Экзистенциальный анализ. Экзистенциальные подходы в психотерапии

Для решения этой «программной» задачи ЭА требуется антропологическая перспектива, которая включает отражение фундаментальных жизненных содержаний (структур экзистенции) и расставляет приоритеты среди отдельных побуждений и стремлений человека относительно этих фундаментальных мотиваций. С учетом основных предпосылок человеческой экзистенции и значения Person, выбирается методический подход, позволяющий обеспечить фундаментальные условия исполненной экзистенции.

Таким образом, ЭА представляет то, что, с его точки зрения, рассматривается как «здоровое» и что считается «важным» для исполненной экзистенции; в соответствии с этим выстраиваются консультирование и терапия. ЭА исходит из того, что суть экзистенции человека (т. е. то, как и для чего он распознает, схватывает и использует всегда имеющуюся возможность принимать решения) находится в его собственных руках – с этой точки зрения, суть экзистенции зависит от самого человека. Экзистенция приходит к исполнению только тогда, когда она может проживаться свободно и изнутри вовне. Ориентация на этот принцип является основой для персонального исполнения в бытии-здесь и поэтому рассматривается в ЭА как реализация сути экзистенции (ср. гл. B. 2.3). В качестве методологии, адекватной персональной свободе и диалогической структуре экзистенции, нам необходимы феноменологическая установка и основанный на ней подход (ср. гл. C. 9).

Феноменологическое рассмотрение условий исполненной экзистенции позволило прийти к следующему: если человек ищет исполнения в жизни (что не детерминировано и находится в сфере его выбора), то это происходит только посредством взаимодействия с четырьмя фундаментальными структурами (или фундаментальными мотивациями – далее ФМ) экзистенции. Имеются в виду:

• нахождение опоры и обхождение с данностями (1-я ФМ),

• чувствование ценности и способность вступать в отношения (2-я ФМ),

• развитие решимости и аутентичности (3-я ФМ),

• согласование с большим контекстом, вследствие чего жизнь деятельно проживается человеком в ответственности перед самим собой и перед другими (4-я ФМ) (ср. гл. C. 3).

В этой концепции речь идет о возможности такой жизни, в которой, с одной стороны, человек может переживать смысл конкретной ситуации, а с другой стороны, более или менее осознанно занимается общим смыслом жизни. Эти элементы, лежащие в фундаменте экзистенциального исполнения, рассматриваются как основа для душевного здоровья и индивидуального счастья.

Экзистенция и болезнь

В фокусе внимания ЭА в большей степени находится здоровье, нежели болезнь. Для психического здоровья важно, чтобы человек находился в согласованности с собой и со своим окружением в том, что он делает или не делает. Основополагающим для этого является диалогический обмен (с другими, с миром, с самим собой). При таком понимании экзистенции уметь жить подобным образом является даже более важным, чем быть физически здоровым или психически свободным от конфликтов[6 - Внутренняя согласованность с собственными действиями является принципиально возможной даже при наличии у человека психических конфликтов. «Согласованность с собой» не означает свободу от конфликтов: несмотря на страхи, депрессию или зависимость, человек может делать вещи, которые прошли его внутреннюю проверку и за которые он может отвечать. Патология расстройства не детерминирует человека автоматически – патогенность может быть даже смягчена в своем экзистенциальном влиянии за счет действий, согласованных с человеком как Person.]. Естественно, это диалогическое согласование с собой и с другим/другими легче находить и выдерживать, будучи психически здоровым, а не имея какие-либо расстройства, фиксирующие переживание и поведение. Можно обобщить это так: вести экзистенциально исполненную жизнь при расстройствах в определенной мере возможно, но это намного сложнее и требует больших усилий.

Принятие того, что согласованность с собой и окружением важна для исполненной жизни, имеет большое практическое значение. Так как, благодаря Person, в человеке существует измерение, которое предполагает наличие физического и психического измерений (т. е. неотъемлемо связано с ними), но в то же время отличается от них и – благодаря свободе – превосходит их (трансцендирует), человек может быть здоровым в своей сущности, даже если он физически болен, парализован или находится при смерти. Он может сохранять свою персональную целостность, оставаться Я, существом, которое в полной мере заслуживает человеческого уважения даже при наличии у него множества проблем или страданий, например, из-за расстройств в сфере отношений, материальной нужды, нарушений сна, физических увечий и недостатков, неврозов, личностных расстройств или психоза (ср.: Frankl, 1975, S. 242 и след.). Это так, потому что человек приходит к исполненной экзистенции не через освобождение от всех препятствий и ограничений, а через максимальное воплощение своего персонального измерения свободы, вследствие чего он каждый раз реализует наилучшее из возможного в каждой конкретной ситуации – лучшее, что возможно для него в сложившихся обстоятельствах и что он рассматривает как таковое. Человек не просто есть тот, кто он есть. Он является чем-то большим. Человек является тем, что он из себя делает, как он решает, – он постоянно и всегда заново становится тем, кто он есть. В своей сущности человек является потенциалом, незавершенным, тем, кто «еще не.», тем, кто может стать самим собой (Frankl, 1975, S. 41 и след.; Heidegger, 1927b, S. 12; Jaspers, 1956b, S. 2; Spaemann, 1996, S. 19–24, 262). В этом осуществляется персональная свобода. Посредством непрерывного внутреннего диалога, постоянно нового позиционирования себя, упражнений и жизненной практики происходит сохранение и даже расширение измерения свободы. Эта свобода, этот потенциал для самодетерминации и есть то, что заслуживает уважения, потому что это позволяет человеку в конечном счете определять себя из себя самого. С этой предрасположенностью связано достоинство человеческого бытия, которое остается главенствующим относительно любого физического или психического состояния (ср.: Frankl, 1975, S. 277; Jaspers, 1962, S. 474; Plessner, 1928, S. 289; Scheler, 1978, S. 11, 38, 70 и след., 1980, S. 372; Spaemann, 1996, S. 181).

В условиях, причиняющих страдание, человек иногда гораздо более интенсивно задает себе экзистенциальные вопросы, чем обычно, потому что во взаимодействии с бытием-здесь они возникают у каждого человека и представляют собой ежедневные вызовы с точки зрения выстраивания жизни. Если человек не может на них отвечать, он начинает страдать. Если ситуация сохраняется или нагрузки непомерно велики, то несоответствия становятся слишком большими, конфликты слишком глубокими и впоследствии возникают психические заболевания (ср.: L?ngle, 1992c; Ofman, 1988, S. 261–266).

Фокус ЭА

В ЭА фокус направлен на центральное измерение человеческой экзистенции, измерение Person (духовное измерение) с его способностью переживать и решать – там находится исходный пункт для работы. Его нельзя упускать из виду – с ним соотносятся экзистенциальноаналитические беседы и образ действия. Практически это означает, что в консультативной и терапевтической работе речь идет прежде всего о том, чтобы находить внутреннее согласие в отношении того, что ты делаешь или не делаешь, и жить в соответствии с ним.

На практике эта концепция может реализовываться разнообразными способами[7 - Ср., например, Frankl, 1982b, 2007; J?bstl, 2002, 2009; Kolbe, 1994, 2000, 2010, 2012; L?ngle, 2014a; Probst C., 2002a, b, 2003; Probst M., 2002, 2004; Tutsch, 1996, 1999, 2002, 2010; и др.]. Она устойчиво определяет как методический подход, так и содержательную направленность в терапевтических беседах и их атмосферу. Нужно постоянно обращаться к способности клиентов принимать собственные решения, мобилизовывать и тренировать эту способность.

Взгляд на человека как на духовное существо ставит в центр внимания в ходе бесед свободу людей. Методически это осуществляется так, что в терапии и консультировании процесс работы преимущественно осуществляется в форме вопросов, вследствие чего пациенты/клиенты становятся субъектами, «принимающими решения». Они сами должны прояснять и определять, что, как и сколько они хотят говорить, и тем самым активно формировать себя и свою ситуацию.

В экзистенциально-аналитических беседах человек не обязан говорить все, что приходит ему в голову, и таким образом выносить наружу самое сокровенное – ведь речь здесь идет не об активизации бессознательного, а об активизации свободы Person. Поэтому клиенты/пациенты должны вносить в беседу только то, что они хотят сказать, за что они могут отвечать. И потому каждый раз они должны заново решать и по-новому актуализировать себя в своих персональных ресурсах. Они должны не только знать об этом, но и через саму атмосферу беседы ощущать, что они свободны, уважаемы в этой своей свободе и что их свобода поощряется. Так, например, в начале разговора клиента, как правило, спрашивают, что для него сегодня важно, о чем он хотел бы сегодня говорить. Но так как речь идет о диалоге, то для позиции терапевта также отводится место. Если продолжить пример начала сессии, то экзистенциальные аналитики также могут высказать клиентам свою позицию в отношении рассматриваемого вопроса, могут подтвердить точку зрения клиента/пациента и проговорить это («я тоже считаю, что это важная тема на сегодня»), в иных случаях они могут задать клиентам вопросы, например, не лучше ли было бы для них продолжить обсуждение с того, на чем оно закончилось в прошлый раз? Когда в ходе сессии экзистенциальные аналитики вносят свои предложения, формируется диалогическое визави. Экзистенциальные аналитики не продвигаются вперед без согласия клиента: это позиция, которой похожим образом придерживаются сегодня во многих школах психотерапии, и часто именно это подразумевается под получением согласия/запроса у клиента и работой над созданием терапевтического альянса (ср., напр.: Parfy et al., 2003; Reimer et al., 1996).

Вследствие того, что терапевты тоже привносят себя в диалог, их свобода также задействуется в терапевтической беседе. Их речь персональна, не следует за какой-либо схемой, не привязана к методам. В каждой ситуации терапевт по-новому решает, что нужно делать, чтобы работать в максимально индивидуальном ключе и соответствовать Person и ситуации. Каждая терапия уникальна и неповторима. Это обстоятельство однажды превосходно охарактеризовал швейцарский врач П. Дюбуа: «Кто лечит двух пациентов одинаковым способом, по меньшей мере одного лечит неправильно!»

За счет свободы каждый человек и каждое построение терапевтической беседы являются единственными в своем роде. Любые методики и техники, которые не учитывают этого, «проходят мимо» человека. Это может не только наносить вред пациентам, но и делать многолетнюю работу терапевтов и консультантов все более выхолощенной и скучной.

Анализ условий экзистенции

Жизнь каждого человека, т. е. «реализация экзистенции», привязана к предпосылкам. Поэтому экзистенциально-аналитическая работа, как мы уже видели, в обязательном порядке предполагает анализ условий исполненной экзистенции, сообразной сущности человека. При этом имеются общие и конкретные предпосылки, анализ которых происходит на двух уровнях: антропологически-эмпирическом («что для этого необходимо вообще?») и идиографическом («что необходимо конкретно этому человеку среди всех его актуальных условий жизни, чтобы достигать внутреннего исполнения и удовлетворять требованиям его бытия-здесь в мире?»). На обоих уровнях вопросов, теоретически и практически, ЭА освещает одновременно как аспект необходимого и установленного, что нужно принять и нельзя изменить (например, необратимые потери), так и аспект свободного, изменяемого, возможного: что нужно этому человеку и какая свобода действий у него есть, чтобы, соответственно, смочь изменить условия или осуществлять в них и с ними что-то важное?

Как уже говорилось, экзистенция является конструктом, который не поддается непосредственному изменению. В связи с этим мы работаем лишь над предпосылками, условиями и возможностями экзистенции. Кроме того, экзистенция – это очень индивидуальное развитие событий, которое нельзя отделить от свободы отдельного человека. Поэтому ее нельзя прогнозировать или закрепить общепринятыми законами. Экзистенция недетерминирована. Можно только решиться на нее и дать ей «произойти» посредством установки открытости и готовности прилагать усилия. Исполненность в бытии-здесь, любовь к жизни, осмысленность и счастье жизни не могут быть «сделаны». В такой же малой степени человек может волевым усилием «произвести» убежденность или надежду, силу, мужество, жизнерадостность, смысл ситуации и т. д. – т. е. предпосылки, позволяющие выносить трудные жизненные ситуации. Здесь человек должен сочетать реализацию своего волевого начала с другим аспектом свободы, а именно с отпусканием, иначе воля становится «спазмом» (L?ngle, 2012).

Границы консультирования и терапии

Сказанное выше наглядно показывает границы подхода. Вся научность и все методы не должны заслонять тот факт, что мы работаем над структурами экзистенции и личности. Посредством чувствования, распознавания, обучения, занятия позиции можно оказывать определенное влияние на переживание, убеждения, ожидания и установки человека и можно воздействовать на некоторые условия окружающей среды и социального окружения. Тем не менее любая терапия остается подчиненной соответствующим закономерностям, присущим внешнему и внутреннему миру, а также внешним и внутренним ресурсам. Психотерапия не является панацеей. Она не всемогуща. В терапии часто уже сделано много, когда трудная жизненная ситуация начинает переживаться человеком в открытой и принимающей позиции. Важность феноменологической установки в психотерапии состоит в том, чтобы непредвзято, без каких-либо ожиданий смотреть на то, о чем, собственно, идет речь и что вообще может быть изменено, даже если наши возможности очень скромны. Пациенты не должны подчиняться каким-либо терапевтическим целям (а также их собственным, возможно, нереальным целям или желаниям), а должны соизмеряться с собой, со своими способностями и возможностями.

Это значит, что экзистенциально-аналитический терапевт должен отойти на задний план, сохранять скромность и увидеть, что именно конкретный пациент в его нынешних обстоятельствах в состоянии понять, пережить, решить, сделать. Тем самым мы никоим образом не защищаем терапевтический нигилизм – напротив, терапевт всегда может установить связь с пациентом, проявлять к нему интерес и сопровождать его. Это помогает, содействует людям в их экзистенции – жизни, которая открыта внутреннему и внешнему диалогу и поэтому соотносится с собственным существом так же, как и с сущностью условий жизни[8 - Ясперс (Jaspers, 1956d, S. 15) формулирует это так: «Экзистенция – это то, что соотносится с собой и при этом с собственной трансцендентностью», т. е. соотносится с тем, что окружает человека. Иначе это не экзистенция (Jaspers, 1956c, S. 6). Еще раз, формулируя иначе: «Экзистенция постигает себя в своей свободе, только воспринимая одновременно в том же акте отличное от себя» (ibid., S. 4).]. В таком дышащем обмене и действенном влиянии в мире экзистенция реализуется на совершенно базальном уровне: мы помещены в мир, в котором нужно находить самого себя, становиться самим собой и эффективно справляться с имеющимися данностями. И все же человек не обязан все это делать – в этом он свободен. Он не обязан находить себя, быть верным себе и добросовестно обходиться с реалиями мира, не обязан вступать в отношения с ценностями и другими людьми. ЭА ничего относительно этого не предписывает и ничего не требует. ЭА является не идеологией, а «инструментом прояснения». В нем идет речь о том, чтобы сделать эту возможность осознанной и доступной, выявить ее последствия – с целью, чтобы каждый принимал решения по своему усмотрению, согласно тому, что ему внутренне созвучно, и по мере своих возможностей.

Экзистенциальная философия

Понимание экзистенции в ЭА восходит к традициям экзистенциальной философии (например: Arendt, 1990; Bollnow, 1965; Espinosa, 1998; Heidegger, 1927b; Jaspers, 1956a, 1974; Kierkegaard, 1844; M?ller, 1964; Sartre, 1946; Zimmermann, 1992). В ней человек рассматривается как «встроенный» в мир. Бытие-здесь[9 - Бытие-здесь – Dasein, термин Хайдеггера, обозначающий предзаданную человеку способность каким-то образом понимать и обходиться с данностями мира, конкретными обстоятельствами своей ситуации. Варианты перевода на русский: «вот-бытие», «здесь-бытие», «се-бытие», «тут-бытие», «существование здесь», «присутствие», «бытие присутствия» и др. – Прим. науч. ред.] – это, как формулирует М. Хайдеггер, «бытие-в-мире» (ср.: Holzhey-Kunz, 2008, S. 203 и след.). Именно эта взаимосвязь человека с «его миром» является отличительной чертой человеческого бытия. По своей сущности человек не является изолированным, и поэтому с ним не нужно обращаться как с «монадой». Более того, все развитие и бытие-здесь изначально и преимущественно осуществляется во взаимоотношениях с чем-то или с кем-то другим. Бытие самим собой, более того, становление самим собой, осуществляется исключительно как участие в диалогической взаимосвязи с другим и другими. В то же время это внешнее соотнесение не должно быть чрезмерным, так как то, что человек ощущает как «собственное», не только является интернализацией внешнего опыта, но и всегда имеет естественное, неповторимое начало в самом Person [10 - Это можно понять (как и многое в психологии) гомологично тому, что происходит на телесном уровне. Каждая клетка тела, каждая молекула, возникает «извне», из мира. Однако протеины в большинстве своем настолько индивидуальны, что не являются взаимозаменяемыми. Они несут неповторимый отпечаток собственной жизненной силы, и это может создавать существенные проблемы при некоторых видах лечения (например, при трансплантации).]. Все отмеченное характеризует экзистенциально-аналитическую работу и соответствующий образ мышления: видеть человека в «его ситуации», т. е. во взаимосвязи и в диалоге с конкретными обстоятельствами, которые касаются или затрагивают его как Person.

2. История возникновения экзистенцанализа

Основатель ЭА (и логотерапии), венский психиатр и невролог Виктор Франкл (1905–1997) был знаком с психоанализом Зигмунда Фрейда 1920-х годов и очень им интересовался. Однако вскоре он перешел в Общество индивидуальной психологии Альфреда Адлера и прошел обучение по индивидуальной психологии. Под руководством своих преподавателей Освальда Шварца и Рудольфа Аллерса он углубленно изучал психосоматику и благодаря Аллерсу познакомился с философской антропологией и феноменологией Макса Шелера, что заложило фундамент для развития логотерапии.

Критика психологизма

Под этим влиянием Франкл присоединился к критике психологизма, высказываемой Э. Гуссерлем и М. Шелером, и стал выступать за развитие индивидуально-психологической антропологии и теории неврозов. Учение Адлера, рассматривающее невроз как механизм и вместе с тем как средство для достижения цели (вторичной выгоды от болезни), психодинамически основывалось на чувстве неполноценности. Франкл увидел в этом редукционизм в форме психологизма и противопоставил ему представление о том, что причиной невроза может быть также экзистенциальная дезориентация и страдание от утраты смысла (бессмысленности) жизни. Франкл придерживался взгляда, что психотерапия должна быть дополнена и развита за счет включения «духовного измерения», в то время как фрейдовский и адлеровский редукционизм был лишен специфически человеческого (в частности, поиска смысла) и нуждался в расширении. Вынесение этих представлений на суд общественности привело в 1927 г. к исключению Франкла из индивидуально-психологического общества.

Против редукционизма в психотерапии

Редукционизм означает упрощение за счет сокращения количества измерений при рассмотрении чего-либо. Если сложные феномены рассматриваются только как проявление психических сил, то, например, любовная связь видится как всего лишь попытка преодолеть чувство неполноценности. Однако партнер может быть привлекателен не только потому, что он восполняет дефицит чувства полноценности, но и в связи с его, скажем, добросердечностью, т. е. качеством, которое не порождается только психикой влюбленного. В психологизме духовное измерение человека со свободой, волей и достоинством лишается своей самостоятельности, из-за чего оно нивелируется и сводится только к психическим процессам. Как следствие, например, ценность поступка или высказывания оценивается исключительно по психологической интенции, а не по их содержанию или оказываемому влиянию.