Отложенное детство

Мы с Митей пошли по широкому проходу, где по сторонам были сложены штабелями доски, толстые брусья и даже целые брёвна.

Рассказывая обо всём, мимо чего мы проходили, Митя вдруг развёл руками и грустно сказал:

– Видишь, людей на заводе почти нет. Тихо. Это потому что завод не работает. Но не везде. Сейчас мы пойдём с тобой в цех, где делают заготовки для мебели, и ты увидишь, как здорово завивается стружка из-под резца, и пахнут смолой сосновые доски.

В цеху я заворожённо смотрела, как работает станок, спиральками вьётся стружка и, отламываясь, падает на пол. А на станке получается гладкая жёлтенькая доска. Поднимая ещё тёплую стружку, я подносила её к лицу, нюхала, разглядывала.

Дядя Толя – так звали волшебника, работающего на станке, выключил его и подошёл к нам.

– Ты кого это привёл? – спросил он Митю.

– Да вот внучка Павла Сазоновича. Интересовалась посмотреть, как вы тут работаете, – пошутил Митя.

– А что? Мы гостям рады.

– Дядя Толя, – спросила я волшебника, – вы инженер?

– Пока нет, – ответил он, – но как только война закончится, обязательно пойду учиться на инженера. – А ты вот кем хочешь быть?

– Я вообще-то хотела пойти в певицы, но теперь не знаю, – сказала я, поглядывая на станок.

– Я вижу, тебе у нас понравилось, – засмеялся дядя Толя. – А у меня вот для тебя подарок образовался.

Обогнув станок, он пошёл к большому пыльному окну, и тут я увидела, что он сильно хромает. Дядя Толя принёс два деревянных кубика и дощечку.

– Ты посмотри пока, какой узор на дощечке, а я у кубиков пазы сделаю, – и он пошёл к другому станку. Вернулся быстро, взял у меня дощечку и вставил ее концы в прорези, которые появились у кубиков.

– Вот и получилась скамеечка для кукол, – сказал он. – Это тебе на память о нашем заводе.

Я поблагодарила дядю Толю, взяла немного стружки в карманы, и, попрощавшись, мы с Митей ушли. Потом долго шли по заводу, пока не вышли к воротам, что вели на улицу. Я её сразу узнала – вдали была видна знакомая столовая.

– А не зайти ли нам перекусить? – предложил Митя.

Но в столовой меня уже ждали бабушка Дуня, тётя Капа и обиженный, надувшийся на меня Павлик.

С Павликом я быстро помирилась – сказала, что у меня в кармане что-то есть, и я обязательно с ним поделюсь, когда вернёмся в школу. Кубики и дощечку бабушка сразу спрятала в сумку, чтобы он не шумел.

Это был последний наш обед в гостеприимной столовой. Ближе к вечеру к школе подошли пять больших грузовиков, совсем непохожих на полуторку. У них с двух сторон от кабины были длинные круглые печки, а в кузове, ближе к кабине, в два ряда сложены дрова – короткие чурбачки. Оказывается, эти машины ездили не на бензине, а на дровах.

Мы стали носить свои вещи к машинам, так же как и все люди, жившие в школе. Все машины, кроме двух, были загружены большими ящиками.

Женщины с детьми стали устраиваться в кузовах грузовиков, свободных от ящиков. А нас дедушка отвёл к грузовику, где в середине между ящиками и у заднего борта было оставлено место. Наши вещи быстро покидали в кузов, а потом бабушка Дуня и тётя Капа стали распределять узлы и узелочки, чтобы было где разместить нас с Павликом.

Я была рада любому местечку, лишь бы поскорее уехать отсюда, и совсем не понимала, почему женщины плакали, и даже у бабушки Дуни на глазах были слёзы.

Дорога на Орёл

Было ещё светло, когда машины не спеша выехали на дорогу. Провожающих было немного. Я стояла между ящиками, держась за верёвки, которыми они были связаны, и смотрела, как от нас удаляется школа.

– Да сядешь ты наконец! – сердито одёрнула меня тётя Капа. – Сколько можно стоять!

– Я тебе говорила, Капа, – сказала ей бабушка Дуня, – Алю между ящиками не удержишь – она обязательно должна всё видеть.

И бабушка перевела меня ближе к заднему борту на большой серый мешок, рядом с собой. Мне выделили подушку с жёсткой зелёной наволочкой, и это стало моим законным местом. Теперь я сколько угодно могла смотреть на убегающую дорогу, дома, деревья.

Павлик пробрался ко мне, пообниматься, но сразу же уполз к маме – тут ему было страшно. Вскоре бабушка выделила нам по столовскому пирожку с повидлом и налила по кружке тёплого чая из большой бутылки, обёрнутой в тёплую бабушкину кофту. Сделав несколько глотков чая и съев пирожок, я сразу согрелась, и глаза сами собой стали закрываться.

Сумерки наступили очень быстро. Машины включили фары и ехали поодаль друг от друга. Меня укрыли чем-то тёплым, и я уснула. Проснулась сразу, как только машина остановилась.

Ночь. Холодно. Все спят, только мы с бабушкой не спим.

Встав на колесо, в кузов заглянул наш шофёр Фёдор Степанович и сказал:

– Остановил военный патруль. Проверяют документы. Не беспокойтесь, всё в порядке. Скоро поедем.

Небо с одной стороны посветлело.

Но было как-то тревожно. Я прислушалась. У соседней машины слышны голоса, и среди них – голос дедушки.

Голоса приближались. Вдруг над бортом нашего грузовика показалась голова в зелёной фуражке.

– Кто это тут таращится? – строго спросила усатая голова, посмотрев на меня.

– Я не таращусь, – отозвалась я.

Сделав страшное лицо и выпучив глаза, голова сказала:

– А что, я таращусь, что ли?

Это было так смешно, что я не выдержала и прыснула со смеху.

Засмеялась и голова. Потом, отдав мне честь, исчезла.

Сразу стало веселее, и хмурое холодное утро уже не казалось таким хмурым. Мне только хотелось, чтобы машины поскорее поехали. Но машины всё стояли и стояли.

Бабушка встала у заднего борта и, когда дедушка был поблизости, спросила у него, почему мы стоим.

– Сейчас принесут карту и покажут нам, по какой дороге можно ехать. Вот и ждём, – ответил ей дедушка. – Теперь не везде проедешь. Где-то разбомбили мост. Да мало ли что ещё… Война идёт, мать.

Я немного повозилась на своём мешке и, уснув, не услышала, когда наша машина вновь покатила по дороге.

Проснулась оттого, что солнце светило мне прямо в лицо. Приоткрыла один глаз и увидела над собой ветки с жёлтыми листьями. И тут услышала голос бабушки Дуни:

– Пусть поспит. Она всю ночь не спала, дежурила по колонне.

Но что это? Ей кто-то отвечал Митиным голосом. Он говорил, что скоро принесут горячий обед и о том, что подогревать негде и надо бы покормить всех, пока не остыло.

Неужели это Митя? Но я же сама слышала, что Митя с нами не едет.