Бытие и безумие [и драконы]

И она же оберегает нас от прорыва в наши вселенные хаотического безумия [см. «Безумие и Хаос»], который обладает силой титанов, низвергнутых в пропасть.

Ее нельзя не любить – до потери собственного разума – и ее нельзя не ненавидеть – до стиснутых в судороге кулаков.

Норма правит миром, загоняя безумие в чулан с пауками [см. «Безумие и чулан»].

I.I.26. Безумие и стена

Безумие видит стену там, где ее нет, и не видит стены там, где она есть. Это та самая стена, возле которой стоял полковник в ожидании расстрела. И это та же стена, что отделяет привычный мир от Штормхолда. Это стена, которую обычно призывают разрушить в решительных героических песнях. Она же играет роль изгороди, «по ту сторону» которой начинается Иное. Это та стена, которая ограждает город от внешнего мира, и она же разделяет его на враждующие части. И это – стена, на которой висит ружье [см. «Безумие и ружье»].

Безумие не помогает проходить сквозь стену, но может помочь просочиться сквозь нее, отчасти следуя принципам квантовой теории. Для этого нужно прежде всего отказаться: от цели, от веры в себя, от «незамечания» препятствий. Нужно увидеть атомы стены, закрепленные в пустоте, и больше не видеть ничего.

Самые крепкие стены – воображаемые.

I.I.27. Безумие и эпохи – 1

Начать нужно с маятника, доказывающего вращение земли, на котором раскачивался Мишель Фуко, пока не был изгнан из музея [см. «Безумие и маятник»]. Тогда он задумал описать историю безумия в классическую эпоху, а заодно – и в другие. Точнее – «историческое рассмотрение безумия в его становлении – в неразрывной связи с социальным и научным дискурсом эпохи».

Его интересовала прежде всего история отчуждения безумия, – «какие уравновешивающие друг друга операции образуют его как целое, из каких социальных далей являются люди, вместе удаляющиеся в ссылку и гонимые одним и тем же ритуалом сегрегации, наконец, каков был опыт самосознания человека [в разные эпохи], когда он обнаружил, что некоторые привычнейшие его черты становятся для него чужими, утрачивают сходство с узнаваемым им самим образом самого себя».

Сперва Фуко хотел назвать книгу «Иное безумие», подчеркнув перекличку с цитатой Паскаля: «Люди неизбежно столь безумны, что было бы безумием впасть в иное безумие – не быть безумным».

При этом Фуко признает существование психических расстройств «как объективной реальности, существующей до возникновения любого научного дискурса»; а формы безумия определяет «дискурсом, в рамках которого они существуют и который различается от эпохи к эпохе».

Он считает, что «медицинский дискурс о безумии является продуктом практики изоляции» и что «положение вещей, когда безумие полностью узурпировала медицина, существовало не всегда».

А еще – что понятие «нормы» и «нормального человека» в психиатрическом смысле слова – лишь мыслительный конструкт, сущность и место которого становятся ясны только в контексте социального и культурного развития».

Отношение к самому Мишелю Фуко и его книге тоже менялось в разные эпохи, и поначалу это текст вызвал ужас [см. «Безумие и ужас»].

I.I.S-2.27/28. Садовник [Суб-личности-1]

(1)

Это мужчина лет 60 или старше. Очень внушительный. В смешной шляпе. Он работает в огромном саду.

Он говорит:

– Ты не знал обо мне.

О том, что я есть. И всегда был.

Я существую, и многое знаю о тебе.

Я еще вернусь, когда придет время, и мы сможем поговорить.

(2)

Он стоит, выпрямившись во весь свой огромный рост. В левой руке у него садовый инструмент. Его глаза смотрят вдаль.

Он говорит:

– Еще не пришло время. Ты слишком торопишься. Когда солнце изменится, я покажу тебе сад.

Он умолкает. Но губы продолжают шевелиться. В правой руке – веточка клена.

(3)

Он говорит:

– Я знаю других, что живут в тебе. Некоторые из них не знают даже о моем существовании. Многие из них испуганы.

Он снова молчит. Сильный порыв ветра. Он замирает и становится недвижим. Мне неспокойно.

I.I.28. Безумие и структура

Любое безумие разрушает любую структуру, и в то же время любое безумие может – на данный момент времени – быть описано некой структурой, которая изменится непредсказуемым образом уже в следующий момент.

Такова и эта книга. Тот, кто решится взять ее в руки во второй раз, обнаружит, что ее структура за это время изменилась, и не сможет найти многих глав, которые были в первый раз, и наткнется на совершенно новые главы, которых сначала не было.

Мы не будем здесь делать ссылки ни на структурализм, ни на постструктурализм (опытный читатель сам проделает всю эту работу), но в то же время не можем не упомянуть мета-структурализм, о котором писала в своей нашумевшей книге «Мета-структурализм и анализ одной деструктивности» Сара Экслер.

Структура пытается прорваться к нам сквозь любое безумие, а безумие старается прорасти сквозь любую структуру. Структура никогда не полна, ее всегда дополняет как минимум Ничто [см. «Безумие и Ничто»], а безумие всегда оставляет место для избыточных структур [см. «Безумие и избыточность»], и здесь возникает Нечто [см. «Безумие и Нечто»].

I.I.29. Безумие и философия – 1

Здесь мы не будем писать про «философию безумия» – об этом написаны уже сотни книг [см., например, «Безумие и эпохи»], равно как и о «безумной философии» (термин предложен Катериной Шмидт). Речь пойдет о более привычной, «обычной» философии.

Один философ говорил мне примерно следующее.

С одной стороны, если взять «классическую философию», то она основывается прежде всего на строгой логике (которая, быть может, не исключает полностью безумия). Впрочем, иногда за такой строгой философией стоит вовсе не смысл, а пустота, даже – опустошенность (что, естественно, нельзя назвать безумием). Философия основывается на системе доказательств, но и тут порой прорывается безумие.

С другой стороны, есть неклассическая философия, например, «философия жизни», и тот же Ницше был одержим безумием. Умный человек идет по проторенным путям, а безумец открывает новые дороги.

Таков в естествознании Эйнштейн, который прорвал плотину (но это не имеет отношения к Плотину) привычного. Циолковский, который взлетел, вышел на вторую космическую и покинул орбиту Земли. Таков Лобачевский.

Уже Шопенгауэр (который иногда применяется как лекарство) совершил прорыв, уход от рациональности: «Все, что существует, – неразумно. И разум вторичен по отношению к воле, воле к жизни».

Кьеркегор своим полубезумием вызвал страх и трепет, вышел за пределы разума и позвал нас с собой.

I.I.30. Безумие и корабли – 1

Любой корабль – это всегда и Корабль Героев и Корабль Дураков.

Тот, кто пишет эту главу, пытается увидеть всю книгу целиком. Это ему удается с трудом. Другие зовут его Навигатор. Он умеет строить корабли, поэтому хочет, чтобы эта глава отражала целостность всей книги.

В соответствии с Законом Лема: «Вынырнув из конфигурационного пространства в реальное, дракон выглядит словно множество драконов, хотя в сущности они – единое целое, подобно пяти внешне совершенно независимым друг от друга пальцам руки, показавшимся из воды», – это закон единства и множественности [см. «Безумие и множественность»] драконов. Согласно Закону Лема – Словика, все корабли, появившиеся в реальном пространстве, – это один и тот же корабль.

Эта книга – большой корабль, внутри которого есть эта глава, тоже являющаяся небольшим кораблем, которая содержит в себе, в свою очередь, весь корабль, внутри которого спрятан еще один корабль, и так далее.