккуратно стряхнул с её плеча последний клочок паутины. – Самые яркие звёзды часто обжигаются. Главное – мы рядом. И мы вытащим тебя из любой паутины.
Элара посмотрела на друга по-новому. Она была рада, что у нее есть такие товарищи.
А Торнгаст тем временем, так и не проронив больше ни слова, отыскал в углу пустую плетёную корзинку. Его мощные, но удивительно аккуратные лапы принялись методично снимать с уцелевших грядок те овощи и зелень, что ещё могли сгодиться в пищу после стольких дней без полива. В его молчаливых действиях был простой, ясный смысл: жизнь продолжается, и даже среди хаоса нужно заботиться о хлебе насущном.
Он оставил корзинку у ног Элары, когда его взгляд приметил в рыхлой земле теплицы белесые пятнышки. Могучие лапы принялись раскапывать грунт с методичной точностью. Гадалка, тем временем, взяла сверху спелый помидор и начала жадно есть, наслаждаясь сочной мякотью и долгожданной передышкой.
– Торнгаст, ты там трюфели ищешь? – обернулся на шум Чучун.
– Я не свинья, чтобы трюфели искать, – послышался спокойный ответ из-под пола.
– Логично… Кстати, о свиньях. Давайте завтра к вепрю сходим? – предложил крысолюд.
– Нет, – категорично отрезал Торнгаст.Чучун растерялся от резкости и, не зная, что сказать, пробормотал:
– Ну… ты копай, может, чекушку выкопаешь. Только один не пей, – и направился к Эларе делить скромную трапезу. Они тихо переговаривались, делясь найденным.
Зазз тем временем с пристрастием осматривал пауков, надеясь сцедить яд. Но, изучив сложное устройство их тел, с досадой понял, что дело безнадёжное. Расстроившись, он пнул тело паука.
Торнгаст же, выкопав неглубокую яму, перебирал рыхлую землю то и дело доставая сухие семена. Он сложил их в небольшой холщовый мешочек, валявшийся на полке, и протянул Заззу.
– У меня уже места нет, прибеги пока, – сказал он гоблину. – Сегодня останемся здесь. Ужинать есть чем. Завтра отнесём остаток овощей в храм и проведаем Неллина. Потом разберёмся с дальнейшим планом.
– Приключений на ночь искать не пойдём? – издевательски пробурчал Зазз.
– Они сами нас находят, – парировал Чучун, уже направляясь к выходу. – Тогда детская кровать моя!
След его простыл. Успев наесться парой овощей, он уже бежал к спальне, сверкая пятками. Но вдруг вернулся и, выглянув из дверного проёма, обратился к Эларе с самой невинной улыбкой:
– Споешь нам на ночь?
Элара, чувствуя ломоту во всём теле, неспешно поднялась и направилась в детскую спальню вслед за Чучуном, в котором буйствовала нерастраченная энергия.
Проводив друзей взглядом, Торнгаст со скрещёнными на груди руками обернулся к Заззу:
– Я останусь в дозор первым. Иди с ними, – он кивнул в сторону уходящих.
Зазз лишь тяжело выдохнул и поплёлся следом.
Торнгаст ещё раз проверил тела пауков, убедившись в их смерти, и сложил их в углу. Подошёл к двери, задвинул тяжёлый внутренний засов. Поужинал парой овощей – его зверский аппетит притупила усталость. Закрыл шторы, изредка поглядывая в щели в густой тьме. Он думал: “Семена… жизнь, упрятавшаяся вглубь, чтобы переждать бурю. Здесь что-то выращивали, лелеяли. А теперь – паутина, яд и смерть. Эта земля больна, как и весь город. Но даже в болезни она даёт пропитание. Надо запомнить эти семена… Возможно, в храме смогут определить, что это. Неллин должна знать больше. А эти двое… Шумят, но держатся. Как молодые деревца на ветру. Гнутся, но не ломаются. Надо будет найти время научить их основам… если выживем”.
Элара глядела на друзей, устроившихся на детской кровати. Чучун чистил клинок шпаги, а Зазз, насупившись, зашивал дыры на своей любимой рубашке, отыскав где-то нитки с иголкой. Они поглядывали на неё с немым вопросом. Сама она чувствовала невероятную усталость, тяжёлую, как свинец, но понимала – им нужна её песнь, её магия. Недолго думая, она тихо запела один из гимнов Дезны – не о снах, а о тихом покое и защите ночи. Когда они закончили свои дела, она подошла и села на край кровати, положив ладони на них, слегка поглаживая. Они устроились головами у неё на коленях, и под тихую мелодию их дыхание скоро стало ровным. Когда оба погрузились в сны, она бережно выбралась, бросив на них последний взгляд. “Словно два сорванца, наконец угомонившиеся после долгого дня”, – с нежностью подумала она. Сама же направилась в родительскую спальню, не раздеваясь, плюхнулась на кровать и провалилась в сон.
Ей снился отец. Они были дома, в её старой комнате с расколотым лунным шаром. Он что-то рассказывал, смеялся, но голоса не было слышно – лишь далёкий, навязчивый шепот, исходящий от самой луны за окном. Она пыталась его расслышать, но шепот сливался с шуршанием крыльев насекомых и шипением змей. Во сне она понимала, что это не просто воспоминание, а предупреждение, кусок пазла, который она всё ещё не может сложить.
Для смены дозора её разбудил Торнгаст. Сам медведь улёгся перед входной дверью, растянувшись на полу как ковёр – судя по пятну пыли, ровно на том же месте, куда рухнул после укусов шершней.
Она давно не составляла звездных карт. Стараясь не создавать шума, Элара выскользнула из дома, опасаясь скрипа половиц. Глубоко вдохнула ночной воздух – свежий, со сладковатой нотой цветущих деревьев. Подняла взгляд к небу и почувствовала, как сжимается сердце от тоски по дому, по отцу, по настоящим звёздам, а не тем, что она читала для заезжей публики. Составив мысленную карту, она не удивилась её тревожному посылу. Положение светил сулило лишь новые испытания. Обойдя дом и усевшись на крыльце, она заметила в небе тёмный силуэт. Сначала подумала – птица, но, всмотревшись, поняла: это был мефит. Он летел целенаправленно, не сбиваясь с курса, и скрылся за линией леса. «Утром скажу остальным», – мысленно отметила она направление.
Когда она вернулась внутрь, Чучун уже просыпался сам. Она встретила его взглядом и узнала в его глазах тот же страх, что и в своем – кошмары не жалели никого.
– Мефит, – просто сказала она. – В небе. Летел целенаправленно.
Чучун кивнул, не удивляясь. Они оба знали: хищники охотятся на раненое стадо.
После этого она вернулась в спальню, укрылась тяжелым покрывалом с вышитыми цветами и отвернулась к стене.
Чучун в дозоре не терял времени. Вспомнил свой кошмар.
Ему снилось, что он снова в цирке Дасклайт. Он выходит на арену, но его шарф не становится невидимым, а намертво прилипает к телу, обвиваясь как удав. Госпожа Дасклайт и Джеллико сидят в первом ряду, и у обоих – узкие, зубастые улыбки. Он пытается рассмешить публику, но из его рта вылетают не слова, а чёрные жуки. Зрители встают, и он видит, что у всех жёлтые, горящие глаза, как у того демона. Он пятится, спотыкается и падает в люк на арене, а внизу его ждёт кишащее, шевелящееся море крыс. Он проснулся от собственного глухого крика, прежде чем почувствовал их укусы.