Дневники пропавшей девушки

– Верно, – улыбнулась я.

– Так что же является вашей конечной целью?

– Доказать, что утопия – эфемерна.

– Как и жизнь в целом, – заметил писатель.

– Как и жизнь в целом, – подтвердила я.

– Вы достаточно смелая для столь юного дарования. Сменить город ради творческого вдохновения – очень серьёзно на первый взгляд. Что навело вас на мысль об этом?

– Каждый писатель творит по-своему, вам это известно. Для меня всегда было мукой писать о себе самой. Поэтому я позволю себе влиться в чужой поток событий и просто наблюдать за другими. Вы замечали, что жизнь обычного писателя довольно-таки скучна?

– Жизнь же других не стоит на месте. Мы лишь сторонние наблюдатели.

– Некоторые думают, что писать – это запереться в четырёх стенах и излагать всё, что придёт в больную голову. Но оказалось, что воображение – тот ресурс, который требует постоянного пополнения. Вы понимаете меня? Он ограничен.

– Когда я впервые задумался над тем, что значит быть писателем, я вдруг понял, что это – быть Богом, не меньше. Мы создаём свою Вселенную, мы вершим чужие судьбы. Но самое главное наше сходство с Богом – это то, что мы, как и сам Бог, – в совершеннейшей зависимости от своего создания. Мы зависимы от своих героев, ведь каждый из них – это вполне себе реальный человек, иначе нам никто не поверит! И мы должны внимательно наблюдать за тем, что из себя представляют эти самые люди в реальной жизни.

– Откуда вам знать, что мы не персонажи чьей-то книги?

– Напротив, мне бы хотелось, чтобы это было именно так. Тогда это означало бы, что у нашей жизни есть смысл.

Мы с писателем прекратили наш наигранно философский разговор. Наверное, он красовался передо мной, стараясь выглядеть более статно и профессионально. Я же в свою очередь стремилась поддерживать эту игру. Словно мы два мастера своего дела, постигших азы тайного искусства.

Признаться, что у меня, как и у любого другого человека, есть своя история – было равносильно хвастовству. Всё было довольно-таки запутанно. В двух словах не объяснить, поэтому я сочла нужным не вдаваться в подробности. Тем более что эта история началась, когда мне не было еще и трёх лет. Точнее это была только предыстория.

2

Мы с родителями жили в небольшом доме, во дворе которого раскинулся массивный виноградник. Сам дом был совершенно непримечательным. Одноэтажный примитивный прямоугольник.

С года до трёх лет я жила здесь, проводя практически всё время на улице. Солнце палило нещадно, и мне на голову то и дело напяливали цветастую панамку. Ввиду своего неразумного возраста я ещё не могла иметь конструктивного мнения по какому-либо вопросу, но чисто на уровне эмоций яро чувствовала дичайшую ненависть к этой панамке. Я мало помню, но по сравнению с памятью других людей, я помню слишком много для такого возраста. Я помню, что бегала голышом, неуклюже перебирая своими пухлыми ножками. Но иногда на меня всё же надевали свободные белые трусики. Я старалась обходить стороной многочисленные круглые клумбы, выложенные по краю белыми крупными камнями: словно папина кровь навсегда пропитала эту землю, и я могла это почувствовать. Когда он был подростком, он приземлился на камни одной из этих клумб прямо бровью, и крови действительно было слишком много.

Помню ещё, как долго зрел виноград, и как папа залезал на самый верх, чтобы собрать огромные гроздья с крупными зелёными ягодами, кожица которых упруго обтягивала сочную мякоть. Недалеко от виноградной лозы я играла в мяч: такой небольшой, размером с грейпфрут, красный с синими полосками.

Вот ещё одно яркое воспоминание: вокруг было много котов, которые плодились с молниеносной скоростью, и запомнить каждого из них не представлялось возможным. Они ловили мышей, и поэтому не раздражали моих родителей тем, что увеличивались в геометрической прогрессии. А я находила в себе странное садистское желание таскать их за уши. Они корчились и визжали, но всё равно каждый раз то и дело попадали в мои маленькие цепкие ручонки.

А ещё был мальчик, постарше меня. Он был чернявый и заезжал к нам на виноградник на своём маленьком красном Lamborghini, чтобы покатать меня. Ну знаете такие маленькие детские машинки. Но их позволить себе могли только богатые родители. Это я понимала даже в таком несмышлёном возрасте.

Мы с этим парнишкой всё время изображали семью, и даже наши родители называли нас женихом с невестой. Был среди наших семей негласный уговор: сосватать нас, когда придёт время и уже по-настоящему.

Но мы уехали из этого чудесного места, и на то было две причины. Первая – теракт. Недалеко от нашего дома произошёл взрыв, что очень испугало моих родителей, хотя сама я была слишком мала, чтобы понять что-либо. А второе – это странное существо в доме. Готова поклясться, что это было на самом деле! Каждую ночь что-то ощутимое, но бестелесное садилось ко мне в ноги на кровать и ждало, пока я закрою глаза, чтобы начать медленно стягивать с меня одеяло. Я знала, что это по-настоящему, но мне не было в достаточной мере страшно. Наверное, будучи ребёнком, я воспринимала это как какую-то игру. Так было каждую ночь, и я знала, что родители тоже ощущают это нечто. Иногда оно громыхало посудой где-то в глубине кухни, хотя все домочадцы находились в одной комнате. Но никто не ходил на кухню проверить, что же там происходит. Все просто знали. Это существо попортило нам крови. Ещё как.

Мы уехали, и я не вспоминала этого мальчика до тех пор, пока спустя двадцать лет, он не нашёл меня в социальной сети Facebook. Мы переписывались долгое время, ощущая, что нас по-прежнему что-то связывает.

Я не сразу поняла, кто это, так как у него было другое имя, и отсутствовали фотографии. Оказалось, что он работает в полиции, а служителям закона нельзя афишировать свою личную жизнь. Не знаю, что надоумило его найти меня, но я была очень рада этому. Он прислал мне парочку фотографий, где выглядел совершенно не так, как мне запомнилось с детства.

Чернявый парень уступил место чисто арийской внешности: такой себе представитель «нордической расы», светловолосый и голубоглазый. Лицо удлинённое, кожа тонкая и светлая, нос тонкий.

Я буквально возомнила себя героиней романа о нацистской Германии, где офицер войск СС ухаживал за мной посредством блестящего интеллекта! Мы обменивались стихами и чувствовали, что наши мироощущения идентичны. Мы были потерянными и тонко чувствовали материю этого мира, и не могли найти своё место в нём. Искусство, что вытекало из кончиков наших пальцев, скользивших по клавиатуре, рождалось через страдания.

3

17.04. Рой:

Ты тоже очень изменилась. В лучшую сторону.

И стихи у тебя потрясающие. Я в последнее время тоже пишу, но как-то не рискую показывать кому-то.

17.04. Я:

Спасибо!

Стихи – слишком личное. Обычно я не делаюсь ими. Слишком мрачные и тоскливые.

А ты… Стал совершенно другим человеком.

Всё ещё не могу поверить своим глазам.

19.04. Рой:

Спасибо! Рад, что могу кого-то удивить. Говорят, что, когда меняется характер, меняются и черты лица. А по характеру я изменился довольно сильно с момента нашей последней встречи.

Но это все ерунда, давай лучше о тебе. Не страдаешь депрессиями, как некоторые творческие личности?

19.04. Я:

Скорее я подвержена апатичному миросозерцанию.

Предпочитаю одиночество, но с тобой хорошо.

Ощущение такое, как будто мы и не были знакомы никогда.

20.04. Рой:

Апатией и я страдаю. Но веселые таблеточки и алкоголь исправляют положение, насыщая жизнь новыми красками.

20.04. Я:

Жду от тебя сообщений каждый день. Так странно.

Что ещё поднимает тебе настроение? Как насчёт фильмов?

21.04. Рой:

В последнее время предпочитаю триллеры… или какой-нибудь тупой садизм в стиле «Техасской резни бензопилой», здорово поднимает настроение.

Спасибо, что ждешь сообщений. Это взаимно! Не хочешь встретиться, когда у тебя будет свободное время?