Плохой хороший конец

Она одета броско, безвкусно (даже для меня) и абсолютно непрактично. Внимательно осмотрев сначала меня, потом Кристиана, она удовлетворённо кивает и наклоняется к близнецу, целуя его в губы (глупое подростковое показушничество), а я брезгливо морщусь.

– А мне ты сказал, что занят, негодник, – игриво возмущается она, садясь рядом с Кристианом.

– Я и занят, – с лица близнеца мгновенно исчезает печальная задумчивость, уступая место более привычному скучающему равнодушию. – С тобой у меня совсем не остаётся времени на братишку.

– Вообще-то я старше на десять минут, – ворчу я себе под нос, потому что не люблю, когда он зовёт меня так. Это могло бы быть мило, но в его устах звучит уничижительно. Будто я – безмозглый младший брат, который вечно надоедает ему глупыми вопросами.

В ответ на это он бросает в мою сторону усталый взгляд, а потом возвращается к своей даме:

– Я рад тебя видеть, но не…

Его обрывают на полуслове. Ещё одна девушка, симпатичнее предыдущей и одета проще: вместо короткой юбки и сапог на каблуке – джинсы и кроссовки. И сверху не обтягивающее нечто, а обыкновенная куртка. Такая, наверное, могла бы понравиться и мне.

– Ага, вот чем ты занят, засранец, – негодует вторая, тыкая в первую. – Всякими швабрами!

Кристиан демонстрирует самую очаровательную улыбку, имеющуюся в его арсенале, и незаметно подмигивает мне, словно говоря «смотри и учись».

Конец этой истории растворился в настоящем, но я почти не сомневался, что Кристиан нашёл, как выкрутиться. Он всегда находил.

– Мне хватает и тебя, – медленно, ещё застряв в том дне, ответил я.

«Интересно, сколько это длилось? По ощущениям – несколько минут…»

– Значит, нет? – спокойно уточнила Марина, похоже, не заметив эту паузу.

– Именно, – подтвердил я.

– Хорошо, – она постучала пальцами по столу. – Хорошо, – стукнув ещё пару раз, повторила она, а потом переключилась в режим работающего зомби и больше не отвлекалась, даже когда через полтора часа я, побоявшись компании своих мыслей, пригласил её вместе пообедать.

«Видимо, кто-то слишком глуп, чтобы думать так много», – пошутил бы Кристиан, будь он на моём месте. Банальная шутка, от которой не осталось и намёка на оригинальность, но иногда Кристиан – я почему-то знал и это – разбавлял свой юмор примитивными изобретениями других. Я слабо усмехнулся, а потом растеряно замер. А что сказал бы я?

Сейчас – понятно. Отшутился бы, бросил ответную колкость; но тот, другой, из прошлого – мягкий, пассивный. Он бы, наверное, промолчал? Скорее всего. Беззлобно поджал бы губы, даже не пытаясь сопротивляться попытке его растормошить. Неужели я действительно был таким? Разве это возможно? Конечно, люди меняются. Сегодня ты один человек, а завтра – немного другой. Но лишь немного, потому что для кардинального изменения должно что-то случиться, что-то ломающее характер и уничтожающее душу. Но в моей жизни не было ничего такого. Или было?.. В мимолётной фантазии я похоронил всех друзей и знакомых, выжил в авиакатастрофе, обанкротился, бомжевал, а потом смог начать новую жизнь. Но как было на самом деле? И какую роль во всём этом играл брат? Его почему-то не было ни в одном из моих сценариев.

Обеденный перерыв переместился в Екатерининский парк, находившийся у работы. Я часто ходил туда, но привычный распорядок переставал приносить удовольствие.

«Рохля из воспоминания, должно быть, не любил шевелиться; он выглядит домоседом», – размышлял я, присев на лавочку с видом на пруд, и вспышкой вспомнил, как мы с Кристианом гуляем в парке; может даже, в этом самом. Брат сдержанно, местами безуспешно пытаясь скрыть восторг, рассказывает о своей курсовой работе, ради которой он ходит по театрам и разговаривает с артистами, а потом мы неожиданно соскальзываем на семейную тематику.

– Сомневаюсь, что у меня получилось бы стать родителем, это ты у нас создан для выращивания минимум трёх отпрысков, – говорит он.

– А ты, стало быть, слишком хорош для этого? – спрашиваю я немного обиженно.

– Да нет, просто… – серьёзно вздыхает Кристиан, игнорируя сарказм моего ответа. – Просто не моё это. Дети, пелёнки, брак, жена, обязательства.

– Обязательства – точно не про тебя, – вставляю я, и он, натянуто улыбнувшись, смотрит в землю и переводит тему:

– Нужно будет собрать немало информации для статистики. Чтобы было проще, я написал список возможных ответов. Буду надеяться, что люди смогут выбрать из них.

– И какие же там варианты?

– Ничего особенного. Может, у кого-то и найдутся интересные истории о том, как и почему они пришли в театр, но большинство будет говорить о семье актёров, любимом артисте, славе и деньгах.

– Может, тебе стоило пойти на психолога? Твоя тема какая-то слишком психологическая.

– Хватит с нас одного, – фыркает Кристиан. – Гляди-ка, – он вдруг замедляется и указывает на скамейку впереди.

На ней полулежит длиннобородый человек в грязной одежде. Я приглядываюсь, потом непонимающе смотрю на брата, поворачиваюсь к человеку снова. Нет, это не московский парк, это парк Пушкина в Нижнем Новгороде, а человек, которого мой разум отказывался узнавать, наш отец.

– Пройдём мимо, – велит близнец и решительно шагает вперёд. Но человек нас замечает.

– Вы так изменились, – растягивая гласные и одновременно пытаясь подняться, говорит он, и Кристиан резко останавливается. – Так изменились… – пожевав, повторяет отец, смотря на нас подобострастно. Его глаза беспокойно бегают по нашим лицам, ища то ли поддержки, то ли сочувствия.

– И это не твоя заслуга, – Кристиан яростно сжимает руки в кулаки, будто готовится драться.

Отец испуганно съёживается, стараясь казаться меньше. Неторопливый, тихий – совсем не похожий на монстра, которого я так боялся в детстве.

– Дайте денег на еду, ребятки, – нараспев просит он, демонстрируя редкие зубы.

Кристиан приоткрывает рот, но ничего не говорит. Молча выдыхает, поджимает губы, достаёт из кошелька первую попавшуюся купюру – целую тысячу.

– Надеюсь, ты упьёшься на эти деньги до смерти, ничтожество, – и бросает ему под ноги.

– Люди переоценивают прошлое, – заговорил голос рядом. – Я на твоём месте не стала бы его вспоминать.

Алиса. Снова в однотонном светло-зелёном платье по колено, снова пугающе похожа на ведьму и говорит что-то непонятное.

– Я на своём месте поступил бы так же, будь у меня был выбор, – проворчал я.

– У тебя есть выбор, просто ты боишься его принять.

«Что это ещё значит? Очередной ребус?»

Я встал, но Алиса потянула меня за край рубашки, сажая обратно.

– Фу, какой скучный, – цокнула она языком.

Перед глазами пошли бензиновые пятна. Скучный… Так говорил про меня брат; в ту секунду в ушах даже звучал его баритон, повторяющий это слово.

Я послушно сел обратно, чувствуя знакомую слабость, не позволяющую двигаться.

– Всё проще, чем кажется, – она подёргала меня за руку, ловя взгляд. – Ты участвуешь в игре, которая стирает людям память, а потом помогает её восстановить. В ближайшее время ты будешь вспоминать свою жизнь. Не сомневайся – она твоя.

«Игра и стёртая память… Я в бреду или она?»

Алиса смотрела на меня, не моргая, будто ждала какой-то бурной реакции, которую потом можно будет показать инвесторам и сказать: «Смотрите, какая у нас смешная дрессированная мартышка! Вложите деньги в наш проект и увидите ещё много таких, даже лучше!» Но я всё ещё был безучастен и молчал. Как рохля – не мог ничего придумать, поэтому послушно принимал это, кажущееся совсем безумным, объяснение. Лучше плохие ответы, чем вообще никаких; лучше этот самодельный кораблик из бумаги, склеенный наспех и разваливающийся в руках.

– И в чём суть этой игры? Какова твоя роль? Саши? Где мой брат? Он появится? Есть доказательства, что он вообще существует? Сколько всё это будет длиться?

Алиса закатила глаза.