Цирк Странных Чудес. Книга вторая

Старик усмехнулся, вытирая лоб.

– Цирк цирку – не брат?… Ну ладно. Цирковых зверюшек растеряли? У нас тут кроме мышей да ворон ничего не водится. Разве что… – он задумался на секунду, – …в амбаре Миллеров, вон в том красном, иногда шумит что-то. Может действительно, зверь какой забрался. Хозяев-то нет, вот он и хозяйничает. Всё руки не доходят проверить.

Он вздохнул и с тоской посмотрел на свою груду мешков.

– Простите, но мне с этим «добром» до полудня управиться надо, пока солнце не припекло как следует. Без меня навоз сам по себе не разойдётся.

– Благодарим за помощь, – вежливо кивнул Торнгаст. – Мы сами всё проверим. Удачи с… хозяйством.

Старик лишь махнул рукой, уже разворачиваясь к своей работе, и друзья поспешили ретироваться подальше от ароматного места.

Торнгаст, отойдя на приличное расстояние, наконец смог вдохнуть полной грудью и, собрав группу, кратко пересказал услышанное.

– Красный амбар, – его взгляд устремился к указанному строению. – Миллеры. И кто-то или что-то, что там шумит. Идём проверим.

Когда они подошли ближе, то увидели, что трава у входа в амбар была не такой высокой, как вокруг. Местами она была притоптана, образовав неясные тропки – верный знак, что тут кто-то бывал. Высокое, в два этажа, здание смотрело на них свысока, и его единственное “око” – забранное решёткой отверстие воздуховода под самой крышей – глядело выжидающе и пусто. Зазз, пока другие изучали главный вход, обошел строение слева. Амбар оказался длинным и глухим – без единого окна по всему его боку. С противоположного конца он обнаружил такие же массивные двойные двери, наглухо запертые, как и первые двери. Крупный замок, опутанный цепью, висел на массивных дверях, выкрашенных белой краской в виде перекрестья – предупреждение о нежелании видеть гостей.

Торнгаст медленно приблизился, приложил ухо к шершавой древесине, затаив дыхание. Тишину нарушали лишь скрип вертящегося на крыше ржавого флюгера и непрерывный шелест травы. Но через мгновение он уловил другой звук – едва слышный, металлический. Не грубый лязг наружной цепи, а тонкий, печальный звон откуда-то изнутри. Словно кто-то маленький и отчаявшийся теребил свои оковы.

– Там кто-то есть, – тихо, но чётко произнёс он, отстраняясь от двери. Внутри всё сжалось от знакомого чувства – где-то рядом страдало живое существо. – Цепи звенят. Будьте начеку. Чучун, справишься с замком?

Крысолюд, не говоря ни слова, деловито кивнул и достал из походного мешка свой набор отмычек. Его тонкие пальцы заскользили по металлическим заготовкам, подбирая нужную. Пока он возился, Зазз, закинув голову, изучал воздуховод.

– Эх, забраться бы туда… – пробормотал он, оценивая высоту. – Сделал бы себе вход с размахом.

Элара, стоя в стороне, чтобы не мешать, заметила, как старик, с которым они говорили, уже ковылял прочь, сгорбившись под тяжестью своего ароматного груза. “Хорошо, что он уходит… Мало ли, что мы сейчас найдём”, – мелькнуло у неё в голове.

В этот момент Чучун с лёгким щелчком вставил отмычку в замочную скважину. И тут же его запястье с болезненной силой сдавило что-то зелёное и жилистое.

– А-ай!

Из стены высокой травы, что росла вплотную к амбару, выглянула хищная пасть. Огромная, размером с самого Чучуна. Это была мухоловка, но искажённая до чудовищных пропорций. Её основание, скрытое в зарослях, напоминало раздувшийся, бледно-зелёный желудь, покрытый бурыми пятнами. Две половинки-ловушки, окаймлённые длинными, похожими на обкусанные когти зубцами, были раскрыты, обнажая липкую, источающую сладковатый и гнилостный запах внутренность. А к Чучуну потянулся гибкий, мощный усик-лиана, обвивающий его руку с силой удава. Не протяни она его – её бы и не заметили в зелени.

– Вот это да! Никогда таких не видел! Интересно, она горит? – с диким, научным любопытством пролепетал Зазз. – Держись, я сейчас! – и в его ладони уже вспыхнул шар пламени.

– Не стреляй! Подожги траву вокруг – подожди! – рявкнул Торнгаст, отскакивая назад и готовясь обрушить на тварь всю мощь стихий. Воздух вокруг него загудел.

А лиана, сжимаясь всё туже, уже начала тянуть за собой Чучуна к приторной, смертельной пасти.

Когда крысолюд уже упирался лапами в скользкие, упругие челюсти растения, Элара бросила все силы на то, чтобы вырвать друга из его смертоносных лап. Она закрыла глаза, погружаясь в море чужих ощущений, искала хоть искру разума среди этих буйных зарослей – слабое место, куда можно было бы поселить мысль, приказ отпустить жертву. Воздух вокруг нее зарядился статикой, пахнущей огнем свечей и сухими травами. Но когда гадалка спустила с ладоней молочный блеск своей магии, тот беспомощно рассеялся в свежем воздухе летнего дня. Разума в цветке не было. Он был пуст, – лишь чистое, первобытное желание поглотить и насытиться. Убить. Раскрасневшееся от напряжения лицо Элары, покрытое тонкой испариной, говорило красноречивее любых слов. Она сдула выбившуюся темную прядь, прилипшую ко лбу, и лихорадочно обдумывала новый план, вглядываясь в дёргающуюся ногу друга. «Как вытащить его, не разрезав пополам?»

Крысолюд уже полностью скрылся в пасти мухоловки. Снаружи торчала лишь одна пятка, судорожно шевелящаяся между острыми, как иглы, зубьями. Внутри царили липкий мрак и удушающий жар. Чучун чувствовал, как теплая, едкая жидкость обволакивает его, пропитывая костюм и вызывая на коже жгучее жжение, словно по нему ползали тысячи муравьев. Задыхаясь, он задержал те остатки проглоченного воздуха, что удалось сохранить в легких от первого испуга. Сдаваться он не собирался. Шпагу не достать – оставались только кулаки, когти и древняя память предков, в чьих жилах текла кровь тех, кто выцарапывал себе жизнь из тесных, сырых нор. Слепой, животный ужас придал ему сил. Он впился когтями в упругую, слизистую плоть стенок и начал скрестись, пытаясь выкопать себе путь к свободе и свету, который виделся лишь крошечной щелью где-то над головой.

– Держись, зубастый! Поджарю корни! – крикнул Зазз, все еще сжимая в руке трепещущий огненный снаряд. Он метался туда-сюда, как теннисный мячик, пытаясь найти верный угол, чтобы не поджарить заодно и друга. Пахло гарью, влажной землей и чем-то сладким. Послушав совета Торнгаста, он швырнул пламя в траву около цветка. Но твари было все равно. Сочная летняя зелень не горела, а лишь тлела, окутывая все едким, сизым дымком с запахом прелой травы и горелого сахара.

– Чертов сорняк! – выругался гоблин и, не теряя ни секунды, запустил второй снаряд уже в самое тело растения – в большой крапчатый бочонок, который он счел его слабым местом. И не ошибся. Плоть опалилась с противным шипением, оставив черное, обугленное пятно, будто содрали кожу. Мухоловка, издав хриплый, булькающий звук, отшатнулась, но не разжала челюстей.

Зазз почувствовал затылком нарастающий гул – Торнгаст готовил удар. Решив не становиться мишенью, гоблин в последний момент швырнул огонь в землю. Ударная волна отбросила его вверх, к самой крыше. Он едва успел вцепиться когтями в старую древесину края и подтянуться. Теперь он стоял на покатой крыше, жадно глотая воздух, пахнущий пылью и нагретым солнцем деревом. Отсюда, сверху, он был похож на царя, взирающего на поле битвы, но трон его был слишком ненадежен. “Сейчас вы все у меня попляшете”, – прошептал он, едва удерживая равновесие и готовя новый заряд, чтобы с высоты поразить ненасытную тварь.

В своей отчаянной попытке вырваться, Чучун, видимо, задел когтями какой-то чувствительный узел во внутренностях цветка. Тот содрогнулся всем своим телом и с противным, хлюпающим звуком выплюнул его наружу. Крысолюд рухнул на землю, судорожно сделав жадный, обжигающий глоток воздуха. Но он был слеп – глаза залиты едкой, жгучей слизью, сквозь которую проступали лишь размытые пятна света. Полуослепший, он пополз прочь, ориентируясь лишь на нос: его чуткие ноздри уловили в воздухе струйку менее приторного, чистого воздуха.

Но бездушное растение, лишенной разума и милосердия, не собиралось отпускать добычу. Беззвучно, с безжизненной точностью, одна из лоз резко взметнулась и обвилась вокруг его шеи, словно трос. Петля затянулась мгновенно, без злобы, но и без колебаний – просто выполняла свою функцию. Это была не злая воля, а инстинкт, неумолимый как падающий камень.

Чучун метнулся, его лапы вцепились в упругую плоть лозы, пытаясь разорвать ее, отчаянно дергаясь в такт бешено стучащему сердцу. Но силы были на исходе. Секунда отчаянных метаний – и его тело обмякло. Сопротивление прекратилось. Он повис на удушающем поводке без сознания Безвольная кукла в руках безмозглого хищника.

Торнгаст закончил свою подготовку удара, увидев, как Чучуна выплюнули. Но облегчение длилось лишь мгновение – и сменилось леденящей яростью, когда тело друга безжизненно повисло. Медведь с низким рыком занес лапу, но не бросился вперёд. Внутри него боролись два инстинкта. Ярость друга, которая требовала разорвать угрозу в клочья, и древний голос природы, в котором всё живое – даже такое извращённое – было частью великого круговорота природы. Причинять боль растению, пусть и хищному, его сущность сопротивлялась с тошнотворной силой. Но тут он увидел, как лиана с безжалостной, механической точностью сжимает горло Чучуна. И этот внутренний конфликт был сметён ясным, простым решением. Долг защитника перевесил.

Словно атлет, готовящийся метнуть копье, он швырнул в цветок сгусток воздуха, закрученный в режущий диск. Тот с воем пронесся, оставляя на плоти растения глубокие надрезы, из которых сочилась мутная жидкость. Торнгаст пытался сконцентрировать силу на злосчастном щупальце, но она была прочной, и ветряной клинок лишь впивался в нее, но не мог перепилить.

Элара, понимала, что грубой силы сейчас достаточно, нашла свой путь. Пока Торнгаст рубил, а Зазз готовил новый удар с крыши, она сконцентрировалась. Сжав руки в кулаки и закрыв глаза, она погрузилась вглубь себя. Даже сквозь сомкнутые веки пробивалось холодное фиолетовое сияние.

И в этот миг, сквозь гул битвы и собственный страх, в памяти всплыли спокойные слова хранителя храма: “Иногда наше место не в центре событий, а в тишине. Там, где формируется решение. Иногда наша миссия – не буйствовать, а дарить кому-то хлеб или слова поддержки.”.

Эти слова, как якорь, зацепились в её сознании. Она не двигалась с места, стоя истуканом, но всем существом рвалась к другу. Она представила, как подходит к Чучуну, как ее пальцы разжимают холодную, безжизненную петлю на его шее, как она помогает ему сделать первый вздох – будто заново рожденному, как убирает остатки слизи с глаз. Это был не физический контакт, а ментальный. Она нашла его угасающее сознание в темноте и вдохнула в него искру воли, позволив ему снова открыть глаза. И пусть её вклад не был виден, как огненные шары или режущий ветер, он был не менее важен. Она спасала жизнь. Не абстрактную, а жизнь своего друга. Прямо сейчас.

Крысолюд резко рванулся, как будто его ударило током. Его легкие с хрипом вдохнули, и сознание вернулось, обжигающее и ясное. Он не стал тратить время на попытку сорвать петлю. Вместо этого, сделав несколько стремительных кульбитов, он создал себе несколько свободных витков лозы. Он выиграл драгоценные сантиметры, и ловко намотал ее свободный конец на массивный ржавый амбарный замок, висевший на двери. Петля на шее ослабла, больше не могла затягиваться.

– Живо-ой! – донесся сверху голос Зазза, который, балансируя на краю крыши, разогревал в руках новый, более мощный огненный шар.

Чучун, все еще с петлей на шее, но уже не удушаемый, ловко подбросил шпагу и схватил ее за рукоять. Он попытался нанести удар по бьющемуся растению, но волнообразные движения щупалец сбивали прицел. Клинок с глухим стуком вонзился в деревянную дверь теплицы, лишь на мгновение отвлекая безмозглого хищника. Битва продолжалась.

Когда Зазз отпустил залп огня, направленный в цветок, он увидел, как другая лоза с хлестким звуком щелкнула по земле и резко обвила ногу Чучуна. Этот звук на мгновение заглушил все остальные. Крысолюд, уже почти вырвавшийся, не заметил ее. Она, словно ядовитая змея, пряталась в густой траве, выжидая свой момент.

Лиана с нечеловеческой силой рванула его вверх, подняв над землей, а хищная пасть цветка уже склонилась вперед, чтобы быстрее заглотить добычу. Мгновение – и Чучун снова оказался в зловонной, жгучей тюрьме, его отчаянный, полный предательской надежды взгляд встретился с глазами Зазза как раз перед тем, как тьма поглотила его.

Сгусток огня пролетел в сантиметре от друга и угодил прямиком в раскрытую пасть чудовища. Зазз облился ледяным потом, и у него в груди пропустило удар. “Лишь бы не убил… Лишь бы не убил своего же…” – пронеслось в голове ослепшей ужасом мыслью. Огонь шипя погас, оставив на внутренней поверхности пасти грязное, черно-оранжевое пятно тления. Пахло паленой плотью и гарью.

Понимая, что держаться на крыше и атаковать сложнее, чем он думал, он решил спуститься и своими глазами увидеть Чучуна, живого или мертвого. Изначально он забрался сюда с другой целью – заглянуть в воздуховод. Но расстояние от конька крыши до заветного окошка было слишком велико. Собрав волю в кулак, Зазз изо всех сил вбежал повыше, оттолкнулся и, поймав равновесие, схватился за старый, скрипящий флюгер. Металл впился в ладони, грозя сорваться. Он аккуратно свесился, пытаясь зацепиться за узкий каменный уступ ниже.

А внизу бушевала битва. Он слышал, как с гулом рассекает воздух очередной ветряной клинок Торнгаста, хлесткие щелчки лиан, и тихий звон магии гадалки. “Элара… Она поможет Чучуну выжить. Я уверен…” – проносилось у гоблина в голове. Запах пыли, скошенной зелени и приторная сладость ран хищника поднимался к нему, смешиваясь с запахом его собственного страха. Он чувствовал, как потоки воздуха, посылаемые медведем, бушуют внизу, и мысль сорваться прямо в эту мясорубку заставляла его сердце бешено колотиться.

Он свесился и прыгнул вниз, надеясь встать на тот самый уступ. Сердце на мгновение остановилось, в ушах зазвенело. Он не смог встать – уступ оказался слишком крошечным и скользким. На чистой реакции он отчаянно вцепился в решетку воздуховода, пальцы скользнули по металлу, и он судорожно прильнул к ней лицом, кинув беглый взгляд внутрь.

И увидел. Из черной глубины на него смотрели два глаза, светящиеся ядовито-желтым огнем. Не просто светились, а пылали холодной ненавистью.

От неожиданности и первобытного ужаса он инстинктивно разжал пальцы. С коротким выдохом он полетел вниз и больно, с глухим стоном, плюхнулся на землю, откатываясь по инерции. Морщась и корчась, он ожидал, что вот-вот его тело пронзит острая боль, но… ничего не произошло. Ни вывихнутых конечностей, ни хруста костей. Время, проведенное с акробатами, и подсмотренная у них техника падения сработали на удивление четко. Он снова вышел победителем. Снова жив.

Он все больше начинал верить в своё бессмертие, вспоминая тот самый удар дубиной по голове далеко в прошлом. На его лице, в пыли и поту, расползлась широкая, почти безумная ухмылка.

Резко поднявшись на ноги, Зазз огляделся, отряхивая пыль и сор. Его взгляд прилип к хищному цветку, и он с облегчением уловил слабое копошение в области его глотки – друг был еще жив! Внезапная вспышка света, посланная Эларой, заставила гоблина сощуриться. Меткий поток энергии отколол от края пасти два острых зуба, и в образовавшемся проеме мелькнула знакомая пятка. Гадалка снова прикрыла глаза и пятка дёрнулась, словно от щекотки. «Да он почти такой же безумный и живучий, как и я», – с внезапной, почти братской гордостью подумал Зазз.

Вспомнив уязвимое место, он швырнул новую, более мощную волну огня. Плоть цветка с шипением и свистом обуглилась, распространяя тошнотворный запах. Свободная лоза рванулась к гоблину, но он вовремя отпрыгнул, и удар с хлестким звуком пришелся по земле.

В этот момент Торнгаст, издав низкий рык, в два шага оказался рядом. Выпрямив лапу наподобие лезвия и окутав ее сжимающимся вихрем воздуха, он сделал один резкий, горизонтальный взмах. Раздался влажный, рвущий звук. Зеленые брызги вязкого сока забрызгали все вокруг, задев Зазза и оставив темные пятна на шерсти медведя. Верхняя часть пасти цветка съехала набок, словно крышка сломанной шкатулки, и с глухим стуком рухнула на землю.

Внутри зияющей глотки, среди обожженных тканей, безвольно висели ноги Чучуна. Торнгаст, стараясь не причинить больше боли, бережно ухватил его за лодыжку и вытащил наружу, будто меч из ножен. Вырванное на свободу тело крысолюда было липким и неестественно легким. Отростки цветка еще слабо шевелились, но угроза миновала.

Торнгаст вернул своей могучей фигуре привычную мягкость движений, осознав, что бой окончен. Теперь время залечивать раны. Он аккуратно переложил бесформенное тело Чучуна на относительно чистый участок земли. Достал свою подвеску с плачущим ангелом, и тихий шепот слился с шелестом листьев. Целебные капли, смешавшись с густой мазью, пахнущей хвоей и горными травами, легли на обожженную кожу. Элара, стоя на коленях, смачивала платок в найденном где-то ведре и нежными, но уверенными движениями счищала едкую слизь с мордочки и шерсти друга, беззвучно шевеля губами в молитве Дезне. Зазз, не в силах усидеть на месте, метался рядом, бормоча под нос проклятия в адрес цветов вообще и этого – в частности.

Чучун застонал. Его веки дрогнули и медленно открылись, затуманенные болью и неверием. Он попытался прокашляться, но вместо этого его вырвало небольшим количеством мутной жидкости. Дрожащей лапой он потрогал свой изодранный, пропитанный желудочным соком костюм, и на его морде появилось не привычное озорство, а глубокая, детская растерянность.

– Я… я думал, меня сейчас переварят, – его голос был хриплым шепотом, полным искреннего ужаса. Он посмотрел на своих друзей, на их перепачканные, усталые, но такие родные лица. Слезы благодарности выступили на его глазах, и он поспешно их смахнул, пытаясь вернуть себе хоть тень бравады.

– Ладно… – он глубоко вздохнул, заставляя себя подняться. – Там… в доме… кто-то еще есть. Нас ждут. Не время валяться. – И, слегка пошатываясь, он побрел к своим отмычкам, валявшимся у двери, оставляя за собой мокрый, липкий след.