История войн на море с древнейших времен до конца XIX века

Карфагенянам пригодилась их опытность старых мореплавателей, как в отношении эволюций и маневров, так и в отношении навигации; применять свою практику в бою у них было мало случаев, так как уже давно против них не выступало сильного, опытного в морской войне неприятеля. Вместе с тем у них не было врожденного таланта к ведению войны, в особенности в крупном масштабе. Тактические же навыки существовали у них, по-видимому, только в самых общих чертах. Как бы то ни было, мореходный опыт принес им, несомненно, очень большую пользу, а недостаток этого опыта у римлян послужил причиной тех больших потерь, которые они понесли. Зато в тактическом отношении им удалось восполнить недостаток морского опыта своим ясным взглядом на дело и практической сметкой.

Успех в таранном бою, который в те времена был во всеобщем употреблении и решал участь сражений, был обусловлен быстротою хода судов, их поворотливостью и искусством командира (конечно, при соответствующем высшем командовании); все эти условия складывались в пользу карфагенян.

Поэтому римляне решили использовать единственное преимущество, которое они имели перед карфагенянами – своих легионеров, лучших в мире солдат. На море оно могло быть применено только в абордажном бою, а для того, чтобы иметь возможность, вопреки общепринятому способу сражаться, перейти к такому бою, они снабдили свои корабли совершенно неизвестным до тех пор приспособлением – опускными мостками для абордажа. Эти мостки носили странное название «воронов» (corvi); впрочем, римляне, по-видимому, называли их также «железной рукой» (manus ferrata).

Относительно устройства этих мостков, которые у Полибия описаны довольно неясно, существуют разногласия; наиболее вероятным представляется нижеследующее: на носу судна, на одинаковом расстоянии от форштевня и обоих бортов, стоял вертикальный столб толщиной в 23 сантиметра, который на 7,75 метра выступал над палубой и в верхней части своей был снабжен блоком, через который был пропущен толстый канат; столб снизу упирался в киль и мог вращаться вокруг вертикальной оси. Самые абордажные мостки состояли из 11-метрового помоста, шириной в 1,2 метра, на котором были набиты поперечины, а по обеим сторонам устроена на высоту колен стенка или перила; внутренний конец помоста был прикреплен на высоте одной ступени от палубы к вертикальному столбу при помощи сквозного болта, на котором он мог вращаться, как на шарнире; на высоте блока к помосту был прикреплен упомянутый выше канат, при помощи которого помост мог подниматься и опускаться, на подобие подъемного моста. Чтобы иметь возможность устанавливать помост почти вертикально, а также и для того, чтобы плотно прилегать к столбу, в нем был сделан паз в 32/3 метра длины; тем не менее, помост даже при полном подъеме сохранял несколько наклонное положение, так что при отпускании каната он сам по себе падал; на внешнем (верхнем) конце помоста был прикреплен тяжелый железный придаток, имевший в верхней своей части широкую и толстую форму и кольцо для привязывания, а в нижней части – острую и слегка изогнутую; в разрезе этот придаток представлял некоторое сходство с вороньим клювом, что, вероятно, и дало повод назвать все устройство «вороном».

До встречи с неприятелем помост этот оставался поднятым, а затем поворачивался в сторону неприятельского судна: при столкновении с ним или при сближении на такое расстояние, что помост мог быть перекинут на неприятельскую палубу, канат опускался и помост падал; «вороний клюв» пробивал палубу, или, по крайней мере, настолько глубоко впивался в нее, что благодаря своей искривленной форме крепко в ней держался. В то же время солдаты по двое бросались через этот мост; первые двое держали щиты перед собой, а следующие пары ставили их на боковые стенки: тогда на неприятельском корабле начинался рукопашный бой, в котором римляне не имели себе равных. Кому принадлежала идея этих мостков – неизвестно, но успех применения этого изобретения связывается с именем Гая Дуилия.

По преданию, решающему сражению предшествовали две предварительные стычки. Оба консула, по-видимомоу, бросили жребий, кому из них командовать флотом, а кому войсками, находившимися в Сицилии; первое досталось Гнею Корнелию Сципиону, второе – Гаю Дуилию. Сципион не захотел ждать, пока будут готовы главные силы флота, и с 17 кораблями (которые не были снабжены абордажными мостками) отправился вдоль итальянского берега и благополучно прибыл в Мессану; карфагенский адмирал Ганнибал, стоявший с флотом в Панормусе, распустил ложный слух, будто бы жители Липары ждут только прибытия Сципиона, чтобы стать на сторону Рима; слух этот заманил Сципиона к Липаре, где на следующее утро на него напала превосходившая его силами карфагенская эскадра и захватила его со всем отрядом в плен; за это Сципион получил прозвище «ослица» (asina).

После этого Ганнибал с 50 кораблями, как можно предполагать, двинулся навстречу главным силам римского флота, которые шли вдоль итальянского берега, но при этом не принял никаких мер предосторожности; вследствие этого, а также и несчастной случайности, карфагенская эскадра, стоявшая, по-видимому, на якоре и, во всяком случае, не готовая к бою, была захвачена врасплох подходившим в боевом порядке римским флотом и потеряла несколько кораблей.

Как бы то ни было, главные силы римского флота благополучно пришли в Мессану. Здесь Гай Дуилий, передав командование войсками трибунам, принял главное начальство над флотом (возможно, что до этих пор он никогда в жизни не ступал на корабль) и, со свойственной римским военачальникам твердой решимостью, двинулся со 130 кораблями вдоль северного берега острова, на запад, к Панормусу, навстречу своему могущественному морскому сопернику. Со своей стороны карфагеняне уже шли навстречу ему; столкновение произошло у мыса Миле (Милаццо); карфагенский флот насчитывал 120-130 судов и состоял почти исключительно из пентер, а флагманский корабль был той самой гептерой (септиремой), которую карфагеняне захватили у Пирра.

Командовал карфагенским флотом тот самый Ганнибал, беззаботность которого незадолго перед тем привела к потере значительного числа кораблей; урок этот, однако, не сделал его умнее; карфагеняне, в течение целых столетий почти безраздельно господствовавшие на море и давно уже не встречавшие равного себе противника, считали себя в полной безопасности; это привело их к чрезмерной самоуверенности и к пренебрежению даже самыми простыми тактическими правилами: они полагали, что одно их приближение должно устрашить и обратить в бегство неприятеля; такое пренебрежение противником почти всегда бывает наказано, чему настоящий случай служит наглядным примером.

И на этот раз Ганнибал не выслал вперед разведчиков; флот его шел в беспорядке; когда показались римляне, он, имея около 30 кораблей, находился далеко впереди главных сил, и вместо того, чтобы дать последним подойти или хотя бы выстроить в боевой порядок суда, которые были с ним, он с безрассудной смелостью бросился на неприятеля.

Мы неоднократно высказывали мнение, что отвага есть самое важное условие на войне, в особенности в морской войне; смелость является необходимым элементом наступления и всякого крупного успеха; там, где нет этой смелости, надо уметь ее возбудить. У солдат и у младших офицеров смелость никогда не может быть чрезмерной, так как она направляется и держится в известных границах старшими начальниками; даже безрассудная смелость, то есть та, которая действует без надлежащей обдуманности, заслуживает снисхождения. Но в отношении самостоятельного военачальника дело обстоит совершенно иначе: чем выше он поставлен и чем крупнее вверенные ему силы, тем менее он имеет права пренебрегать тщательным взвешиванием всех наличных обстоятельств.

Ганнибалу навстречу шел Дуилий со спокойной решимостью, явившейся результатом его отваги; и, действительно, нельзя было не признать большой смелости за Дуилием, который с только что созданным флотом шел в бой с неприятелем, для которого море составляло его родную, никем не оспариваемую стихию. Однако Дуилий делал это в сознании своей силы, рассчитывая на хладнокровие и строгую дисциплину командиров своих судов и на искусство своих воинов, которые, благодаря новым абордажным мосткам, могли сражаться так же, как они привыкли это делать на суше. Он заранее тщательно взвесил свои шансы против неприятеля, искусного в морском деле, но самонадеянного и имевшего плохих начальников. Карфагеняне заметили на приближавшихся к ним в сомкнутом строю (в каком именно – неизвестно) римских кораблях неуклюжих «воронов». Они, хотя и были удивлены, не приняли никаких мер против них, а ограничились одними насмешками. Однако когда корабли столкнулись нос к носу, римляне тотчас же пустили их в ход. С какой бы стороны карфагеняне ни атаковали – штевень против штевня или проходя вплотную вдоль борта противника с целью обломать ему весла – тяжелые абордажные мостки падали на их палубу и пробивали ее острым крюком; по этим мосткам на их корабли, удерживаемые «вороном» тотчас же устремлялись многочисленные легионеры, защищенные от метательных снарядов стенками, щитами и шлемами.

Карфагеняне были совершенно поражены этим неожиданным способом атаки; в рукопашном бою их солдаты далеко уступали римлянам, которые, кроме того, значительно превосходили их численностью; они были не в состоянии долго сопротивляться, и вскоре все 30 кораблей, с которыми Ганнибал произвел первую атаку, были захвачены, в том числе и флагманский корабль. Адмиралу едва удалось на шлюпке бежать к своим главным силам.

Однако он все-таки не хотел признать сражения проигранным. Так как атака с носа оказалась неудачной, он приказал своим кораблям, превосходившим неприятеля в быстроте и поворотливости, окружить римлян, чтобы атаковать их с бортов или с кормы; римляне, однако, оказались настолько искусными, что сумели парировать этот прием, и атакующий везде встречал угрожающего «ворона», который мог поворачиваться в обе стороны приблизительно на 300 градусов. Понеся значительные потери, Ганнибал, не имея больше никакой надежды на успех, прекратил бой и начал отступать, чему Дуилий со своими тихоходными кораблями не мог помешать.

Карфагеняне потеряли не менее 50 кораблей, 3000 убитых и 7000 пленных; потери римлян были ничтожны. Таким образом, Дуилий в первом же сражении одержал полную блестящую победу, причем не следует упускать из виду, что ему благоприятствовал и случай (не считая того, что ему помог сам Ганнибал, который, имея быстрохные корабли, не уклонился от боя при неблагоприятных для него условиях), так как погода была хорошая и море спокойно .

Вследствие победы при Миле Дуилий получил возможность усилить свою армию экипажами с кораблей, освободить от осады Эгесту, которой грозила серьезная опасность, и снова оттеснить карфагенян в их укрепленные гавани; однако, гораздо важнее этих практических результатов был моральный эффект его победы. Первая в мире морская держава, народ-мореплаватель, который в те времена занимал приблизительно такое же место, как в XIX в. Англия, флот, царивший на всех морях и далеко превосходивший все другие флоты, обладавший укрепленными гаванями на всех значительных пунктах, колониями, рассеянными по всему известному тогда миру, поддерживавший обширнейшую морскую торговлю и потому обладавший громадными богатствами, обеспеченный от атаки с суши, – при первом же столкновении был разбит в его собственной стихии противником, совершенно неизвестным до тех пор на море и обладавшим гораздо более слабым флотом. Подобно тому, как престиж афинского флота был подорван четырьмя последовательными сражениями в сиракузской бухте, так и морское могущество Карфагена было опрокинуто одним ударом.

В этом отношении сражение у Миле заслуживает особого внимания. Объяснения нужно искать не в тактике флота, то есть не в построении и не в применении боевых сил, а в способе действия одного корабля против другого. Афиняне в последнем своем сражении также рассчитывали на абордажный бой, приняв во внимание усвоенный сиракузянами способ атаки с носа. Однако успеха они не имели, так как сиракузяне, благодаря хорошей осведомленности, вовремя узнали об их приготовлениях и приняли необходимые меры (мокрые кожи) против заготовленных ими абордажных крюков. Напротив того, у Миле изобретение римлян явилось совершенно неожиданным для неприятеля, который в своем самомнении совершенно не заботился о том, что делал противник.

Главнейшая задача тактики – обеспечение перевеса в силах в решительном пункте – достигается в тактике флотов численностью кораблей, а в бою корабля против корабля – действием подавляющей массы; в данном случае действие это при помощи «воронов» было достигнуто более искусными и более многочисленными легионерами, действовавшими притом совершенно неожиданно.

Пример сражение при Миле показывает, какое решающее значение может иметь техника для морского боя, и как необходимо внимательно следить за ее успехами во всех странах. В военном искусстве не существует точно определенных условий, которые обеспечивали бы успех: у Риума тихоходные суда с менее опытными экипажами и с неумелыми вождями окружили опытный в таранном бою неприятельский флот и были разбиты, а у Миле, при совершенно сходных условиях, такие же суда одержали блестящую победу.

В Риме вполне оценили значение победы у Миле; Дуилию, помимо других почестей, был назначен триумф, то есть торжественный въезд в Рим; для увековечения победы была воздвигнута колонна, украшенная корабельными носами (columna rostrata), которая, пролежав много столетий под развалинами древнего Рима, в 1565 году была снова извлечена на свет Божий и, вместе с древней надписью, цела до сих пор. В новейшее время Дуилию была оказана почесть тем, что один из крупных итальянских броненосцев получил название «Duilio».

Ганнибал в Карфагене спас свою жизнь при помощи хитрости. «Должен ли я бы атаковать?» – «Да». – «Соответственно этому и получились результаты». Этот вопрос от имени Ганнибала был задан его посланником в карфагенском сенате, причем предварительно он красноречиво изобразил положение Ганнибала, очутившегося во главе старого, издревле владевшего морем флота, в присутствии наглого новичка с тихоходными, неуклюжими кораблями, хотя и снабженными какими-то неведомыми машинами.

Одержав победу на море, римляне получили свободный выбор способа дальнейшего ведения войны, а именно: они могли или 1) настолько ослабить Карфаген, отняв у него Сицилию, Сардинию и Корсику, чтобы вынудить его заключить мир, или же 2) атаковать сам Карфаген, и тем принудить его к заключению мира, если не совсем его подчинить.

Неизвестно по каким соображениям сенат остановился на первом стратегическом плане. Римляне предприняли поход на Корсику, взяли штурмом Алерию и завоевали весь остров. Нападение на Сардинию в 258 году окончилось неудачей; в следующем году оно было повторено, но также не дало результата. На Сицилии тоже не было одержано новых побед: укрепленные города – Панормус, Дрепанум и Лилибеум противостояли атакам; в то же время у карфагенян появился искусный предводитель – Гамилькар Барка.

Происходили случайные бои, которые, однако, не имели большого значения; таков был бой, происшедший в 257 г. до н. э. у мыса Тиндара, недалеко к западу от Миле. Римляне стояли в бухте и заметили проходивших мимо в беспорядке карфагенян; консул спешно подготовил суда к бою и с первыми 10 кораблями бросился на неприятеля, но был им окружен; суда его были потоплены, и лишь он один спасся благодаря тому, что его корабль был особенно хорошо вооружен; ему на помощь вышли главные силы его флота и атаковали карфагенян, потопили 8 судов и захватили в плен 10; обе стороны приписывали победу в этом сражении себе.

При таком способе ведения войны нельзя было ожидать решительных результатов; между тем морская торговля римлян пришла в упадок, и убытки, которые они терпели, превышали убытки карфагенян. Тогда, наконец, они решили последовать примеру Агафокла, переправиться в Африку и идти прямо на Карфаген.

Однако они не хотели браться за это предприятие, подобно Агафоклу, с ничтожными силами. А потому была собрана громадная армия, во главе которой были поставлены два консула: Луций Манлий Вульзон и Аттилий Регул. Флот состоял не менее, как из 330 военных судов – в основном это были пентеры, и лишь флагманские корабли обоих консулов были гексерами (шестерками); кроме того, было множество транспортных судов. С этим флотом римляне весной пошли не прямо на юг через открытое море, что было кратчайшим путем к Карфагену, а, не будучи опытными в навигации, направились вдоль берегов Италии к Мессане. Отсюда они также не пошли вдоль северного берега Сицилии, так как им пришлось бы проходить мимо карфагенских гаваней (Панормуса и других), а направились вокруг мыса Пахинуса, вдоль южного берега острова. У устья реки Гимеры, недалеко от Экномоса, они нашли сорокатысячную армию, готовую к походу, и посадили ее на суда, главным образом, военные, так что на каждую пентеру, кроме 300 человек гребцов, приходилось еще 120 легионеров; таким образом, экипаж флота, не считая транспортных судов, насчитывал 140 000 человек.

Карфагенский флот весной отправился в Лилибеум. Карфагеняне были уже осведомлены о приготовлениях римлян; флот их состоял из 350 кораблей со 150 000 человек экипажа (последняя цифра должна считаться преувеличенной, так как у них на судах не было никакой армии, а при обычной численности экипажа в 375 человек, получается всего только 131 000). Они узнали о выходе римского флота, пошли ему навстречу и встретились с ним у Экномоса. Если не считать Саламинской битвы, на этот раз были собраны самые крупные боевые силы, которые когда-либо участвовали в морском сражении, а именно: 680 кораблей и 290 000 человек (или, по другим данным, 650 кораблей и 270 000 человек).

Римляне разделили свой флот на четыре эскадры по числу легионов, причем четвертая эскадра была сильнее трех первых и состояла из 90 судов, в то время, как остальные имели каждая по 80; первой и второй эскадрами командовали консулы. При построении боевого порядка консулы задались целью, во-первых, не дать карфагенянам воспользоваться своими преимуществами в быстроте хода и в умении маневрировать; во-вторых, прикрыть транспортный флот.

Возлагать на военный флот задачу прикрывать транспортный флот в походе через море в неприятельскую страну прежде, чем господство на море будет вполне обеспечено, должно в принципе считаться ошибочным, так как морской бой заключается в движении и в наступлении, а потому командующий флотом должен иметь возможность беспрепятственно распоряжаться движениями всех своих судов. Между тем, необходимость охранять транспортный флот мешает этому, и таким образом создается противоречие между наступления и необходимостью придерживаться, хотя бы отчасти, оборонительного образа действий.

Консулы пытались примирить эти два требования, для чего им пришлось отказаться от быстрых передвижений и от таранного боя, в чем в те времена, собственно, и заключалась энергичная атака; они выбрали такое построение, которое дает возможность проявить наибольшую наступательную силу при движении вперед, а вместе с тем дает наилучшую защиту против таранной атаки. Они построили свои эскадры клином, внутри которого был поставлен транспортный флот; арьергард расположился позади, что создавало, вопреки тогдашней практике, глубокое построение.

Оба флагманские корабля находились во главе клина, причем к ним примыкала уступами с правой стороны первая, а с левой стороны – вторая эскадра; с тыловой стороны клина шла третья эскадра в строе фронта, ведя на буксире транспортные суда; все построение замыкалось четвертой эскадрой, находившейся также в строе фронта, параллельно и позади третьей эскадры. В виду того, что число кораблей в четвертой эскадре было больше, чем в остальных, концы ее с обеих сторон выдавались за линию транспортов, а правым флангом она, во избежание обхода, примыкала к берегу. Целью этого построения, очевидно, было намерение прорвать клином середину неприятельской линии, воспользоваться перевесом сил, который получался вследствие глубокого построения, и нанести в месте прорыва решительный удар; резерв должен был тем временем охранять все построение от атаки с тыла, а третья эскадра – прикрывать транспорты или, в случае надобности, отвести их в безопасное место.

Построение это казалось выгодным во многих отношениях: 1) оно имело выгоды массивности и глубины, в противоположность обычным длинным и тонким линиям строя фронта; благодаря этому достигалось лучшее сосредоточение сил, 2) оно обеспечивало римлянам перевес сил в пункте атаки, 3) построение уступами лучше всего обеспечивало от атаки таранами, и, наконец, 4) транспортный флот был сравнительно хорошо прикрыт.

Однако это были только кажущиеся преимущества, то есть такие, которых нельзя было долго удержать за собой. В построении этом имелось много серьезных слабых сторон, а именно: а) построение это было чересчур искусственным, так как почти невозможно сохранить порядок в строю уступами из 75-80 кораблей, даже при хорошей погоде, спокойном море и при очень искусных экипажах; б) весь флот вынужден был сообразовать скорость своего хода с шедшими на буксире транспортными судами и в) свобода движения отдельных кораблей, а также дивизионов и других более мелких подразделений, была связана.

Построение это имело наступательный характер, но малая скорость и недостаток гибкости, необходимой в морском бою, противоречили этому характеру (помещение транспортов между третьей и четвертой эскадрами). Это обстоятельство, а также оставление части флота в резерве, доказывает, что авторами этого построения были люди опытные в сухопутной войне, но не понимавшие морской войны.

Карфагеняне, флот которых был также разделен на четыре эскадры, выстроили из них развернутый фронт (в виде полумесяца), причем их правый фланг (третья эскадра), состоявшая из самых быстроходных судов, далеко выдавался в сторону открытого моря за расположение римлян. Четвертая эскадра на крайнем левом фланге шла в кильватерной колонне в строе пеленга, вблизи и вдоль берега.

Как только вершина массивного римского клина подошла к карфагенскому центру, карфагенский адмирал Гамилькар приказал этому центру (первая и вторая эскадры) повернуть и отойти назад. Консул Регул, человек горячий и упрямый, бросился за ними с первой эскадрой, причем в пылу преследования скоро развил полный ход; другой консул последовал его примеру. Таким образом они отделились от третьей эскадры, которая, имея на буксире транспорты, не могла поспеть за ними; вместе с тем соблюдать строй пеленга было трудно, а потому порядок в строю нарушился; вследствие этого хитро задуманное искусственное боевое построение римлян было расстроено уловкой карфагенского адмирала; флот римлян разделился на две части, а строй обеих эскадр, преследовавших неприятеля, был нарушен.

Гамилькар, увидя, что цель его достигнута, и находя, что расстояние между обеими частями неприятельского флота настолько велико, что дает возможность разбить их порознь раньше, чем они успеют подать друг другу помощь, сигналом приказал своему центру сделать поворот кругом и атаковать преследовавших его и уже расстроенных при преследовании римлян с фронта, охватывая их в то же время с фланга и с тыла. Тут завязался горячий бой, главным образом с первой римской эскадрой, к которой вскоре пришла на помощь и вторая. Как только бой перешел на близкую дистанцию, римляне пустили в ход своих «воронов».

Тем временем левый фланг карфагенян продолжал идти вперед и вместо того, чтобы атаковать римлян во фланге, выстроил развернутый фронт и бросился на третью римскую эскадру; эскадра эта тотчас же бросила буксиры, дала транспортам укрыться под берегом в бухте около Финтиаса и приняла бой.

Почти в то же время правый фланг карфагенян (третья эскадра), обойдя неприятельский флот по дуге, подошел к четвертой римской эскадре, успешно атаковал ее во фланг и в тыл, и погнал ее к берегу, в ту бухту, где укрылись транспорты; здесь, однако, римлянам удалось оправиться, выстроить развернутый фронт, и, хотя с большим трудом, отразить карфагенян при помощи «воронов»; последние не решались подойти к римлянам нос к носу. Третья римская эскадра тоже была вынуждена отступить перед неприятелем и укрылась под берегом, так как бой в открытом море давал карфагенянам слишком большие преимущества.

Таким образом бой шел в трех различных, отделенных друг от друга, местах; боевой порядок римлян был совершенно расстроен, но число кораблей с обеих сторон во всех трех местах было приблизительно одинаковое.

Карфагеняне действовали ловко и, по-существу, правильно, но сделали ту ошибку, что ни на одном месте не обеспечили себе такого перевеса сил, который склонил бы победу на их сторону раньше, чем подоспеет к римлянам помощь; а главное – они за четыре года не нашли никакого способа парировать действие «воронов». При таких обстоятельствах решающее значение приобрело искусство в одиночном бою корабля с кораблем, а в этом отношении римляне, благодаря численности и искусству своих легионеров, стояли значительно выше карфагенян.

После продолжительного боя карфагенский центр обратился в бегство, и таким образом освободил первую и вторую римские эскадры, из которых последняя пострадала очень мало. Командовавший ею консул Луций, человек обстоятельный, занялся сбором многочисленных призов, захваченных Регулом, между тем, как последний, видя, что вторая эскадра и транспортный флот подвергаются большой опасности в бухте у Экномоса, тотчас же развернулся, чтобы идти и на помощь и атаковал с тыла нападавшие карфагенские корабли, которые в начале боя входили в состав правого фланга. Командовавший этой эскадрой Ганнон вовремя заметил опасность и обратился в бегство в открытое море, где и спасся почти со всеми своими кораблями. Левый фланг карфагенян, сражавшийся с третьей римской эскадрой, поступил иначе: командовавший этим флангом, которому выступ берега, вероятно, закрывал поле зрения, увлеченный боем не заметил, что Регул, а затем и другой консул, приближаются к нему с тыла, и потерял при последовавшей атаке втрое превосходивших его сил не менее 50 кораблей. Только немногим кораблям удалось уйти из окружавшего их кольца и бежать полным ходом вдоль берега.

Победа была одержана римлянами уже раньше, но крупный материлаьный успех достался им именно в этом месте; они потеряли 24 корабля, которые все потонули, и ни один не достался неприятелю; потери людьми составлили около 10 000 человек. Карфагеняне потеряли около 100 кораблей (64 были захвачены вместе с экипажем, более 30 потоплено) и до 40 000 человек.

Карфагенский флот возвратился в Карфаген; он был настолько ослаблен, что уже не мог противостоять римлянам; последним тоже пришлось идти в гавань для исправления повреждений; они вернулись в Мессану, произвели починки, но не отказались от предпринятой экспедиции и вскоре беспрепятственно высадили около Кульпеи значительную армию. Началась война в Африке.

При описании хода сражения уже отмечены наиболее существенные моменты, имеющие значение с точки зрения военной науки; поэтому нам остается только отметить, что римское построение, при всех своих бросающихся в глаза недостатках, тем не менее в некоторых отношениях исходило из правильных и новых в морской тактике соображений. Здесь мы в первый раз встречаемся 1) с глубоким построением, иным, чем кильватерная колонна, 2) с взаимной поддержкой против таранной атаки и 3) с прорывом неприятельской линии посредством клина.

Надо отдать справедливость смелости этих идей, хотя они и были заимствованы из сухопутной тактики и применены к действиям на море без основательного знакомства с последними. Дальнейшего развития эти идеи не получили, но, тем не менее, сражение у Экномоса представляет интерес для истории морской тактики.

Поход римлян в Африку шел успешно, в руки их попали многие города, и если бы они продолжали решительное наступление, то, вероятно, взяли бы и самый Карфаген, но сенат отозвал одного из консулов с флотом и половиной армии назад; с ними было отослано в Рим не менее 20 000 рабов. Регул остался в Африке только с 15 500 людей и 40 кораблями. Несмотря на это, Карфаген просил мира, но ему было поставлено условием не только отказаться от Сицилии, Сардинии и Корсики, но и выдать свой флот. Принять это условие равнялось бы самоубийству, так как без флота невозможна морская торговля, а без обширной морской торговли Карфаген терял всякое значение; поэтому война продолжалась, но не так, как велась до тех пор; карфагеняне напрягли все свои силы и использовали новые средства.

Гамилькар Барка был вызван из Сицилии, кроме того, в первый раз за большие деньги были приглашены греческие наемники, во главе которых находился искусный военачальник, спартанец Ксантипп; была создана сильная кавалерия и заведено 100 слонов. Вопреки обычаю, главное командование в 225 г. было поручено Ксантиппу, который, благодаря превосходству своих сил и своей тактики, разбил Регула близ Туниса и взял его в плен; только 2000 римлян удалось бежать в Кульпею.

Тогда сенат снова отправил весь свой могущественный флот из 350 кораблей в Африку; карфагеняне выступили им навстречу, но у Гермейского мыса были полностью разбиты в большом сражении, о котором подробных сведений не имеется; в сражении этом они будто бы потеряли 114 кораблей. Вместо того, чтобы возобновить с новыми силами войну в Африке, римляне сами очистили последний удобный для высадки укрепленный пункт – Кульпею: гарнизон был посажен на суда и увезен обратно. Это отступление из Африки является совершенно необъяснимым.

У южного берега Сицилии, у Камарина, флот был застигнут непогодой; римские военачальники не обратили внимания на советы бывших при них опытных моряков, следствием чего была гибель около 280 кораблей и более 100 000 человек; это было самое крупное кораблекрушение, известное в истории.