Закон бумеранга

Я был не прав, когда ответил на твою инициативу и поддержал переписку по «Аське»… Каким забавным это казалось тогда…

С того, – да, наверное, именно с того момента началась длинная логическая цепочка, лабиринт, и каждый раз я сворачивал не туда.

Я хочу сказать, что я не хочу тебя видеть, что я устал, что я ненавижу тебя всей душой.

Я хочу, чтобы ты исчезла из моей жизни навсегда, и никогда в ней больше не появлялась.

Я кричу на тебя, ору, и на какой-то миг ярость становится настолько всепоглощающей, что я способен тебя просто убить. Я швыряю в стенку стулом… Грохот, а через минуту стук в дверь разъяренных соседей немного отрезвляют, ярость понемногу гаснет, но не исчезает, а остается висеть в комнате лохматыми клочьями, похожими на паутину. Я не понимаю, что меня держит рядом с тобой. Ты есть зло, воплощенное зло, ты инкуб, потому что единственное, что в тебе есть хорошего – это сексуальность… Но это такая малость по сравнению с твоими истериками, обвинениями, ревностью, с тем адом на земле, в который ты превратила мою жизнь.

Так какая сила каждый раз намертво запечатывает мне рот, когда я собираюсь сказать: «Уходи»?

Уходи, и не возвращайся, убирайся, я не знаю тебя, и никогда не знал.

Уходи, как кошмарный сон.

Приснись кому-нибудь другому».

Озеро с тритонами

«Буду поздно. Ужин в холодильнике. Не жди меня, ложись спать». Максим пришпилил записку к холодильнику магнитом в виде связки бананов. Он прекрасно знал, что четырнадцатилетняя дочь все равно не будет ужинать одна, в лучшем случае съест холодную куриную ногу. И естественно не ляжет спать, часов до трех ночи точно. Но порядок есть порядок.

Жена в очередной раз ушла. Ушла не насовсем, как могло показаться, и не для того, чтобы кому-то что-то доказать. Просто у них в семье так было принято. Каждый держался за свою территорию. Каждый имел право на одиночество – в любом количестве. Почему-то всегда получалось не меньше недели… Причем это вовсе не означало, что на это время можно считать себя холостым и свободным от клятв в супружеской верности, отнюдь… Максим давно привык оставаться с дочерью вдвоем, на достаточно длительный срок, но иногда становилось обидно – мама у них была даже не приходящая, а так, для галочки.

Конечно, наивно с ее стороны было предполагать, что он будет хранить супружескую верность. Внешность у него была броская, яркая, и, что самое главное – располагающая. Правильные черты лица, зеленые глаза с золотистыми искорками… Женщины выстраивались в очередь, но секс ради секса был ему мало интересен. Несмотря на внешность, Максим не стремился к многочисленным победам, в женщине искал, прежде всего, друга и понимающего собеседника, и бывал безмерно счастлив, если находил. Тогда секс становился ему уже не нужен. Дамы ломали копья, добиваясь его благосклонности, а Максим многозначительно улыбался, и…

Продолжал жить, как ни в чем ни бывало. Он давно бы мог уйти от Татьяны. Леська взрослая, поймет и поддержит; родители и прочие родственники повозмущаются и перестанут. Может быть, если бы у Тани не было степени инвалидности, он сделал бы это уже давно. Сейчас его держала не жалость, и даже не любовь, а привязанность, уважение, и уверенность в том, что Татьяна поступила бы так же.

Сегодняшнее свидание, на которое собирался Максим, было не более чем побегом от одиночества на этот вечер. Леська была у подруги, а он, как обычно болтался в чате. Слишком настырная барышня просто вынудила его согласиться на встречу. Он купился даже не на наглость – этого добра и так вокруг хватало, а на здоровую иронию и тонкий юмор незнакомки. «Ну что же, посмотрим, каков ты, цветочек аленький»…

Пока Максим шел через дворы к автостоянке, накатившая дома меланхолия понемногу рассеялась. Теплый осенний вечер многообещающе подмигивал фонарями, обещая свидание с красивой девушкой, (Максим почему-то был уверен, что она красивая), несколько часов беззаботности и почти свободы…

Что-то белым пятном скользнуло по стене многоэтажки, ярким бликом мелькнуло на фоне темных деревьев и медленно приземлилось на асфальт в нескольких шагах впереди Максима. То, что это всего лишь бумажный самолет он понял еще, когда этот маленький летучий корабль не совершил и половины своего короткого пути. Сейчас же ему почему-то показалось, что это белая птица с перебитыми крыльями, умирающая в равнодушных городских джунглях. Чья-то несбывшаяся мечта, выпавшая из окна многоэтажного дома.

Плавно слетевший ему под ноги самолетик Максим поднял чисто автоматически. Было жаль наступать на белые крылья мечте. Он уже размахнулся, собираясь послать его в следующий полет, когда вдруг заметил, что белый, плотный лист бумаги исписан мелким, явно мужским почерком. Пробежав глазами несколько строк, Максим развернул лист.

«-Ну, теперь-то ты понимаешь, что был абсолютно не прав?!

Понимаю.

Я понимаю, что был не прав, когда предложил тебе выйти за меня замуж.

Я понимаю, что был не прав, когда…»

Дочитав до конца страницы, Максим сложил листок вчетверо и сунул в карман куртки, совершенно не отдавая себе отчета в действиях.

Девушка оказалась не только красивой, как предполагал Максим, но еще и далеко не глупой. Они сходили в кино, а потом несколько часов подряд сидели у Максима в машине и… Разговаривали. Общих тем было так много, что ни о чем другом даже не думалось. Максим почему-то знал заранее, что, несмотря на полное взаимопонимание и схожесть характеров, между ними с Ларисой не будет ничего – кроме приятельских отношений. Дружбы тоже не будет. Она была для мужчин недосягаемой, неуловимой, полуреальной, как обрывок тумана летним утром. Он был для женщин – идеалом, божеством, мечтой… Разве может дружить мечта с обрывком тумана?..

Домой Максим пришел под утро, а об этом странном письме вспомнил лишь через сутки, когда шел той же дорогой, но на свидание с другой. Что это было? Чей-то крик души? Случайность? Знак?

– Катись ты к черту! Ты еще пожалеешь! Ты, ублюдочная скотина!..

Попавшийся под руку стакан с громким звоном разлетелся об дверь, только что навсегда закрывшуюся за молодым человеком, с которым она познакомилась всего пару дней назад. Осколки осыпались вниз каскадом стеклянных капель.

– Ты еще приползешь ко мне, придурок!

Следом полетела книга, потом – карандашница, и, не помня себя, Саламандра принялась крушить комнату. И лишь через несколько минут, занеся стул над монитором компьютера, она опомнилась, и замерла.

– Черт… – Саламандра медленно огляделась. Ее спальня выглядела так, словно по ней прошелся смерч. На полу вперемешку с осколками стекла валялись рамки с фотографиями, разбитые цветочные горшки, порванные книги… Гардина висела на одном гвозде, разорванный в нескольких местах тюль был похож скорее на тряпку, чем на занавеску. У стула от удара о стену отломилась спинка, вместо люстры злобно ощерились зубами-осколками разбитые плафоны. С ночником дела обстояли столь же печально.

– Черт… – Девушка села на пол, сжав руками голову. Ужасающие масштабы погрома не потрясли бы ее настолько сильно, если бы не две пришедшие не вовремя здравые мысли: соседи могли вызвать милицию, услышав грохот, и все это придется убирать, да еще и покупать взамен испорченных новые вещи.

Сомнения в собственном душевном здоровье непременно посетили бы любого способного рассуждать человека, но ей это качество было незнакомо.

Саламандра чувствовала себя совершенно опустошенной, но ненависть к ушедшему парню, да и ко всему мужскому роду в его лице не стала меньше. Пошатываясь, она встала, села на покалеченный стул, перед письменным столом, и с удивлением увидела в углу чудом уцелевшего монитора значок нового сообщения в «Аське»… Да, помниться, перед началом ссоры она залезла туда пообщаться с приятелями – друзей у Саламандры не было, – а потом попросту забыла отключить Интернет. Она кликнула мышкой на желтом прямоугольнике, и с удивлением увидела сообщение от незнакомого пользователя, некоего Кента: «Привет, Саламандра».

Ник «Саламандра» девушка выбрала, ни на что особо не намекая. Земноводное, тритон, да и бог с ним. Однако получилось так, что он почти отразил ее истинную суть. Приписываемое семейству земноводных исключительное холоднокровие и равнодушие были ей присущи в полной мере, но вот спокойствием собратьев она, к сожалению, не обладала. В ее лице было слишком мало правильных черт для того, чтобы назвать ее красавицей, и недостаточно мягкости и доброты, чтобы стали уместны эпитеты «приятная» и «очаровательная». Она могла бы считаться симпатичной, если бы не жестокость и истеричность, явно проступающие сквозь ее черты, как очертания неровной поверхности сквозь плавящийся воск, и отнюдь не добавляющие ей шарма. Невысокий рост компенсировался точеной фигуркой, в которой мужчины просто не успевали рассмотреть изъяны – настолько быстро они оказывались под действием сексуальных флюидов, исходящих от нее в неимоверно больших количествах.

Саламандра не отличалась особой нравственностью, но умела вовремя остановиться, если чувствовала, что самец от этого лишь крепче заглотит наживку. В любом случае, попав под ее воздействие мужчина не успевал опомниться. Приманка, включающая в себя всевозможные приемы соблазнения, бурный секс, который сам по себе не был ей интересен, и являлся не более, чем мощным рычагом воздействия на самцов, быстрое перевоплощение в жертву, путем нескольких нехитрых манипуляций с мужским сознанием, а затем создание огромного, всеобъемлющего комплекса вины. На этом этапе сорваться с крючка мог только человек с необычайно сильной волей, умеющий в любых ситуациях мыслить трезво, не реагировать на провокации и ни при каких условиях не поддаваться панике.

Впрочем, такой человек изначально не мог попасться в ее сети.

Об одном исключении, лишь подтверждающем правило, Саламандра до сих пор вспоминала с досадой. Она все сделала правильно, довела самца до последней стадии, она сама видела, как этот сильный, спокойный мужчина крушит мебель и плачет, как ребенок. Но, когда она уже почти расслабилась, решив, что обеспечила себе надежный тыл до конца своих дней, и что этот сом не порвет леску, как бы ни метался и ни бился он на привязи, рыба неожиданно перекусила леску и ушла.

Сом оказался китом…

Почему он так стремился на свободу, почему для того, чтобы удержать любого самца ей приходилось прикладывать титанические усилия, Саламандра не задумывалась.

Она, не думая, набрала на клавиатуре «Привет, Кент». Никогда не подводившая ее звериная интуиция подсказывала, что в ее сети идет новая крупная рыба.

Максим остановил машину в нескольких метрах от остановки, и приготовился к долгому ожиданию, но девушка оказалась неожиданно пунктуальной. Усевшись рядом с ним на переднее сиденье, она не стала поправлять слегка задравшееся пальто, приоткрывшее любопытному взгляду красивые ноги. Максим усмехнулся про себя: как же, как же… Знакомый прием. Девочка-то, похоже, банальна до оскомины.

– Ну, здравствуй, Кент. Очень приятно. Даже больше приятного, чем я ожидала. – Она, не стесняясь, нарочито медленно прошлась по нему взглядом.

Максим поперхнулся и закашлялся. Девица притягивала, как магнит. На ней большими буквами было написано «трахни меня», но Максим не был уверен, что все так просто. В острых чертах ее лица, в узкой линии губ, в тонких раздувающихся ноздрях, в восточном разрезе глаз было что-то первобытное, хищное, притягивающее и отталкивающее одновременно.

В какой-то момент он даже подумал, что ее поцелуй, сладко-острый, до боли, должен непременно иметь привкус крови, гнили и болотной воды.

Саламандра…

Он тряхнул головой, прогоняя бредовые мысли. Саламандра выжидающе смотрела на него.

– Привет. Я Максим. – Он хотел, было, протянуть руку, но почему-то поостерегся.

– Саламандра.

– А?..

– Саламандра. – Сказала, как отрубила. Тем неожиданнее была легкая улыбка, сделавшая лицо девушки в полумраке салона почти красивым.