Может, кофе?

– Значит…

– Нет, не значит. С такими, если выражаться без мата, разгильдяями, я не работаю. Вы еще не на том уровне, чтоб устраивать рокерские вечеринки и срывать важные мероприятия. Вторых шансов я не даю. У меня не какая-то там крохотная подпольная студенка. Я серьезный человек. И работаю только с серьезными людьми. Я задолжал друзьям Константина услугу. Поэтому согласился вас записывать. Не могу сказать, что материал, который Павел мне предоставил, впечатлил меня. Но времени вас прослушивать не было, а долги отдавать надо. Я согласился при одном условии. Что все будет четко. Но раз вы сами все испортили… Я услугу оказал. Я шанс дал. Теперь… До свиданья. Закрой дверь с той стороны, малышка.

Он произнес все это монотонно, практически на одном дыхании и без эмоций, как будто говорил это каждый день раз по двадцать-тридцать. Малышка? Почему малышка?! Почему все зовут меня малышкой? Почему Паша и этот придурок считают, что ко мне можно так обращаться?

Я стояла как вкопанная и не могла поверить. Неужели это конец? Неужели последние полтора года моей жизни, мое увольнение с двух работ, мои песни, мои старания, сейчас просто-напросто перечеркивает этот лысый толстый мужик? Я заплакала. Я не могла уйти, не добившись того, чего он никому не предоставляет – второго шанса. Я понимала, что если он не даст мне положительный ответ, то я, выйдя на улицу, буду чувствовать себя настолько никчемной… Понимала, что мне некуда будет вернуться. К родителям, которым я врала про то, что живу с парнем, с которым складываются прекрасные отношения? К Паше или на дачу? Зачем мне там быть, если всему конец? Если настал конец линии жизни, на выстраивание которой я потратила полтора года. Если настал конец цели, на которую я потратила полтора года. Я знала, что либо я уйду с положительным ответом, либо я проживаю последний час своей никчемной жизни. Я даже знала, с какого моста пойду прыгать… Мостов в Петербурге много, но я точно знала, какой станет последним для меня…

Я упала на колени. Мне, вообще-то, никогда не было свойственно так унижаться, ты знаешь…

– Умоляю… Пожалуйста… Я готова сделать все, что угодно… Все, что вы скажете… Все, что вы попросите… Пожалуйста… Я очень вас прошу… Я умоляю…

Мужик прищурился. Вздохнул. Закатил глаза.

– Знала бы ты, как меня это утомило… Ладно, уговорила. Ты симпатичная. Я надеюсь, ты в курсе, как решаются дела в нашем бизнесе между мужчиной и женщиной?

Слезы мгновенно высохли, а сердце застучало еще быстрее. Я не ожидала такого поворота. Мне хотелось встать, плюнуть ему в рожу, развернуться и уйти. Но я оставалась на месте. Я пыталась понять, стоит ли оно того, и понимала, что не прощу себя, упустив шанс. Все зависело от меня одной. Я искренне ненавидела в тот момент Пашу и остальных ребят. Я должна была спасать нас всех. Я не имела права отказаться.

– Я догадываюсь.

– В конце концов, это ведь ты приготовила салат, из-за которого вся группа слегла, верно? Согласна?

Я кивнула, и тут накатил новый приступ рыданий.

– Если будешь реветь, пойдешь вон, – коротко проинструктировал меня мерзкий мужик.

Я успокоилась.

Я неслась по улице. Я так жалела, что было почти лето, и я была одета легко. Мне ужасно хотелось закутаться в какой-нибудь огромный шарф, так чтобы прохожим не видно было моего лица. Или хотя бы натянуть капюшон… По самый подбородок… Меня преследовало ощущение, что все в курсе, что я только что натворила. Все в курсе и, естественно, осуждают меня. Молодой человек окрикнул меня, и я готова была сгореть со стыда в ту секунду, что подняла на него взгляд. Он просто спросил, в какую сторону идти к метро, а я уже практически плакала.

Я прибежала в Пашину квартиру и сразу кинулась в ванную. Я встала под теплую струю воды и тут же согнулась пополам от вырвавшихся из меня рыданий. Я яростно терла тело старой грязной мочалкой почти до ссадин. Я пыталась смыть прикосновения мерзких пальцев. Меня посетила мысль сжечь одежду, в которой я ходила в студию, но я удержалась от такого дурацкого поступка.

Мобильник разрывался. Уже, наверное, в миллионный раз звонил Паша. Я не собиралась разговаривать с ним. Я винила его и остальных ребят. Это из-за них мне пришлось пойти на подобные меры. Я пропустила эту мысль через себя и, безумно разозлившись, швырнула аппарат в стену. Задняя крышка отлетела, аккумулятор выпал, и телефон замолчал. Мне плевать было, что, скорее всего, мальчики уже протрезвели и теперь беспокоятся, куда я так надолго подевалась, и что со мной. Хотя, почему они должны беспокоиться? Вероятнее всего, им просто не терпелось узнать, удалось ли мне договориться. Я чувствовала себя использованной. Я пыталась утешить себя тем, что сделала это ради себя же самой, и никто меня не заставлял. Но унять истерику не получалось.

Я не хотела, чтобы соседи слышали мои рыдания, эхом ударявшиеся о стены пустой комнаты. Мой ноутбук все еще находился в этой квартире. Я бросилась к столу. Руки тряслись, когда я набивала плейлист. Как я могла забыть?! Уже больше года я не слушала какую-либо другую музыку, кроме той, что мы сами писали и играли. А еще важнее было то, что все это время я не слышала голоса, который исцелял меня раньше.

Я включила «WHY» и легла на кровать, уткнувшись лицом в запылившуюся подушку. На наволочке до сих пор были бледные следы от помады Анжелы. Не знаю, чем таким она пользовалась, что стиральный порошок не брал эти пятна. Я чувствовала себя одинокой и слабой. Я чувствовала, что у меня ничего нет, что я не добилась ничего, и жизнь несется мимо меня. Я была одна. Я действительно осталась совсем одна. В моем окружении не было никого, кому бы я могла рассказать, как чувствую себя, что со мной происходит. Не у кого было спросить, верно ли я поступила. Не было человека, которому я была бы нужна, которому я была бы важна. Но я сама так решила. И я шла к такой жизни осознанно весь последний год. Я получила то, что заслужила. Не может же успех просто взять и прийти ко мне, не потребовав никаких жертв взамен. Я понемногу успокаивалась. Я знала, что уже на следующий день я приду в себя. Я буду сильной и уверенной. Такой я себя видела. Я верила, что добьюсь успеха и приведу к нему остальных. Это моя цель, на пути к которой я не сверну.

Я убеждала себя, что одиночество не должно меня волновать и потому не волнует. Но все, чего я отчаянно желала в те мгновения, когда засыпала, это чтобы бархатный теплый голос, целующий каждый сантиметр моего лица, где горящей дорожкой прошли слезы, превратился в мужские губы. Я задремала, и мне грезилось, будто энергия голоса и музыки, растекшейся по венам, воплотилась в мужчину. Сильного, красивого, совершенного с головы до ног. Он бесшумно подошел и сел на краешек кровати. Он гладил меня по голове и всю ночь шептал, что счастье ждет меня, что оно близко. Я верила ему. И ночь спала спокойно. Утром солнце светило, птицы пели, а я чувствовала уверенность и прилив сил.

Наверное, ты проголодалась?

Вика оторопела от неожиданного вопроса. Она сидела неподвижно и не мигала уже несколько десятков минут.

– Я, если честно, уже забыла, где нахожусь, – девушка рассмеялась, – Пожалуйста, рассказывай и не отвлекайся, иначе я скончаюсь от любопытства прямо здесь и сейчас.

Марина улыбнулась.

– Я собрала мобильник, позвонила Паше, выслушала гневную речь на тему «где ты шляешься по ночам без предупреждения», перебила его на середине и приказала через два часа всем быть в студии трезвыми и выглаженными. На том конце послышались дикие визги и признания в любви. Хорошо, что им всем хватило ума не пить накануне. Группа явилась в полном составе и при параде. А я на какое-то время стала для них божеством. Каждый извинился передо мной лично, а Костя даже стал на колени и заплакал, целуя мне руки. Паша обнял меня за талию и чмокнул в губы со словами: «Я знал, что моя девочка все уладит». Я никак не стала комментировать этот его жест.

Я уже давно не была его девочкой. Он уже давно не был моим мальчиком. Зачем-то мы поддерживали видимость отношений изредка.