Дочь императора

– Маргарита пришла сюда подслушивать наши тайны, – сказал Рорбах.

– Правда ли? – спросил Конрад молодую девушку. Маргарита отвечала презрительным взглядом.

– Что вы делали здесь, ночью, в болотах? – спросил Иеклейн.

– Я шла от Черной Колдуньи.

– А зачем вы ходили к ней, в такую позднюю пору? – спросил Иеклейн насмешливо.

Маргарита покраснела и не отвечала.

– Перестанете ли вы с вашими допросами и наглостью? – воскликнул Флориан, которого Венделин Гиплер напрасно старался успокоить. – Иеклейн оскорбил воспитанницу моей матери и убил старого, верного слугу моего семейства. Клянусь, он дорого поплатится за это.

– Мне смешны ваши угрозы, – возразил трактирщик. – Не знаю, стар или молод был ваш слуга, но он был молодчина. Что касается воина, который ожидал эту барышню на дороге для того, чтобы немедленно передать, кому следует, тайны, которые она надеялась узнать, то, хотя он уже человек пожилой, однако между нами найдется немного ребят, которые могут тягаться с ним силой и ловкостью.

– Где он? – спросил Мюнцер.

– Должно быть здесь, – отвечал Иеклейн, осматриваясь кругом… – Постойте… Вот он! – воскликнул он, бросаясь к Максимилиану, которого узнал среди ландскнехтов Флориана.

– Я беру этого человека под свое покровительство, – сказал Флориан, бросаясь к Иеклейну. – Горе тому, кто его тронет!

Запальчивые юноши уже готовы были вступить в рукопашный бой, несмотря на усилия своих друзей. Но в это время в толпе крестьян, хранивших все время глубокое молчание, вдруг раздались шумные восклицания.

– Да здравствует Сара! Да здравствует Черная Колдунья! – кричали он. – Да здравствует свободная и возрожденная Германия!

– Знаете, что здесь делается? – сказал прибежавший Конрад. – Сара объявила, что пройдет через костер, разложенный у подошвы Скалы Бедствий. «Я возьму в руку двенадцать статей, – сказала она. – Если наше предприятие удастся, если права бедного и угнетенного народа восторжествуют, если общими усилиями нам удастся доставить родине свободу, равенство и братство – тогда я явлюсь перед вами прекрасной, сияющей и обновленной пламенем, как Германия – очистительным огнем свободы».

– Что же? – спросило несколько голосов.

– Смотрите… вот она… – отвечал он.

Несколько крестьян торжественно несли ее, в сопровождении шумной толпы, испускавшей крики радости и восторга. Сара приближалась к тому месту, где стояли предводители общества.

Ее убогая черная одежда была заменена нарядом также черным, блиставшим золотом и каменьями.

Роскошные черные волосы ее ниспадали шелковыми кудрями на плечи и были покрыты диадемой.

Она была, действительно, прекрасна в эту минуту. В ее красоте было что-то фантастическое, что как нельзя лучше соответствовало роли, которую играла молодая женщина.

В наше время подобное превращение возбудило бы только смех; но в ту эпоху вера в сверхъестественное была общей. За исключением нескольких здравых умов, как например, Гуттена и Флориана, или скептиков, вроде старого Конрада и Мецлера, почти все присутствующие верили если не в превращение Сары, то по крайней мере в могущество колдуньи и в сношение ее с адом.

Даже те, которые подозревали в этом превращении хитрость, не могли не сознаться, что влияние колдуньи, и прежде очень значительное, теперь еще более усилилось. В эту минуту сила ее влияния на умы крестьян была безгранична. Потому пренебрегать ею было невозможно, и так как нельзя было ослабить ее влияние, то следовало, по крайней мере, обратить его в пользу общества.

Поэтому предводители, находившиеся в ограде, присоединили свои крики к голосу толпы.

Несмотря на минутное упоение торжеством, Сара скоро овладела собой.

Эта женщина была поглощена одной страстью – любовью. Все прочее жило в ее сердце только для этой всеобъемлющей страсти.

Среди своего торжества Сара думала только о графе Гельфенштейне, который следовал за ней под стражей нескольких преданных Саре крестьян.

Упоенная восторгом, возбужденным ею, и склонная, как всякая любящая женщина, принимать фантазии за действительность, она еще надеялась овладеть любовью графа.

Ей казалось, что восторг толпы возвратит ей любовь прекрасного дворянина.

Несомая фанатиками-крестьянами и возвышаясь над толпой, она не спускала глаз с графа, которого ее люди вели в нескольких шагах от нее.

Его голова была завернута в капюшон, позволявший ему видеть все, но не дозволявший узнать его самого.

Войдя за ограду, колдунья сделала крестьянам знак остановиться и замолчать.

Они повиновались.

– Друзья мои, – сказала она им, – предводители, которых вы сами избрали, и которые устроили наш могущественный союз, собрались здесь, чтобы постановить решения и предъявить их на ваше утверждение. Дайте им спокойно окончить свою обязанность. Через несколько минут мы снова призовем вас и посоветуемся с вами о выборе главного начальника. Затем мы распустим знамя свободы и единства Германии.

Крики радости встретили эти слова.

Толпа удалилась.

Остались только несколько человек Сары, которые стерегли графа Гельфенштейна. Они поместились позади скалы, находившейся в расстоянии полета стрелы от того места, где в это время стояла оживленная толпа предводителей общества. Иеклейн тотчас подошел к колдунье и передал ей только что происходивший спор между ними и Флорианом Гейерсбергом по поводу Маргариты.

– Не бойся ничего, – сказала ему Сара, – я тебе обещала, что Маргарита будет твоя, и сдержу обещание. Тише! Вот Фейфер.

В это время Маргарита объясняла Флориану превращение Сары.

– Я подозревал нечто подобное, – отвечал молодой человек, – но большинство окружающих до того легковерно, что нет никакой возможности разубедить их. Но очарование, которым пользуется эта женщина, принесло большие услуги нашему делу; и хотя такому святому братству, как наше, грустно прибегать к подобным средствам, но, я думаю, было бы в высшей степени неблагоразумно уничтожать их.

Со своей стороны Сара, несмотря на просьбы Иеклейна, поняла невозможность отнять Маргариту у Флориана и друзей его.

– Я думаю, – сказала она предводителям, стоящим вокруг нее, – что вместо того, чтоб тратить на рассуждение об этой женщине драгоценное время, нужное на наши насущные интересы, предоставим распорядиться ею тому предводителю, которого мы изберем сегодня.

– Черная Колдунья говорит правду, – воскликнуло несколько человек, в высшей степени довольные, что начавшаяся ссора между друзьями Флориана и Иеклейном кончается таким образом, – начальник решит!

– Хорошо, – сказал Мецлер, – но кто будет предводителем, кого мы предложим для избрания нашим братьям?

– Ульриха Гуттена, – воскликнуло несколько голосов.

– Георга Мецлера, – сказали другие.

– Венделина Гиплера!

– Иеклейна Рорбаха, – закричал один старый крестьянин по знаку Сары.

– Ульриха Гуттена! – повторило большинство.

– Друзья мои, – сказал Ульрих, – благодарю вас за ваше доверие, но я не могу воспользоваться им. Чтобы хорошо вести наше святое предприятие, ваш начальник должен быть не только предан, неподкупен и привычен к делу, – нужно еще, чтобы он был деятелен и мужествен, способен переносить все тягости войны. Как вы видите, я удручен болезнью и заботами, и если еще держусь, то потому только, что Богу не угодно, чтобы я умер, не кончив дела, которому мы с моим бедным другом Францем Зикингеном посвятили всю жизнь.

Конрад, за которого после Ульриха было всего больше голосов, также отказался.