Ото ж бо и воно!.. Малая проза, рассказы о жизни, про жизнь и за жизнь

– вьетнамка – летняя обувь. Как и чешка, кстати – обувка для танца в помещении.

– панамка – головной убор, а не жительница Панамы.

– молдованка – улица такая знаменитая в Одессе.

– полька – тоже танец.

– венгерка – гусарская короткая курточка.

– а гречка вообще тут ни причём. В Греции гречанки. И корейку (свиную грудинку) не впутывайте сюда тоже. В Корее у нас кореянки живут обычно…

– шведка – спортивная деревянная лестница.

– кубинка – боксёрская груша (бело-чёрно-белая, три полосы), а канадка – причёска боксёра, а не мадам из Канады.

– финка – складной нож.

– шотландка – юбка в крупную клетку.

Хотел напоследок сюда приплести ещё и «землянку» – жительницу Земли вообще, но не буду.

А то землянки обидятся сейчас. Ибо, как говорит Коля, жопен дризцих!.. И с ним не поспоришь.

****

Радость жизни

…Наблюдательность моя, чёрт бы её побрал, всю дорогу вопросы мне задаёт, подталкивая к ответам неожиданным и не всегда приятным.

И со стороны на себя смотришь, бывало, и задумываешься: чего ты так напрягся, дурачина? Каких ещё ответов ты ищешь?.. Чего ты ждёшь вообще?..

…Изнуряемый праздным бездельем, верным спутником моим, чесал я давеча не спеша в районе мозжечка вилкой…

Я серьёзно, товарищи!. Сижу я, ем макароны «по-флотски», телевизор какую-то гадость орёт, а я сижу и чешу вилкой немытую лысину свою, и думаю: «А что же вот сейчас, действительно, может радовать современного интеллигентного человека? Радовать не как подарок какой, а так… просто радовать. Неожиданно. Есть ли радость в жизни-то вообще?..»

И пытаюсь вспомнить и сопоставить, и в голову всякая дрянь лезет…

Помню, например, на меня девушка упала…

Чего вы смеётесь? Я совершенно серьёзно. Иду я поздно вечером как-то. Настроение паршивое, денег не заплатили, пообедать не получилось, начальник оказался сукой бессовестной, мозоль на ноге лопнул и горит, сволочь, и за квартиру третий месяц не плачено… Короче говоря – полный комплект. И тут из-за угла в темноте вылетает велосипед, и сбивает меня с ног… Лежу я на клумбе в позе морской звезды. Надо мной звёзды светят, а на мне лежит девушка. И ржёт, как конь… Вроди мелочь, пустяк, а приятно… Душистая такая… Упругая… Два дня я потом ею пах… Девушкой-то… Снежаной.

Или как-то, помню, мне синица очки разбила. Сижу я…

Чего вы ржёте опять?!.. Я на полном серьёзе!.. Это, пожалуй, самая загадочная история моя. На лавочке сижу я, думаю, где бы денег взять, штраф оплатить, а то… Короче говоря, совсем хреновый ситуэйшын… Сижу, вздыхаю горестно, туфли снял, чтобы носки высохли… Туфли-суки, жмут, как… И тут, короче, на полном лету мне синица в глаз!.. Какой-то гад за ней гнался, понимаете? Сокол, что-ли?.. Я сначала даже обиделся. Чё за фигня, думаю, такая?.. Почему именно в мой?!.. И почему именно сегодня?.. Искала она меня, сволочь, что ли?.. Потом остыл немного, успокоился, кровь остановил, и думаю, а ведь повезло же опять!.. Во-первых, слава богу, что он, сокол-падла, её не догнал!.. Представьте, если бы они дуэтом мне в рожу въехали?.. Вам ещё никогда синицей по роже не приходилось получать, товарищи?.. Нет?.. Неприятное ощущение, поверьте на слово… Аж дух захватывает!.. А во-вторых, рассуждаю я дальше, как же всё-таки это замечательно, что и очки крепкие в Китае делают, и синица попалась жирная – полностью в очко китайское не пролезла, застряла примерно в талии. Как не крути, а есть и приятное что-то всё-таки…

…И ещё один случай опишу, и вы поймёте – из всего можно извлечь что-то приятное.

…Бегу я как-то домой. Ночь на улице. Конец лета. Холодно уже ночью, а я, дурак, как всегда мёрзну в сланцах-то. Бегу уже автоматически. А темень такая, что просто караул. От фонаря к фонарю бегу, на патрульные машины из далека поглядываю, радуюсь – почти добежал уже. К дому подхожу, тишина… А в тишине, сами знаете, невольно на цыпочках начинаешь скакать, чтобы не шуметь, сланцами-то… И так я приловчился, что к самому дому крадусь уже не дыша, со сланцами в руках. Так и выхожу я на свет с вытаращенными глазами, не моргая (привыкли пялиться в темноте-то), на носочках… А там какая-то толстая дура за углом пописять села… видили тили ти!.. Я-то её сослепу не вижу, и подхожу на цыпочках, как вампир выпучился… А она-то меня ещё из далека видит оказывается!..

…Я потом, уже дома, сижу и радуюсь, что заикой не остался. Думаю: боже мой, как же всё-таки мне опять повезло, что я ни то что пописять тогда не хотел, а даже… и не ел весь день!.. Живот пустой.

И никогда я до этого не мог подумать раньше, что человек может так громко произнести букву «А»…

…Вот и говорю я – есть она, радость в жизни. Есть, товарищи!..

****

Абраша

… – От же ж, сука какая!.. От же ж, с-сука!..

О порог торопливо оббили онучи, тут же в стену что-то шмякнули, звякнула длинная железка засова, и в проём, поднимая задубевшую дерюгу, сквозь облако пара, выдохи, искря снежинками, шумно ввалился огромный Сенечка, волоча за шиворот жалкое щуплое существо. С силой швырнув на пол приведённого, Сенечка хлопает себя рукавицами по бокам, стряхивая снег в предбаннике, ругаясь с таким видом, будто он уже сколько раз предупреждал, а его не слушали, и вот – на тебе!.. Опять!..

– Дывысь, Яков Алексаныч!.. Эта сука опять по шконорям шарит!.. От же ж, сука какая!.. Мало ему тот раз накасмыряли!.. В кандейку я счас сунулся, смотрю – шо такое?.. А эта паскуда…, – повернувшись, Сенечка чуть приоткрыл обледеневшую дверь сарая и зло кричит во двор, зовёт товарища, – Калюга!.. Э!.. Калюга!.. Де ты там, сучий потрох?.. Нук, иди сюды!..

В сарае жарко натоплено, но темно и душно. Замызганная печь чадит копотью, гудит и щёлкает, пузыря лёд на торчащих из неё дровах. На чёрных стенах, накинутое на вбитые между брёвен крючья, висит тряпьё. Тут же насажены валенки, пучки хвороста и мешки. Сбоку печки, на высокой наре, устланной тугим тюфяком, поджав ноги, сидит бригадир Яков Александрович и здоровяк Паша Дуролом.

– От же ж, сука!.., – не успокаивается Сенечка, приноравливаясь пнуть лежачего на полу зэка, и тот, замёрзший до костей, кутаясь в тряпьё, поджимает колени к животу, и вдруг, подавившись всхлипом, натужно кашляет, словно лает, выворачиваясь от судороги, подвывая и задыхаясь.

Паша горько вздыхает и нехотя спускается с нары, вдевая ноги в сапоги, обрезанные на манер ботинка:

– Абраша?.. Ты что ль?.. Милый…

Брезгливо наклоняясь, он смотрит на лежащего на полу и говорит ласково, почти с сожалением:

– А?.. Абраш?.. Ты что ль, касатик?.. Опять, что ль?..

Лежащий заходится кашлем, корчась и задыхаясь. Кашлять ему не удобно и он вытягивает ноги, со свистом набирая воздуха, вздувая жилы. Пользуясь тем, что тот убрал колени от живота, Паша легонько пинает его под дых:

– Абраш?.. Чё молчишь-то?.. Отец родной!..

Несчастный кашляет чудовищно, навзрыд. Громко лает в воздух, слабо ворочаясь и дрожа. Давясь мучительно и колюче, он выбрасывает вместе с кашлем что жалобно и нечленораздельно, с минуту ещё корчит костлявое тело и постепенно успокаивается, выдыхая громко и пуская слюну.

Паша сплёвывает в сердцах и опять лезет на нару.

Бригадир смотрит на это без интереса, и почти остывший Сенечка со вздохом садится на корточки:

– Оклемался, рожа?.. Чё зенки пялишь?..

Спокойствие бригадира Сенечку оскорбляет и на правах потерпевшего, он горячо жалуется:

– Никакого сладу с этой сукой, Яков Алексаныч!.. Никакого!.. Вот такой мой сказ!.. Никакого сладу!.. Или я или кто другой порешит эту крысу!.. А вам потом хлопоты с начальством!.. Так что решайте, Яков Алексаныч!… А то… Никакого терпения!..

Сделав праведное дело, Сенечка злобно пинает лежачего в спину: «у… сука!». Тот тонко вскрикивает «Ай!», и опять прижимает коленки к груди. Уставившись в точку неподвижно слезящим мокрым лицом, он не мигая смотрит в пламя печи и трясётся по-собачьи, успокаиваясь и согреваясь. Привыкший к побоям, он хочет только одного – подольше находиться тут, в двух метрах от огня. Пламя освещает костлявое чумазое лицо, синее ухо с запёкшейся кровью. Глаза неподвижны. Кашель сладко отступил и дышать можно спокойно, жадно и тепло…

… – И куда мне его?, – бригадир хмуро склонил голову, с неохотой спуская ноги на пол, – Шо вы его туркаете все? И с котельной его турнули, и с бригады… Думал, хоть в делянках пригреете… Чё он спёр-то?..

– … Жратву ворует, сука!, – кричит Сенечка, с ненавистью накидываясь, – У Якимова сухари сожрал!.. У меня тырит, паскуда, хоть караул кричи!.. Я что – кормить его, паскуду, обязан?.. Доходяга не рабочая, голь перекатная!.. Что не угляди – то тут, то там озорует, сволота!..