История войн на море с древнейших времен до конца XIX века

Таким образом, Агриппа в корне изменил свой взгляд на тип корабля, наиболее пригодного для ведения этой войны. Преимущества тактики «волчьей стаи», когда несколько легких быстроходных судов одновременно атакуют неповоротливый «дредноут», стали очевидны уже к концу III в. до н. э. Распространение зажигательных снарядов давали легким судам дополнительные преимущества. Агриппе не требовалось изобретать новую тактику, достаточно было выбрать уже опробованную и наиболее подходящую к ситуации.

Новые корабли, либурны, большей частью имели только одни ряд весел, они были немногим более 30 метров длиной и около 4-5 метров шириной. Экипаж состоял из 84 гребцов и 36 офицеров, матросов и солдат, всего 120 человек. Такие корабли были наиболее приспособлены для морского разбоя, а вместе с тем и для действий морской полиции, то есть для преследования морских разбойников. По сравнению с тяжелыми крупными кораблями Антония, имевшими плохо обученные экипажи, новые корабли являлись опасным оружием, при наличии смелых и хорошо подготовленных экипажей. К тому же такие корабли быстро строились, и поврежденные могли быть заменены новыми из резерва.

Чем был вызван такой поворот в воззрениях Агриппы, остается неизвестным, хотя было бы чрезвычайно интересно выяснить этот вопрос в виду его важности; приходится поэтому ограничиваться одними догадками. Наиболее вероятным является предположение, что Агриппа, уже доказавший в первой морской войне свою проницательность устройством операционной базы, введением броневого пояса и изобретением абордажного снаряда, за это время успел правильно оценить значение быстроходности и маневренности как главных свойств боевого корабля. Такой взгляд мог выработаться у него еще во время войны с Секстом Помпеем, во время которой он имел возможность убедиться, что с быстроходными и поворотливыми кораблями Помпея, если бы тот использовал их как следует, можно было бы достичь совершенно иных результатов, и что тогдашней своей победой он был обязан не только численности и величине кораблей, метательным машинам и многочисленным легионерам, но и ошибкам неприятеля. Подтверждение такому взгляду он мог найти во время войны против иллирийцев, происходившей незадолго до 31 года, во время которой он мог еще более оценить достоинства «либурн». Наконец, на его взгляды могло оказать влияние и принятое им решение шире применять в будущих сражениях зажигательные снаряды. Как бы то ни было, решение изменить всю материальную часть флота и перейти от кораблей, только что доказавших в тяжелых боях свою пригодность, к совершенно новым должно считаться доказательством необыкновенной смелости.

Весной 31 года, как только новый флот был окончательно готов, Агриппа начал военные действия, в то время как армия Антония еще стояла на зимних квартирах. Агриппа начал малую войну на море, отправив на линии сообщений противника крейсерские эскадры, которые захватили много транспортов с провиантом и боевыми припасами, шедших из Египта, Сирии и Малой Азии, вследствие чего недостаток припасов, уже давно ощущавшийся в армии Антония, сделался еще острее. Затем эскадры эти стали неожиданно появляться у неприятельских берегов, производить высадки и разорять их.

Когда же представлялся удобный случай, Агриппа делал и серьезные нападения на неприятеля и причинял ему существенный вред. После непродолжительной осады он занял Метону в Мессении, на юго-западе Пелопоннеса; еще важнее было занятие острова Коркиры, который со своей прекрасной гаванью мог служить Антонию отличным опорным пунктом, откуда он имел бы возможность помешать переправе Октавиана через Адриатическое море; около этого острова Агриппа нанес поражение неприятельской эскадре. Короче говоря, Агриппа наносил противнику всевозможный вред, не ввязываясь в решительные действия и не рискуя, таким образом, понести крупные потери.

Экспедиции эти служили ему и для того, чтобы ознакомиться с положением дел у противника; в особенности ему важно было убедиться, что главные силы флота Антония – тяжелые боевые корабли – стояли в бездействии. Тогда он убедил Октавиана переправиться с армией в Эпир, что, в виду близости значительного неприятельского флота, представлялось предприятием очень рискованным; численность этой армии доходила до 90000 человек и Агриппа со своими кораблями охранял ее переправу. Впрочем, Агриппа правильно оценил Антония: переправа шла совершенно беспрепятственно, и так как остров Коркира был уже занят, то высадку оказалось возможным произвести не к северу от него, а значительно южнее, в бухте, стоявшей от Акциума только в 22 морских милях, в порте Глюкюс, носящем в настоящее время название Иоаннес, против которого лежит остров Паксос. Оттуда Октавиан немедленно двинулся вдоль берега к югу и разбил лагерь в 4 милях к северу от входа в Амбракийский залив, напротив Акциума.

Амбракийский залив имеет 18,5 морских миль в длину и до 10 миль в ширину, причем, по всей его длине глубина воды везде достаточная; вход в залив, однако, узок, извилист и мелководен (для тогдашних линейных кораблей наименьшая глубина фарватера равнялась двум саженям). Наименьшая ширина входа между Акциумом и нынешней Превезой составляла немного больше 3-х кабельтов – почти 600 метров. Вследствие значительной площади залива, даже ничтожная разница уровней в заливе и в море, происходящая от сильного дождя, таяния снега, ветра и т. п. вызывает в узком проходе сильное течение, которое доходит до 2,75 узлов; когда течение идет из залива в море, увлекаемые им твердые частицы при встрече с плотной, соленой водой Средиземного моря, осаждаются на дно, поэтому надо предполагать, что в те времена глубина воды в этих местах была больше, чем в настоящее время, когда вход в залив возможен только для мелкосидящих судов (с осадкой менее 3,7 м).

Войска Антония занимали обе стороны от входа. Для лучшей защиты входа были выстроены башни, на которых стояли тяжелые метательные машины; внутри бухты в полной безопасности, стоял флот Антония, между тем, как флот Агриппы должен был довольствоваться двумя открытыми бухтами у берега, что являлось и не очень приятной и далеко не безопасной стоянкой.

Известие о переходе Октавиана в Грецию застало Антония еще в Патрах; в страхе он тотчас же двинулся оттуда в Акциум, куда стянул и все свои войска. Сгоряча он даже перешел с ними на северную сторону, однако, не принял сражения, на которое неоднократно вызывал его Октавиан, ограничиваясь попытками отрезать противнику подвоз провианта при помощи своей кавалерии и другими подобными же попытками, которые большей частью кончались для него неудачно.

Отказ от сражения на суше может быть объяснен только нерешительностью Антония, а не какими-либо основательными причинами, так как армия его была сильнее армии Октавиана; откладывая решительные действия, он мог только проиграть, так как рассчитывать на длительную отсрочку он уже не мог, а между тем, снабжение армии делалось все более затруднительным; кроме того, уклонение от сражения в связи с продолжительным бездействием и постоянные неудачи понижали боевой дух армии. Вместе с тем Антоний был исполнен недоверия к окружавшим его лицам, и недоверие это доходило до такой степени, что он приказал умертвить нескольких наиболее знатных своих сторонников; при этом они не были просто убиты или казнены, но самым жестоким образом замучены, как это делали восточные деспоты. Это заставило многих уважаемых римлян перейти на сторону Октавиана.

Подошел конец августа, а обе армии и флот Антония еще не сделали ничего заслуживающего внимания. Один только Агриппа проявлял неустанную деятельность. Он поручил наблюдение за входом в Амбракийский залив особой эскадре под командой Арунция, а сам продолжал со все возрастающим успехом вести малую войну. Он занял лежащий у берега Акарнании недалеко от Акциума остров Левкаду, который до того служил Антонию (как раньше Коркира) в качестве передовой морской станции, и захватил находившиеся там корабли; оттуда стал угрожать Акарнании, то есть тыловым сухопутным сообщениям Антония, а вместе с тем совершенно отрезал ему морской путь, так как путь этот проходил мимо Левкадии. Затем он разбил у Коринфского залива эскадру под командой Квинта Назидия (по-видимому, снаряженную Коринфом и Сикионом), которая шла на соединение с Антонием, и занял город Коринф, имевший большое значение для сношений Антония с его восточным царством, а затем и Патры, служившие ему в прошлом году зимней квартирой.

Во время отсутствия Агриппы, находившегося в экспедиции, один из младших начальников Антония, Сосий атаковал блокадную эскадру Арунция; благодаря туману ему удалось захватить ее врасплох и поставить в довольно опасное положение, но, по счастливой случайности, как раз в это время появился возвращавшийся из экспедиции Агриппа и разбил эскадру противника, причем, был убит и Сосий. На этот раз Агриппе помог счастливый случай, однако счастье редко само собой дается кому-нибудь в руки; ленивые приверженцы Антония никогда его не находили, между тем, как Агриппа своей неустанной деятельностью сам давал счастливому случаю возможность наткнуться на него.

Тем временем, Антоний со своей армией снова переправился через пролив у Акциума; положение его стало совершенно невозможным, так как морские пути сообщений были отрезаны, а сухопутные находились под угрозой; между тем, Акарнания и ее окрестности были уже совершенно истощены. Таким образом, ему оставалось одно из двух: или сражаться или уходить назад. Однако последний исход представлялся очень затруднительным.

1) На морской путь, по которому армия и флот могли бы отступать совместно, рассчитывать было невозможно в виду того, что на военном флоте могла поместиться лишь часть армии; необходим был еще значительный транспортный флот. При этом не подлежало сомнению, что весь флот был бы, несомненно, атакован Агриппой, и военному флоту, связанному транспортами, пришлось бы вступить в бой при самых неблагоприятных обстоятельствах. Даже в случае победы транспортный флот пострадал бы.

2) При разделении флота и армии последняя должна была бы уделить флоту, по крайней мере, три легиона (20000 человек), чтобы придать ему достаточную боевую силу, так как собственно морских солдат во флоте не было. При выходе в море флоту пришлось бы вступить в бой с флотом Агриппы, и при недостаточной численности экипажей – потерпеть неминуемое поражение, так как вся сила Антония должна была заключаться именно в абордажном бою; таким образом армия была бы значительно ослаблена.

3) Для отступления армии оставался открытым только путь через Элладу, а именно через Акарнанию и Этолию, гористую и бедную страну, так как путь через Эпир был отрезан Октавианом. На этом пути невозможно было бы избежать арьергардных боев, а может быть и крупного сражения. Вместе с тем, тот пункт, где сходились пути отступления армии и флота – Коринф – уже находился в руках неприятеля.

4) Наконец, даже в лучшем случае нельзя было ничего выиграть отступлением, а, между тем, упадок духа армии, уже давно подорванного бездействием и лишениями, мог, весьма вероятно, дойти до того, что она пришла бы в окончательное расстройство.

Таким образом, оставалось одно – сражаться, и Антонию приходилось выбирать, решать ли дело на море или на суше. Самые верные друзья его настоятельно советовали ему дать сражение на суше; в пользу этого решения говорило и то, что армия Антония, состоявшая из старых, испытанных в бою легионов, все еще превосходила численностью армию Октавиана. Не подлежало также сомнению, что солдаты будут сражаться храбро, так как воинский дух армии, даже при неумелом командовании и при неблагоприятных обстоятельствах, продолжает еще долго держаться, и воин про призванию сражается, если не за своего вождя и его интересы, то за честь своего оружия и знамени.

Но Антоний послушал советы не своих друзей, а Клеопатры, которая желала обратного, не ради интересов своего любовника, а из страха за свою безопасность. Она уже не верила в победу и думала только о том, как бы покинуть тонущий корабль. После поражения на суше бежать ей было трудно и, во всяком случае, рискованно, между тем, как морем она легко и быстро могла бы добраться до своей родины – Египта. Она, конечно, рассчитывала, что если победитель последует туда за ней, то ей удастся так же обольстить его, как ей удалось это с Цезарем и Антонием. «Поэтому», – как говорят документы, – «она посоветовала дать сражение на море, а Антоний, совершенно подчинившийся ей, последовал этому совету, вопреки собственному убеждению».

Однако в пользу сражения на море можно привести и другие соображения:

1) Если бы сухопутное сражение не привело к решительному результату, и даже если бы результат был в пользу Антония, но без полной победы, положение его сделалось бы еще хуже, чем было до тех пор, так как при отсутствии сообщения по морю его ожидали и в Эпире те же затруднения по обеспечению армии продовольствием, а переправиться в Италию он не мог, пока морем владел Агриппа.

2) Наоборот, если бы ему удалось одержать победу на море, то для него отпадали всякие заботы о продовольствии и он получал, в свою очередь, возможность затруднить снабжение противника. Затем, в случае победы, все пути его флоту и армии были открыты, и он получал возможность идти, куда пожелает, прежде всего в Италию и Рим, причем, флот мог бы помешать Октавиану переправиться через море для преследования его.

Решение всего вопроса сводилось, таким образом, к владению морем, которое Агриппа, правильно оценив обстановку, при помощи своих быстроходных кораблей, сумел закрепить за собой.

В настоящее время невозможно определить, насколько эти последние соображения повлияли на Антония. Решившись дать сражение на море, он начал готовиться к нему с приливом прежней своей энергии. На пополнение сильно поредевших экипажей линейных кораблей он назначил людей с других судов, которые затем сжег; так он поступил с египетскими кораблями, которых осталось только 60; затем он посадил 22000 легионеров (20000 тяжелой и 2000 легкой пехоты) на боевой флот.

Сожжение судов надо считать ошибкой, так как собственные его люди могли понять это только как признание в том, что он сам не надеялся больше на победу и предпочитал сжечь корабли, которые не мог использовать в бою, чтобы не отдавать их противнику. Такая мера могла привести только к тому, что мужество его людей, и без того подорванное лишениями, дезертирством, потерями в боях и т. п. стало еще больше колебаться, так как людям как будто намекали, что предстоящее сражение будет отчаянным. Между тем, необходимым условием успеха является твердоая уверенность в своем превосходстве над противником; эту уверенность в победе начальник должен стараться всеми мерами внушить и укрепить в своих подчиненных даже в том случае, если сам ее не разделяет. Сожжение кораблей как раз противоречило этому правилу.

Этот поступок Антония в связи с решением его дать морское сражение, а не более для него выгодное сухопутное, и с его дальнейшим позорным бегством, дают основание думать, что он с самого начала далеко не был уверен в своем успехе и, до известной степени, заранее считал себя погибшим.

Число кораблей Антония в точности неизвестно. Крупных боевых кораблей, по 8-10 рядов весел, было около 170; общая численность экипажей должна была доходить до 100000 или даже более, из которых около 25000 были солдаты (не менее 120 солдат на корабль).

Октавиан посадил на свой флот очень большое число легионеров – 34000, в том числе лучшие свои войска; в состав его флота входило около 260 трирем (либурн, о которых говорилось выше). Общая численность экипажей должна была доходить до 80000. Чтобы освободить место на палубе, с кораблей был снят такелаж.

Сражение у Акциума, 2 сентября 31 г. до н. э.

И тот и другой флоты были разделены на три эскадры. В течение четырех дней бурная погода мешала начать бой; на пятый день Антоний выстроил свой флот при входе в бухту в развернутом строю, так что оба фланга примыкали к берегам (расстояние между линиями двухметровой глубины у обоих берегов равнялось 2500 метрам, что составляло по 15 метров на каждый корабль). Правым флангом, при котором находился сам Антоний, командовал Геллий, центром – Юстий и левым флангом – Целий. План Антония заключался в том, чтобы, отказавшись от всяких маневров, держать свои корабли в тесно сомкнутом строю и ждать атаки противника, который, по мнению Антония, со своими легкими, низкобортными кораблями не был в состоянии ничего сделать против высокой, крепкой стены его кораблей, защищенной таранами и всевозможными метательными снарядами; таким образом, он предполагал ограничиться отражением ожидаемой атаки. Клеопатра со своими кораблями стояла наготове позади центра.

Агриппа, который только и ждал выхода противника, двинулся против боевой линии Антония в обычном полукружном строю, причем, центр держался немного позади, а оба фланга несколько выдавались за неприятельскую линию; сам Агриппа командовал центром, Луций командовал правым, а Арунций – левым флангом. Однако он вовсе не собирался, в угоду неприятелю, хватать быка за рога и атаковать его на той сильной позиции, которую последний сам для себя выбрал как наиболее выгодную. В виду невозможности обойти неприятеля, он попытался выманить его с этой позиции.

Он не дошел до самой неприятельской линии, а остановился приблизительно в 8 кабельтовых от нее и начал всевозможными способами провоцировать противника. Ветер, дувший с берега, благоприятствовал этому замыслу, и хитрость его удалась. Командовавший левым флангом Целий не мог долее противиться желанию попытаться атаковать противника, и в 11 часов утра двинулся со своей эскадрой вперед. Однако стоявший против него Луций все-таки не принял боя, но, следуя приказанию Агриппы, начал медленно отступать и в то же время стал размыкать свои корабли вправо, чтобы выиграть фланг противника; это в свою очередь заставило Целия, для прикрытия своего фланга, передвинуть далее влево свои левофланговые корабли. Таким образом, левый фланг Антония оторвался от главных сил, вследствие чего его боевой строй оказался нарушенным; это было как раз то самое, чего добивался Агриппа: цель его благодаря точному и искусному исполнению Луцием его приказаний была достигнута.

Так же неосторожно, как Целий на левом фланге, действовал и Геллий на правом против Арунция. Он также оторвался от центра, а так как последний, согласно плану сражения, оставался на месте или только очень медленно подвигался вперед, то у обоих крыльев Антония образовались широкие разрывы.

Когда Агриппе удалось заманить оба неприятельских крыла достаточно далеко вперед, Луций и Арунций внезапно бросились на них, причем, пользуясь перевесом в численности и быстроходности своих кораблей, охватили неприятеля с флангов и атаковали его одновременно с фронта, с флангов и с тыла. В то же время Агриппа, предоставив руководство боем на флангах начальникам эскадр, двинулся со своими главными силами в промежуток между неприятельскими фланговыми эскадрами и бросился на оставшуюся одинокой центральную эскадру Антония и с такой стремительностью атаковал ее, охватывая ее с флангов, что привел ее в полное расстройство.

Этого именно момента (был один час по полудни), когда оба флота были увлечены горячим боем, и дождалась Клеопатра; вместо того, чтобы бросить в бой свою свежую эскадру, состоявшую из 60 судов, которая могла бы решить участь сражения, хотя и состояла из легких судов, – она неожиданно приказала поставить паруса и, пользуясь попутным ветром, прошла между сражающимися эскадрами в открытое море.

Заметив ее бегство, Антоний поступил с такой низостью, равную которой едва ли можно отыскать в истории: ради любовницы, которая предательски бросила его в минуту опасности, Антоний, властелин всего Востока, не задумываясь покинул на произвол судьбы свой флот, сражавшийся ради него за мировое господство, и армию, которая ждала только приказания, чтобы сделать то же самое. Он погнался за ней на быстроходном посыльном судне, на которое в общей суматохе сражения никто не обратил внимания и, когда догнал, счел себя счастливым, несмотря на то, что ему, как нежеланному и неудобному гостю, был оказан очень холодный прием.

Неожиданное бегство сильного резерва и самого главнокомандующего должно было произвести удручающее впечатление на флот Антония; некоторые корабли выбросили за борт башни и метательные машины, подняли паруса и тоже пустились в бегство; главные силы, однако, стояли непоколебимо, сражаясь за честь своего флага, как это делают храбрые солдаты даже при самых неблагоприятных условиях, и сражение продолжалось с величайшим ожесточением с обеих сторон.

Шансы обоих флотов не были настолько неравны, чтобы развязка могла наступить скоро. Прием, употребленный Агриппой в этом бою, заключался в том, что каждая из плавучих крепостей Антония была одновременно атакована тремя или четырьмя его легкими кораблями; однако несмотря на численное превосходство, добиться победы было нелегко. Корабли Агриппы обламывали противнику весла и рули, таким образом обрекая их на неподвижность, но при этом многие либурны сами пострадали от метательных снарядов и даже были пущены ко дну; против таранного удара неприятельские корабли были защищены броневым поясом, от абордажа ограждены высотой бортов и сильным экипажем, и таким образом, исход боя представлялся очень сомнительным, если бы Агриппа не позаботился снабдить свои корабли большим количеством зажигательных снарядов и тому подобных приспособлений.

Кроме горящих копий и стрел, которые употреблялись уже в бою при Навлохе, были пущены в ход еще факелы, бросаемые издали метательными машинами; бросались также горшки с негашеной известью для ослепления людей. Этими снарядами удалось поджечь и уничтожить много кораблей Антония.

После бегства Антония, за которым последовало несколько его кораблей, успех стал клониться на сторону Агриппы, но, тем не менее, ожесточенный бой продолжался еще в течение 3-4 часов, без определенного порядка. Только немногим кораблям Антония удалось спастись бегством в Акциум; большая часть была сожжена, несколько кораблей было захвачено. Через неделю сдалась и оставшаяся без предводителя армия Антония, так как она была со всех сторон окружена; затем попали в руки Октавиана и корабли Антония, бежавшие с места битвы.

Таким образом, Агриппа со своим флотом завоевал владычество над миром для Октавиана, который тем временем, страдая морской болезнью, лежал в каюте на своем корабле позади боевой линии, и вышел на палубу только для того, чтобы посмотреть на позорное бегство своего соперника вместе с его любовницей. Для увековечения этой победы Октавиан выстроил на том месте, где стояла его армия, город, который назвал Никополем – городом победы; развалины этого города сохранились до наших дней.

Антоний вместе с Клеопатрой отправился в Египет, но там она бросила его; в отчаянии он поселился в хижине на берегу моря; когда в Египет прибыл Октавиан, он попытался оказать ему сопротивление, но собственные его приверженцы относились к нему с презрением, а флот и армия перешли на сторону противника; тогда он лишил себя жизни. Клеопатре не удалось приобрести влияния на Октавиана, и она также покончила самоубийством.

Даже при беглом взгляде на ход этой войны нельзя не видеть, что Антоний, вследствие своей бездеятельности постоянно упускал наиболее благоприятные случаи, причем, делал это так упорно, как будто действовал преднамеренно. Всякие излишества так расстроили его нервы, что, будучи от природы способным человеком, неоднократно отличавшимся на военном поприще, он под конец обратился в безвольную куклу в руках распутной женщины. В начале войны в его распоряжении был флот и армия, деньги и запасы, между тем, как Октавиан был совершенно не подготовлен; таким образом, у него был громадный материальный перевес над противником, но умственной и нравственной способности использовать этот перевес у него не было.

Постепенно он приводил свои громадные боевые силы все в худшее и худшее состояние и сделал все, чтобы их ослабить и деморализовать, пока, наконец, уже не оставалось другого выхода, как только принять сражение при самых неблагоприятных условиях. Едва ли можно найти в истории другой пример человека, который до такой степени был бы сам себе врагом, и так очевидно стремился бы к собственной гибели, как Антоний. Кроме того, его жалкое поведение и погоня исключительно за чувственными удовольствиями не могли не подорвать в глазах его армии уважения к своему предводителю, а полное равнодушие его к нуждам людей, которые вследствие этого терпели недостаток во всем и гибли, в то время как сам он утопал в роскоши, отвратило от него все сердца. Однако, несмотря на все неблагоприятные условия, которые в течение целого года расстраивали его флот и армию, силы его ни в коем случае не могли считаться ничтожными или не заслуживающими внимания. Когда старый воин перестает уважать своего предводителя и даже презирает его, он, тем не менее, продолжает сохранять привязанность к своему званию и к своему делу; он иногда нарушает дисциплину, перестает повиноваться и даже доходит до мятежа, но со своей честью он все-таки будет храбро, до последней крайности биться с неприятелем. В этом и заключалась опасность для Октавиана в сражении при Акциуме, несмотря на то, что во всем остальном обстоятельства складывались для него благоприятно.

Октавиан тоже не показал достойного подражания примера: он проявил поразительное отсутствие предусмотрительности и осторожности, начав войну, к которой он был совершенно не подготовлен, и которая потребовала еще целого года приготовлений. Его спасло полное отсутствие энергии и близорукость Антония, а затем, во время самой войны – его спас его верный друг и помощник Агриппа. Мы уже говорили, что римляне строили флот только тогда, когда в этом представлялась крайняя необходимость, но зато они строили в таких случаях сразу сильный флот и шли с ним прямо на врага; почти всегда они одерживали над неприятелем решительную победу, главным образом, благодаря применению новых способов абордажного боя (легионеры, абордажные мостки). Успехи их были почти исключительно тактическими успехами и заключались в нанесении неприятелю сильных ударов, для которых последний давал удобный случай своим незнанием, самонадеянностью или неумением. Стратегия римлян была очень простая и примитивная и заключалась только в том, чтобы разыскать неприятеля. Случаи иного употребления флота встречаются только в виде исключения.

Так именно действовал и Агриппа против Секста Помпея; однако при этом, введя в употребление броневой пояс, абордажные и зажигательные снаряды, он проявил проницательность не только в области тактики (приемах боя), как Дуилий, но, создав порт Юлия, удобно расположенную и безопасную операционную базу, доказал вместе с тем такое понимание стратегии, какого до тех пор не проявил ни один римлянин. В войне против Антония он обнаружил широкое понимание способов ведения морской войны вообще, дав отдельным частям флота самое целесообразное назначение и использовав его с наибольшим вредом для противника:

1) он прервал неприятельские линии сообщений, захватил транспорты, отрезал доставку припасов по морю и, таким образом, вызвал недостаток их в неприятельском лагере;

2) он тревожил и разорял побережье в тылу неприятельской армии;

3) он захватил укрепленные города в неприятельской стране, благодаря чему получил возможность еще более опустошать ее; города эти вместе с тем имели значение как гавани или узловые пункты на морских или береговых путях сообщения; таким образом, он прервал или затруднил подвоз продовольствия неприятелю и сухим путем (Метона, Патры, Коринф);

4) он занял острова, служившие опорными пунктами для его флота (Коркира, Левкадия), и таким образом, стеснил до последней степени район действий неприятеля; он воспользовался этими островами как наблюдательными пунктами для контроля над морскими путями;