Бульвар Молодых дарований

Оо-кей!.. говорит с облегчением итальянец… Shall we start then?..

Зал умолкает в ожидании.

Профессор говорит своими короткими абзацами. Марина Николаевна переводит не без труда, иногда переспрашивая в не совсем понятных местах. Бывшая военная переводчица, она медицину не изучала.

Среди светил в первом ряду сидит человечек, до смешного похожий на итальянского визитёра. Это профессор нашей кафедры нормальной физиологии. Такой же маленький рост, несуразно большая яйцеобразная голова. И слегка приплюснутое сверху вниз лицо.

Только вот, в отличие от итальянца, у нашего гномика улыбка лицо посещает редко. И глаза всегда смотрят с опасливым подозрением.

Доцентом на этой же кафедре служит седовласый, породистый старикан. Говорят, что раньше он был профессором, а наш нынешний гномик ходил у него в ассистентах. Но потом великий Лысенко, Трофим Денисович, провозгласил анафему буржуазным лженаукам всяких там Вейсманов-Морганов, безродных этих космополитов. Навыдумывали, понимаешь, жидовские теории про наследственность, нуклеиновые кислоты и прочую хрень. А нет чтобы поддержать нашего великого русского селекционера, когда тот чуть не свалился со своей грушевато-берёзовой земляники. Которую сам вывел, да скромно так и назвал: Березимняя Мичурина…

Породистый старикан был, по глупости, сторонником лженаук. И говорят, даже не вступал, из принципа, в нашу партию. Ассистентик и настучал куда следует.

По прежним временам загремел бы породистый профессор на Колыму. Но на дворе у нас оттепель. Дорогой Никита Сергеевич барабанит туфлёй по трибуне в Объединённых Нациях. В Москве прогремела уже американская выставка, с хромированными кадиллаками и воздушными небоскрёбами из алюминия и стекла. И начальство просто сделало рокировку. Ассистентик нынче профессор, а профессора скинули в доценты.

Чтоб не выёбывался.

Вот такая у нас теперь добродушная, мягкосердечная власть…

Профессор Петруччи, между тем, продолжает свои выкладки, тыча указкой в один из развешанных на грифельной доске плакатов. Алкаш в сером халате только и успевает их менять.

И тут наступает заминка.

После особо сложной и длинной тирады Марина Николаевна растерянно хмурит лоб. Потом переспрашивает итальянского гостя. Тот кивает утвердительно: да, мол, не ослышалась, всё правильно…

Бедная Марина Николаевна разводит руками…

Я не понимаю… говорит она растерянно залу, обращаясь в основном к первому ряду, где ворочает нетерпеливо кубышкой наш генерал в штатском…

Он тут какие-то «джинс» всё время упоминает… Это что же за джинсы такие?.. Не может же быть чтоб штаны…

Над залом повисает зловещая, беременная тишина.

Да гены это! Понимаете, ГЕ-НЫ!..

Где-то в пятом-шестом ряду встаёт наш породистый бывший профессор, а ныне скромный доцент. На лице его ярость и презрение.

Я вижу, как вжимают головы в плечи и стараются стать незаметными-серенькими все сидящие вокруг него люди.

На сцене Марина Николаевна пожимает потерянно плечами и, тяжело опираясь на палку, отходит куда-то к стене.

Одному итальянцу, чужому на этом пиру советской науки, всё как гусю вода.

Синьор!.. восклицает радостно профессор Петруччи, протягивая в зал обе руки навстречу доценту… Прего!.. Плииз!.. Be so kind!..

Доцент неуклюже выходит из своего ряда, грузно шагает вниз по проходу и поднимается по боковым ступеням на сцену.

В первом ряду растерянное молчание. Одним словом, картина художника Саврасова «Не ждали».

А может, не Саврасова, но вы понимаете, что я имею ввиду.

Я вижу, как съёживается в своём кресле яйцеголовый гномик, завкафедрой нормальной физиологии.

А на сцене заезжий профессор из Италии продолжает свою крамольную лекцию. Породистый доцент легко, с полным знанием дела, переводит.

Иногда, правда, он сам останавливает итальянца, переспрашивает и даже пару раз оживлённо вступает с ним в дискуссию.

Любо-дорого посмотреть!

Под конец итальянец с чувством долго трясёт протянутую доцентом руку и приглашает уважаемого коллегу обязательно приехать в Милан, поработать у него в институте.

Ну как же, думаю… всенепременно!..

Мы выходим с Валькой в потоке людей из корпуса. На свежем воздухе дышится странно легко. Менты на своих битюгах уехали, как не бывало. Только ещё дымятся на асфальте аллеи две навозные кучи.

Как думаешь, посадят?..

Валька напряжённо смотрит мне в глаза, ожидая ответа.

Не знаю… говорю я и пожимаю плечами… Хрен их разберёт. Вон какого-то Солжицына напечатали, про лагеря. Кино-застрелись, про Америку, в «Великане» крутят. Может и не посадят, просто выгонят…

Проходит неделя… потом ещё одна…

Я сдаю зачёт по нормальной физиологии. Попадаю к доценту. И вопрос, как назло, тот самый.

Бубню что-то там насчёт буржуазной теории генов, нехороших Вейсмана с Морганом, и непогрешимого академика Лысенко. Трофима Денисыча…

Мне стыдно смотреть доценту в глаза.

Он выслушивает мою бормотуху с этаким снисходительным великодушным терпением.

Да… говорит он с лёгкой иронией в голосе… Вот-вот, буржуазная теория генов… хорошо…

И с лёгким вздохом сожаления протягивает мне зачётную книжку.

Кокушки

Труд в СССР есть дело чести, дело славы, доблести и геройства…

(Из «Морального Кодекса Строителя Коммунизма»)

Голод не тётка.

Впрочем, у тётки моей на Чайковской тоже сильно не разговеешься. С другом моим, с Толиком (он живёт в той же квартире, дверь вторая от входа, рядом с тучной блядью, что поселилась недавно в самой первой комнате от входной двери) мы скидываемся иной раз на кружок кошачьей колбасы и готовим макароны по-флотски.

Толик – высокий ладный парень в очках. Вьющиеся светлые волосы. Говорит обо всём с лёгкой иронией в голосе. Картавит, но это лишь добавляет интеллигентности и шарма его манере общаться – этакое французское «грассэ». Совсем не похоже на то, как изображают повсюду, обидно и грубо, еврейскую национальную картавость.

Девки к Толику липнут со страшной силой. Но после первого же сеанса в постели, а может и в лесу, голым задом на муравейнике, большинство из них тут же отлипают – у моего друга в штанах все двадцать три сантиметра молодой и горячей плоти.