Томек и таинственное путешествие

Томек начал читать письмо:

Варшава, 10 мая 1907 года

Дорогой братец!

Я почти целый год не отвечала тебе на письмо, которого мы с таким нетерпением ждали. Из-за строгостей цензуры я не все могла тебе написать о трагических событиях, происшедших в нашей семье. Только теперь я могу послать тебе ответ не по почте, а с оказией. Один из друзей папы уезжает за границу по торговым делам и обещал выслать мое письмо из Германии.

Дорогой Томек, прежде всего я должна объяснить тебе причину всех этих предосторожностей. Дело в том, что Збышек арестован и сослан в Сибирь[8 - В царские времена Сибирь в течение долгого времени была местом ссылки русских и польских революционеров. Первые поляки очутились в Сибири как военнопленные еще во время войн Стефана Батория с Иваном Грозным. В XVII веке, когда войны между Польшей и Россией участились, в Сибирь направлялись пленные поляки в значительном количестве. В XVIII веке, в связи с Барской конфедерацией и восстанием Тадеуша Косцюшко, в Сибирь были сосланы многие поляки. По указу от 29 мая 1768 года царское правительство сослало участников конфедерации в Сибирь, включив их в качестве солдат в местные гарнизоны. После восстаний 1831 и 1863 годов в Сибирь были сосланы десятки тысяч поляков. Позднее, участвуя в революционном движении XIX и начала XX века, поляки разделяли тяготы ссылки с многочисленными русскими революционерами, томившимися в Сибири.]. Ты, конечно, лучше других поймешь, каким это было ударом для всех нас, в особенности для мамы. Ты же помнишь – она всегда боялась всякого рода политических заговоров! Когда ты уехал со Смугой к своему папе, она, бедняжка, думала, что все заботы уже окончились. Во время революции в России и в Царстве Польском[9 - Речь идет о революции 1905 года в России. Революционные рабочие партии (Социал-демократическая партия Королевства Польского и Литвы, а также Польская социалистическая партия) в ответ на события 9 января в Петербурге призвали рабочих начать всеобщую забастовку, которая охватила всю часть Польши, находившуюся в пределах Российской империи. После разгрома царскими войсками первомайской демонстрации в Варшаве в 1905 году на всей территории бывшего Царства Польского вспыхнула ожесточенная революционная борьба. В ней участвовали студенты и ученики средних учебных заведений, которые требовали реформы образования и, в частности, введения в школах родного языка. Несмотря на то что сопротивление было подавлено, полякам удалось добиться некоторых послаблений.] она радовалась, что ты живешь в безопасности, далеко от нас! Она говорила тогда, что в твоей крови бушует революционный дух твоего отца и во время беспорядков ты не усидел бы спокойно на месте. А мой папа ей только поддакивал. Он постоянно называет тебя польским патриотом.

Конечно, Збышек, Витек и я стремились тебе подражать. Тем более что представилось множество случаев. Студенты, а потом – следуя их примеру – гимназисты начали проводить школьные забастовки, требуя обучения на польском языке.

Збышек с группой друзей устроили в своей школе забастовку. Испугавшись бунта, директор вызвал жандармов. Они арестовали многих учеников и среди них Збышека. Стремясь защитить друзей от преследований, Збышек всю вину за организацию забастовки взял на себя. Его даже не судили. Просто в административном порядке выслали в Сибирь. Мы получили от него одно-единственное письмо из Нерчинска[10 - Нерчинск – город, расположенный близ реки Шилки на юго-востоке Сибири. Основан в 1653 году.], куда его сослали. Говорят, будто он поступил работать к купцу Нашкину, торгующему мехами, но из письма чувствуется, что он чрезвычайно тоскует по дому и родине. Бедный мальчик! Ему наверняка требуется помощь. Кто знает, увидим ли мы его еще когда-нибудь…

Около нашего дома постоянно кружат сыщики, расспрашивают дворника, следят за нами…

Томек не успел дочитать письмо до конца, но в этом и не было нужды, так как он знал в нем каждое слово. Юноша тщательно сложил письмо и сунул в кармашек у пояса. После чего стал сосредоточенно думать о необыкновенных событиях, которые привели его в сибирскую тайгу.

Письмо Ирки, вместе с корреспонденцией из Лондона, он получил в Алваре[11 - Алвар – столица одноименного княжества в Северо-Западной Индии.], после возвращения из неудачной экспедиции в Тибет. Всю корреспонденцию выслала ему в Алвар австралийка Салли. Томек и его отец были чрезвычайно опечалены трагическими известиями из Варшавы. Ведь они многим были обязаны семейству Карских. Карские долгое время заменяли Томеку родителей. Помогали ему в самые тяжелые минуты и заботились о нем, как о собственном сыне.

Друзья Вильмовских, Ян Смуга и боцман Новицкий, сочувствовали им в постигшем их горе. Ведь каждый из них по-своему был жертвой царского режима. Вильмовский и боцман были вынуждены бежать за границу, опасаясь ареста. Брат Смуги был сослан в Сибирь. Какая разница, что благодаря счастливому стечению обстоятельств ему удалось бежать из ссылки? За полученную свободу он заплатил жизнью. Желая выполнить последнюю волю умершего ссыльного, наши друзья направились в далекие горы Алтынтаг, чтобы отыскать спрятанное им золото. Половина сокровища должна была пойти на помощь польским ссыльным в Сибири. Однако экспедиция, трудная и опасная, закончилась полной неудачей[12 - Об этих событиях читайте в книге А. Шклярского «Томек ищет снежного человека».]. Каменная лавина закрыла вход в пещеру, где было спрятано золото. А теперь, не успев вернуться из неудачной экспедиции, они узнали о новом аресте и ссылке. Во время беседы с сочувствующей им рани[13 - Рани – титул женщины-правительницы в Индии.] Алвара и ее братом пандитом Давасарманом, который принимал участие в экспедиции в горы Алтынтаг, они решили помочь Збышеку бежать из Сибири. Судьба поляков показалась княгине похожей на судьбу индийцев во времена владычества Англии. Войдя в их положение, она предложила Вильмовскому свою яхту, чтобы облегчить побег ссыльного. Пандит Давасарман вызвался принять личное участие в этой рискованной экспедиции. Его помощь пришлась весьма кстати, потому что, будучи пандитом, то есть обученным англичанами специалистом, который занимается географическими исследованиями различных стран Азии, он обладал колоссальным опытом. Кроме того, наличие яхты давало им возможность свободно плавать по морю и делало независимыми от транспортных средств, находившихся под особым надзором властей.

Смуга и Вильмовский были в тесных торговых отношениях со всемирно известной фирмой Гагенбека, занимавшейся поставками диких животных в зоологические сады и цирки. Благодаря этому им удалось получить поддержку фирмы в деле организации охотничьей экспедиции в Сибирь. Однако ни Вильмовский, ни боцман, нелегально покинувшие Россию и разыскиваемые полицией, не могли отправиться туда под своими фамилиями. Поэтому Давасарман, воспользовавшись своим авторитетом у английских властей в Индии, раздобыл приятелям новые документы. Согласно им Вильмовский оказался «английским подданным Броуном, препаратором шкур диких животных», а боцман Новицкий стал «германским подданным по фамилии Броль, укротителем диких животных». Таким образом, удалось получить разрешение русских властей на организацию охоты в тайге на Дальнем Востоке для отлова образцов сибирской фауны. Участники экспедиции уже около двух месяцев охотились на тигров и всё думали, под каким же предлогом они смогли бы поехать в Нерчинск, расположенный в Забайкалье. Успеху опасного предприятия мешали не только огромный, почти лишенный дорог край, но и целый ряд иных обстоятельств.

Гагенбек (Хагенбек), Карл (1844–1913) – немецкий дрессировщик, зоолог, коллекционер диких животных, основатель зоопарка в Штеллингене около Гамбурга – первого в мире зверинца, в котором животные содержались в естественных природных условиях. В 1908 году выпустил книгу «О зверях и людях», в которой подробно рассказал о выстроенной им новой системе акклиматизации и содержания диких животных в зоопарках и зоосадах.

Пандит Давасарман не участвовал в охоте. Он постоянно находился на яхте, которая стояла на якоре в бухте Золотой Рог во Владивостоке, готовая в любой момент выйти в море. Индиец ждал тут сообщений и инструкций от друзей. Связь между командиром яхты и охотничьей экспедицией поддерживал Удаджалак, верный товарищ пандита Давасармана, не раз участвовавший в исследовательских походах в различные страны Азии.

Томек призадумался. Сумеют ли они поехать в Нерчинск? Застанут ли там Збышека и смогут ли его освободить? Юноша достал из кармана куртки карту. Поискал на ней мощную реку Амур, естественное продолжение рек Шилки и Аргуни, которые берут свое начало на краю пустыни Гоби. После слияния этих рек в единое русло Амур описывал широкий полукруг к югу и, только начиная с места впадения правого притока, реки Сунгари, делал крутой поворот на северо-восток. Как раз в самой южной точке Амура, между левым притоком, Буреей, и правым – Сунгари, на карте виднелся сделанный карандашом крестик. Здесь, на левом берегу реки, располагался лагерь охотников.

Юноша внимательно разглядывал карту. Первую часть пути они проехали из Владивостока в Хабаровск по железной дороге вдоль реки Уссури. Из Хабаровска на лошадях направились вдоль левого берега Амура по Сибирскому тракту до Рухлова[14 - Рухлово переименовано в Сковородино в 1938 году.], откуда снова начиналась железная дорога до Нерчинска и Читы в Забайкалье.

Дело в том, что Сибирская железная дорога в те времена была построена от Москвы, через Урал, Южную Сибирь в Читу и оттуда уже как Китайско-Восточная железная дорога проходила через Маньчжурию и заканчивалась во Владивостоке, на берегу Тихого океана. В результате Русско-японской войны Россия должна была покинуть Маньчжурию, оставив под своим контролем только Китайско-Восточную железную дорогу с довольно широкой полосой отчуждения вдоль пути и рядом городов, в которых находилась русская администрация железной дороги. Стремясь обезопасить себя на случай потери Китайско-Восточной железной дороги, царское правительство решило построить линию вдоль левого берега Амура между Рухловом и Хабаровском. Таким образом, должен был возникнуть новый участок Сибирской железной дороги от Читы до Хабаровска. Однако в те времена Томек и его друзья, оставив Хабаровск, очутились в девственной тайге, простиравшейся вплоть до Забайкалья[15 - Долгие годы путешествие по Сибири совершалось по так называемому Сибирскому тракту. Поездка из Москвы к берегам Тихого океана длилась около двух месяцев. Только в 1891–1906 годах в Южной Сибири была построена железнодорожная линия от Москвы до Владивостока. Позднее был построен участок Чита – Рухлово – Благовещенск – Хабаровск, откуда до Владивостока вела линия, построенная в 1894 году. Строительство участка от Рухлова до Хабаровска было завершено в 1915–1917 годах, а в то время, к которому относится наше повествование, работы на этом участке только начинались.].

Томек так задумался, что не услышал тихих шагов и даже испугался, почувствовав на плече чью-то руку.

Он быстро обернулся и, увидев Смугу, с облегчением вздохнул:

– А я было испугался, что кто-то чужой поймал меня за изучением карты.

– Осторожнее, Томек. Будет лучше, если никто не заподозрит, что мы интересуемся топографией этого края, – сказал Смуга. – Кроме того, ты слишком резко реагируешь на неожиданности. Старайся держать себя в руках. Стал более нервным, мой друг? Во время прежних экспедиций ты был куда спокойнее…

Смуга уселся рядом с Томеком, а тот наклонился к нему и вполголоса сказал:

– С тех пор как исправник в Хабаровске приставил к нашей экспедиции своего агента в качестве наблюдателя, я никак не могу совладать с собой. Удастся ли нам в этих условиях освободить Збышека?! Кроме того, я боюсь за отца и боцмана.

– Ты напрасно волнуешься. У них документы на чужие фамилии, и они прекрасно играют свою роль. Если мы будем достаточно осторожны, их никто не уличит.

– Да я повторяю себе это по тысяче раз в день, но сверлящий взгляд этого шпика возмущает меня до глубины души.

– Не так страшен черт, как его малюют, – ответил Смуга. – Он следит за нами, а мы – за ним. Удаджалак не спускает с него глаз. Если он начнет ерепениться, мы его тихонько погасим, как свечу.

– Так ужасно находиться рядом с тем, кто следит за нами и за кем следим мы.

– Любой порядочный человек чуждается предательства, но мы добровольно влезли в пасть медведю и никак не можем допустить, чтобы он перекусил нас зубами.

– Это правда, – признал Томек. – Ведь речь идет не только о нас, но и о Збышеке.

– Послушай, Томек! Мы здесь как на войне. Ты в качестве почетного члена племени апачей[16 - За помощь, оказанную вождю племени апачей по имени Черная Молния во время пребывания Томека в Аризоне (читайте в книге «Томек на тропе войны»), индейцы-апачи приняли Томека в свое племя.] обязан помнить, что главное достоинство воина – это терпение, рассудительность и молчание.

– Видимо, плохой из меня воин.

– Не болтай чепухи! – оборвал его Смуга. – Ты просто порешь горячку. Тебе не терпится поскорее попасть в Нерчинск. Но я знаю, как только мы приступим к настоящему делу, ты сразу обретешь уверенность и силу.

– Ах, если бы было по-вашему!

– Можешь вполне на меня положиться, я тебя очень хорошо знаю. Вы избрали меня начальником экспедиции. Поэтому обязаны доверять мне. Мы не имеем права поспешными, непродуманными действиями испортить все дело. У нас есть разрешение на охоту в Приамурье. А отсюда до Нерчинска довольно далеко. Поэтому мы сидим в тайге, несмотря на неподходящую для охоты пору. Нам надо как-то обвести исправника вокруг пальца.

– И вы уже продумали план действий?

– Да. Мы отправимся в Благовещенск. Там разобьем лагерь, где оставим твоего отца, поскольку в Нерчинске он может быть опознан. А сами с боцманом и Удаджалаком попытаемся пробраться в Нерчинск. Ясное дело, нам придется убедить Павлова остаться с твоим отцом, что я и постараюсь сделать. Самое главное, чем я сейчас озабочен, – это как нам спрятать Збышека в лагере, чтобы сыщик ничего не заметил. Я тебе говорю об этом, так как мне самому ничего подходящего в голову не приходит. Я рассчитываю на твою хитрость. Время не ждет, начинается наиболее благоприятная пора года для путешествия на лошадях.

– Я знаю. Попытаюсь что-нибудь придумать.

– Только никому не болтай об этом. Так будет лучше для нас всех.

Послышался лай собак. Смуга поднялся.

– Видно по всему, что будет хорошая погода, – сказал он, немного помолчав. – Если Нучи найдет следы тигров, нас ждет трудный день. Наши уже, наверное, проснулись, идем завтракать.

Томек смотрел на Смугу с восхищением. Необыкновенная отвага, честность и доброжелательность располагали к нему сердца людей. Все уважали его и слушались так, словно считали естественным, что там, где находится Смуга, никто другой не может быть старшим. Поэтому Томек почувствовал гордость за себя, ведь Смуга именно к нему обратился за советом.

Они застали друзей за различными хлопотами. Боцман Новицкий, настоящий великан, который в экспедиции играл роль не только укротителя, но и оружейного мастера, сидел с подвернутыми ногами на разложенном на земле одеяле. Он торопливо чистил оружие, и по всему его виду можно было понять, что он сейчас в плохом настроении.

Во время этой охотничьей экспедиции, в особенности в обществе русских или туземцев, Томек и его друзья говорили по-русски. Это было для них делом обычным, так как все они в свое время ходили в школы в так называемом Царстве Польском, где преподавание велось на русском языке. А Удаджалак познакомился с русским языком во время прежних экспедиций Пандита Давасармана по Центральной Азии.

Увидев Томека, боцман громко выразил свое неудовольствие:

– В этом чертовом краю насекомые еще при жизни поедом едят человека. А ты, браток, вместо того чтобы прятаться в кустах, приготовил бы лучше защитные сетки, потому что шкура у меня свербит при одной мысли о безветренной погоде!

Томек сочувственно взглянул на друга. Его опухшее лицо и шея были покрыты кровавыми струпьями. Правда, гнус – бедствие сибирской тайги – крепко досаждал всем охотникам, но моряк страдал больше других. Особенно в безветренные, погожие дни, перед дождем или во время сумерек, огромные тучи насекомых появлялись в тайге, нападая на людей и животных. Этих жадных кровососущих насекомых было полно повсюду. Они толстым слоем покрывали воду в ведре, плавали в супе, в горшке и в тарелке, цеплялись за одежду, лезли в глаза, уши, носы, проникали под рубашки, а их укусы оставляли на человеческом теле зудящие ранки. Через некоторое время организм человека несколько привыкал к укусам и раны исчезали, но несчастный боцман, в противоположность своим друзьям, все еще никак не мог приспособиться к гнусу.

Томек подошел к моряку.

– Я сейчас принесу сетки, хотя бегать по лесу с укрытой головой очень неудобно, – сказал он. – Кроме того, я насобираю смолистых щепок, чтобы мы могли хотя бы дымом отгонять гнуса. Если говорить правду, то удивительно, что именно вас так полюбили эти зловредные насекомые. Мы уже попривыкли и почти не чувствуем их укусов.

– Ах, это чертово племя, как видно, очень разборчиво, – ответил боцман, красноречиво посмотрев своими опухшими глазами на Павлова – сыщика, которого им подсунул хабаровский исправник в качестве наблюдателя, и добавил: – Мне говорил один ученый, что гнус не нападает ни на тяжелобольного, ни на отъявленного подлеца. И в том и в другом случае насекомые прекрасно чувствуют кандидатов на тот свет, а, как известно, трупы гнус не кусает.

Томек с трудом подавил смех, поняв этот намек на Павлова, совершенно безразличного к гнусу.