Стало жутко.
С детской растерянностью Нэд наблюдал за приближением зверюги. Пальцы отчаянно стискивали гвоздодер, а ноги враз отнялись, как бывает в дурном сне, когда и хочешь сбежать, но сил нет сдвинуться с места.
Только когда волчище преодолел половину пути, Нэд заорал и отскочил в сторону. Но неудачно: запнулся ногой о камень и приземлился на пятую точку.
От падения вышибло дух, потянутая еще в юности спина отозвалась вспышкой боли, а гвоздодер выпал из ослабевшей руки.
– У-у-у, – заскулил Нэд, предчувствуя скорый конец в клыках проклятой бестии.
Зверь вылетел на утоптанную площадку перед вывеской и отчаянно замотал головой, стягивая с шеи что-то вроде скатки из ткани. Нэд моргнул.
Скатка? У дикого волка на шее не может быть скатки…
Но сделать выводы он не успел, потому что жуткая зверюга замерцала, превращаясь в обнаженную девушку. Очень знакомую – всего-то часов десять прошло с того, как Нэд готовил ей завтрак и с удовольствием отвечал на расспросы о здешних местах.
– Авария! – прохрипела рыжая девчонка, вскидывая на Нэда безумный взгляд. – Обвал в горах! Нужна… помощь!
И потеряла сознание.
ГЛАВА 8
Смоченная водой прохладная ткань коснулась лица, обтерла лоб. Где-то над головой ворчливый женский голос выговаривал.
– Иди! Иди отсюда, старый! Нечего на девичьи сиськи пялится! Знаю я, зачем ты тут торчишь.
– Да я же… – пытался возразить ему сконфуженный мужской.
– Иди, говорю.
Край жестяной кружки уткнулся в губы. Дженни открыла рот и в три глотка выхлебала всю кружку. Вода была восхитительно холодной и свежей.
А потом открыла глаза.
– Очнулась, – расплылась в улыбке смутно знакомая женщина. – Вот и хорошо. Что с тобой случилось, девочка?
– Я… – говорит было трудно, в горло словно репьев напихали. Дженни попыталась сесть и это действие отозвалось болью во всем теле. Особенно почему-то болели пальцы.
– Не торопись, – женщина отобрала у нее пустую кружку. – Еще воды?
– Нет! – девушка приподнялась и вцепилась в ее запястье. – Пожалуйста! Дайте постограф! Авария в горах… нужно вызвать спасателей!
– Какая авария, о чем ты, деточка?
– Обвал…
Взгляд упал на скатку из одежды рядом с кроватью. Дженни вскочила и пошатнулась от слабости. С губ невольно сорвался стон – измученный организм мстил за запредельное усилие. Но девушка только стиснула зубы и вцепилась в ткань опухшими пальцами, пытаясь распустить узел.
Нужно одеться… вызвать спасателей… вернуться к Рауму…
– Деточка, с тобой все в порядке? – опасливо поинтересовалась женщина, намекая отнюдь не на физическое состояние. – Ты головой, случайно, не стукалась?
– Нет, – прорычала Дженни. – Я не стукалась головой! Там, в горах сейчас умирает мой друг! Вызовете помощь или хотя бы дайте мне постограф!
Остаток вечера и ночь слились в какую-то мутную мешанину. Остались в памяти калейдоскопом, набором ярких вспышек и темных провалов, заполненных мучительным ожиданием.
Вот Дженни одевается. Вот находит хозяина мотеля и требует, чтобы он отправил под ее диктовку послание – самой ей не удержать стило в трясущихся и распухших после дикого бега пальцах.
Вот запрыгивает в пузатый фургончик службы спасения. Коротко и отрывисто излагает ситуацию медикам, пока автомобиль ползет вверх по горному серпантину.
Медленно, так невыносимо медленно.
Время утекает сквозь пальцы, Дженни вязнет в нем, как муха в сладком сиропе. Если бы это могло помочь, она бы обернулась и помчалась рыжей волчицей впереди фургона.
Вот фургон тормозит у перекрывшей дорогу груды камней. Мгновенный ужас, когда до Дженни запоздало доходит, что нужно как-то спуститься в каньон. И невыразимое облегчение, когда спасатели достают тросы и крепят их на краю обрыва, обеспечивая медикам комфортный спуск в люльке из веревок.
Изломанное тело на берегу реки. Дженни срывается и бежит, выкрикивая его имя, падает на колени рядом. И сердце замирает, перестает биться при виде слабой улыбки на побелевших губах. Демон шепчет: “Дженни-конфетка”, а потом все расплывается.
Вот суетятся медики. Что-то выкрикивают, вкалывают регенератор, обмениваются короткими фразами сплошь из терминов, как будто на чужом языке. И Дженни по одной только озабоченной, но деловой интонации понимает, что дело худо, но не безнадежно. Они добрались, успели.
– Все с ним будет в порядке, раз уж дождался, – с усмешкой говорит немолодой врач-сильф. И качает головой в изумлении. – Надо же, какие живучие твари!
А Дженни даже не может сказать ему, что демоны не твари, потому что плачет. От облегчения, от пережитого ужаса. И от того, что теперь все будет хорошо.
Подъем носилок с привязанным телом на тросах – уже в глубоких сумерках. Долгая дорога до ближайшего города, обескровленное лицо Раума и медик, с невозмутимым видом, обрабатывающий перелом.
Огни фонарей, распахнутые ворота окружного госпиталя и двери операционной, которые захлопываются прямо перед ее лицом.
– Подождите здесь, девушка.
Последняя картинка: Дженни без сил опускается на стул. И темнота…
***
Первым, что Раум увидел, когда очнулся, был потолок. Дощатый, в потеках белой краски – он откровенно озадачил демона. Ни в Шейди Манор, ни тем более в его городской квартире на семнадцатом этаже элитного небоскреба в центре столицы подобного убожества быть не могло.
Раум повернул голову, увидел дремлющую на стуле Дженнифер и резко вспомнил все.
Собственную дикую злость, когда он узнал, что рыжая обвела его вокруг пальца. Сутки за рулем в стремлении перехватить беглянку.
Ночь в засаде: он действительно умудрился обогнать сладкую парочку почти на шесть часов. Затмевающая разум ярость, когда он увидел свою Дженни-конфетку рядом с этим ничтожеством Маккензи и представил чем они занимались прошлой ночью. Слова, сказанные под воздействием этой ярости, волна ответной тяжелой ненависти от рыжей…
А потом сразу обвал, падение, боль и осознание, что все кончено.
И ее обещание… Оно ведь не приснилось Рауму?
– Дженни, – окликнул он. Собственный голос не понравился. Слишком слабый, неуверенный.
Девушка вздрогнула и открыла глаза.