Златовласка

Тишина. Резко выдохнув, Аня всунула ноги в туфли. Из ванной раздался ужасающий грохот, тишина и стоны. Аня уже держалась за дверную ручку. «Я ушла, – сказала она себе. – Я уже ушла. Почти».

Она схватила сумку и выскочила за дверь, дважды прокрутила ключ в замке привычным движением. «Ты понимаешь, что это статья? – спокойно спросил ее внутренний голос, тот самый, что готовился к поступлению на юридический. – Оставление в опасности». «Только если она пострадает. Только если докажут, что я там была».

Аня вставила в наушники в уши, сделала музыку громче и уверенно зашагала вперед, навстречу светлому будущему, не оглядываясь.

10

Она не пошла домой. Слонялась по городу, заглядывала в магазинчики, сходила в кино – все, что угодно, лишь бы не домой. Сколько не пыталась Аня убедить себя, что все сделала правильно, маленькая девочка внутри нее знала, что это не так. Аня сделала плохо. Аня боялась. Она знала, что мама не будет ругать, она боялась другого: узнать, что случилось с бабушкой. Насколько сильно она пострадала? Сломала руку, вывихнула сустав или что похуже? Если бабушка совсем сляжет, это будет кошмар. Как будто то того, что было, недостаточно. Куда ж дальше?

«Месяц, всего месяц, – успокаивала она себя по пути домой. – Что бы не случилось, мне остался всего месяц. Я выдержу. А потом уеду, и пусть разбираются сами, парочка злобных сколопендр».

В подъезде в нос ударил едкий запах бытовой химии. «Может, это не у нас?» – с надеждой подумала Аня, этот запах не предвещал ничего хорошего. Но долго надеяться не пришлось. Поднявшись на пятый этаж, Аня еще немного помялась у двери. Нет, у нее совсем нет других вариантов. Почти не дыша, она открыла дверь и вошла в квартиру.

Мама драила ванную. Было совершенно нечем дышать, пары чистящих средств буквально висели в воздухе и выедали глаза.

– Мам? – позвала Аня, все еще держась за ручку двери, казалось, она готова сбежать в любой момент, но ей совершенно не куда было бежать.

– А, вернулась, наконец-то. Давай, раздевайся и поможешь мне.

– Мам, а что происходит? – осторожно спросила Аня, понимая, что бабушки, по-видимому, дома нет.

– Уборка, Аня. В доме происходит уборка, а ты шляешься до ночи, не понятно где! – раздраженно бросила мама, хотя и понимала, что вопрос в общем-то не об этом.

Они молчали, глядя друг на друга. Аня не двигалась с места.

– Бабушка умерла.

Аня побелела и еще сильнее сжала ручку двери.

– Упала в ванной, сломала ногу, голову разбила, а там не знаю, что, может, повторный инсульт, а может, еще что напишут. Когда я пришла, она уже была мертва какое-то время. Все в крови, в моче и… скорая, полиция – я задолбалась, понимаешь? Раздевайся и помоги мне.

Аня молча кивнула. Она не могла говорить, единственные слова, на которые она была способна, застряли в горле: «Это я. Это я ее убила».

11

Внезапная смерть матери погрузила Марину в оцепенение. Она делала все необходимое для организации похорон, говорила на какие-то понятные бытовые темы, снова и снова отмывала квартиру до стерильности, но не трогала вещи покойной, не вынесла хлам из ее комнаты, даже не выкинула груду лекарств, скопившихся на прикроватной тумбочке. Ане всегда казалось, что смерть бабушки станет освобождением для них всех, но может, она ошибалась? Может, как и она, мама винила себя, но в чем? В том, что была недостаточно хорошей дочерью? Или в том, что так долго и так сильно ее ненавидела? А может, и не ненавидела вовсе, а просто не могла простить? Может, именно в этом дело? А может, ей просто больше некого было винить, кроме себя самой? Чушь, конечно, ведь была еще Аня и ее отец.

В любом случае, они обе долго молчали, погруженные каждая в свою скорбь, как будто и не замечая друг друга. Как планеты, вращающиеся на своих орбитах, никогда не пересекаясь, но все же незримо влияя друг на друга, они продолжали вращаться в пространстве их общего двухкомнатного мира, пока однажды утром мама, не отрывая взгляда от своей чашки кофе, не сказала, как будто самой себе:

– Не думала, что ты будешь так переживать из-за бабушки.

Аня посмотрела на нее взглядом, полным непонимания, а когда это не помогло, все же спросила:

– О чем ты?

– Ты похудела после ее смерти. И вообще, как-то стала на нее похожа.

Аня продолжала не понимать. В ее отражении в зеркале не изменилось ничего. Она проверяла.

– Я не понимаю, мам.

Мама кивнула и встала из-за стола.

– Пошли, покажу, – бросила она, по-прежнему не глядя на дочь.

Мама вошла в гостиную, которая все еще оставалась «бабушкиной комнатой», открыла дверцу шкафа, на внутренней стороне которой было зеркало – единственное зеркало, в котором можно было увидеть себя в полный рост, а потом принялась искать что-то в ящиках комода. Чем-то оказался старый альбом.

– Смотри, – сказала она, протягивая дочери пожелтевшую фотографию. На карточке была компания улыбающихся молодых людей. Бабушка на фотографии была чуть старше самой Ани сейчас, она стояла чуть сбоку и не смотрела в кадр. Лица было почти не разобрать.

Аня все еще не понимала.

– Не смотри на лицо. Лицом ты пошла в отца – удивительное портретное сходство для девочки. Смотри на фигуру, осанку, позу, видишь? Стать. Твоя бабушка никогда не была красавицей, но в ней была стать, порода, понимаешь? Это лучшее, что ты могла от нее унаследовать. Раньше я не замечала. Приглядись.

Только тогда она заметила. Расправленные плечи, приподнятый подбородок, расслабленная поза, сильные руки – все это тело говорило о уверенности, чувстве превосходства. Она не заискивала, не заигрывала ни с кем, знала себе цену и в кадр не смотрела намеренно, ей не надо было стоять в центре, чтобы привлекать внимание – все внимание и так было ее. Аня переводила взгляд с фотографии на зеркало. Да, теперь она видела. Она больше не была затравленной мышкой, маленькой тихой отличницей. Внутри нее теперь жил совсем другой зверь. С когтями, зубами и горящим взглядом. И этот зверь понемногу пробирался наружу.

12

– Не дай им себя затравить, слышишь? Мужчины, женщины, преподаватели и одногруппники – они все всегда будут против тебя. Не дай им себя затравить. Не дай им распоряжаться твой жизнью. Никому. Никогда, слышишь? Ты одна. Ты одна против всего мира. Только тогда ты победишь.

Это было единственное наставление, которое Аня получила от матери. Жестокое, но честное. Впрочем, жестокая честность – это все, на что Аня могла рассчитывать с самого детства.

Она коротко кивнула, взяла чемодан и, не оборачиваясь, пошла к автобусу. Когда Аня села на свое место и выглянула в окно, мамы уже не было. Она подумала, что мама никогда не отличалась сентиментальностью, но все равно почувствовала укол сожаления. Она вставила наушники, включила музыку и постаралась отогнать от себя подступающие волны грусти. Новая жизнь. У нее начинается новая жизнь. В ней все будет иначе.

Аня закрыла глаза и постаралась представить себе это самое «иначе». Получалось не очень, в сознании мелькали разрозненные картинки-кадры, на них сплошь красивые смеющиеся и улыбающиеся люди, которое смотрят на нее тепло и открыто, протягивают руки, зовут с собой. Ее люди. Свои. Никакого успеха, признания или богатства она не хотела так сильно, как простого человеческого тепла. Быть для кого-то другом, быть своей в чьей-то компании. Не смотреть со стороны, как кружатся на танцполе парочки на выпускном, не улыбаться подслушанной шутке, не отводить глаза, не прятать зависть в глубине души, не идти домой одной в рассветной дымке. Больше не быть одной. Никогда.

13

Аня сразу заметила, как изменилось лицо Елены Николаевны, когда она подняла руку на перекличке. Страх, злость, презрение – Аня так часто видела эти эмоции на лицах людей, что не могла ошибиться. Ей было достаточно доли секунд, чтобы понять: будут проблемы.

Петрова Е.Н. заведовала кафедрой Истории и теории государства и права. Девочки в общежитии в один голос твердили, что Ане очень повезло, что именно Петрова будет вести в ее группе теорию права – это самый важный предмет на первом курсе, а Петрова берет себе очень мало групп. Ане не терпелось познакомиться со светилом, но этот взгляд, брошенный на нее поверх журнала, все изменил за мгновение. Она сидела, растерянно оглядываясь и пыталась понять, что же только что произошло.

Одними взглядами Петрова не ограничилась: она то игнорировала Аню на занятиях, то наоборот, вызывала на каждой паре, отпуская едкие комментарии и придираясь к формулировкам ее ответов, не принимала ее письменные работы или занижала балы за очевидно правильно выполненные контрольные. Аня ходила на все лекции, заучивала конспекты и штудировала учебник и первоисточники, но понимала, что все зря – это была травля. Одногруппники ей сочувствовали, возмущенно переговаривались в коридоре после каждой пары и всячески ее поддерживали, но в глубине души были рады, что не они стали объектом ненависти. Аня не могла осуждать их за это, как и за то, что никто ни разу не высказал своего возмущения преподавателю в лицо – это, несомненно, было выше их сил. Ее жизнь сделала новый виток: теперь задира была только одна, зато преисполнена реальной власти, а Сашек было много, но они по-прежнему лишь молчаливо опускали глаза.

Девчонки в общаге тоже лишь разводили руками: «Слушай, за Лёлей Николаевной такого раньше не замечали. Даже не вериться». Аня понимающе кивала и была благодарна уже за то, что они ей верили, не смотря ни на что.

– Сходи к ней на консультацию, – предложил кто-то из старшекурсниц. – Поговори с ней один на один. Только не пытайся выяснять отношения. Пораскланивайся, скажи, как мечтала у нее учиться, спроси, в чем твои ошибки, что исправить, где доработать, кого почитать. Преподы такое любят. Да, придется заискивать и лебезить – это унизительно, но кажется, у тебя нет другого выхода.

«Унизительно? – подумала Аня. – Девочки, да вы совершенно ничего не знаете об унижении».

Впрочем, совет был дельный, а других вариантов и правда у нее не было.

Консультации Елена Николаевна проводила в своем кабинете на кафедре. Аня долго стояла под дверью, гипнотизируя пластиковую табличку с надписью: «Заведующий кафедры. Петрова Е.Н.», потом резко выдохнула, как будто перед прыжком в прорубь, и, коротко постучав, открыла дверь.

– Можно? – дежурно спросила она.

– Да ты издеваешься, – услышала Аня вместо разрешения войти. Завкафедры швырнула ручку, и скрестила руки на груди. Аня не двигалась с места. Она хотела сбежать, но напряжение, возникшее между ними, намертво приклеило ее к месту.

– Ну, что ж. Проходи, – Елена Николаевна указала на один из стульев напротив.