А у нас во дворе…

Пока козочки резвились на лоне природы, их «мама» бдительно следила, чтобы покой рогатых красавиц не нарушила ни одна живая душа. А ежели эта душа по незнанию все-таки забредала на козьи угодья, то вполне себе могла получить палкой по горбу. С палкой Козья мама управлялась круче, чем кто-то там из Черепашек-ниндзя, однако резвость свою не афишировала и палку использовала в качестве трости.

Дом Козьей мамы находился через дорогу от нашего, а хозяйство их было гораздо обширнее. Помимо коз были и свиньи, и утки, и даже корова. Кошек было неимоверное количество. Сказать точное число затруднялись и сами хозяева.

Каждый день супруги разыгрывали сцены из горячих итальянских сериалов. Так, дон Гриша, в навозе снизу и солярке сверху, каждый вечер закатывал донне Вале сцену:

– Валька! Курва! Где были мои глаза, когда я тебя замуж взял!

–Тьфу, паскуда! Ты мне поговори еще! Я вилы-то рядом поставила. Ишь, кабель навозный! Кому ты нужен был?

– Ой, к тебе усатой очередь стояла!

На это в дона Гришу летело что-нибудь из окна, и он спешно удалялся в гараж под домом.

Дядя Гриша запомнился мне своими сложными взаимоотношениями с коровой. Корова его очень любила и, возвращаясь с луга, первым делом наведывалась к нему в гараж и любовно точила рога об уже поживший Жигуль. Хозяин такие визиты терпеть не мог, Жигуль же, возивший на себе начиная от рожающей женщины до ведер с навозом, относился к гостье философски. Он уже пережил всё, что только может пережить ребенок советского автопрома, и тихо ждал момента, когда его мотор отдаст концы.

Дядя Гриша надежд «железного коня» не разделял и примерно раз в неделю его спешно реанимировал, на что Жигуль, каждый раз снова заводясь после «клинической смерти», жалобно выл, кашлял и чихал.

Но самое яркое воспоминание, связанное с этим семейством – большая куча навоза, которая прилегала аккурат к дороге. Зимой этот «памятник» ничем не докучал жителям нашей улицы, а вот с приходом весны Ерасимовская «Шанель» сбивала перелетных птиц с курса, придавала сохнущему белью «пикантный» аромат и напрочь отбивала желание пообедать.

Моя бабуля примерно неделю терпела газовую атаку, а потом шла разбираться. Примерно три дня и один участковый требовались на то, чтобы доказать Козьей маме, что куча все-таки воняет и грозит владельцам штрафом. Только тогда к дому подъезжал старенький ЗИЛ, и донья Валя с доном Гришей, громко выясняя отношения и орудуя вилами, закидывали ароматную жижу в кузов.

Такая вот семейная идиллия!

Петро да Марья

Безусловно, совершенно нельзя обойти вниманием моих дедушку и бабушку. Ведь именно с них всё началось. Сложно представить, но когда-то эти два человека были молодыми. Ба, в зависимости от ситуации, делила ветку повествования о своей молодости на две версии: «ой, нецелована ходила аж до двадцати пяти» и «ой, ложились штабелями не давали мне пройти». Для меня всегда было загадкой, как же такой «рыжий, зубы эти выставит, тьфу, Креня!» умудрился взять её в жены. История их любви (довольно-таки своеобразной, но об этом позже) зародилась благодаря бабушкиному братцу. С большим усердием отметив День колхозника, брат встречал на вокзале свою сестрицу, приехавшую с сессии в объятия родного села. Так как управлять устройством модели ИЖ, по причине выпадения с водительского места, он не мог, за рулем сидел его немногим трезвый, недавно вернувшийся со службы друг Петро.

Смерив взглядом замурзанный чернозёмом мотоцикл, бабуля (тогда еще просто Мария), тяжело вздохнув, уместилась между двумя оболтусами и сорок минут проводила вынужденную ингаляцию самогонными парами. Будущий мой дед строил ей (насколько мог в том состоянии) глазки и пытался вести задушевные беседы.

Бабуля была красавицей (и по её авторитетному мнению ей же и остается и по сей день): длинные ножки, стройный стан, короткая стрижка и кокетливо подведенные стрелками глаза. Естественно, у деда не было никаких шансов устоять. Бабуля же, слегка опьянев от выхлопа мотоцикла и брата, сидящего рядом, насторожилась.

Днём позже дед продолжил ухаживания. Бабушка, конечно, и на танцы на свиданиях ходила, и в кино, и даже в театр, но дед нашел чем её удивить. Посадив зазнобу в коляску мотоцикла, умудрился уронить её прямо в лужу. Где ей было устоять под таким напором?

Дед, правда, рассказывал мне несколько иную, даже укороченную версию событий. Передаю дословно: «Ну, уже пора жениться подошла. Смотрю, а по колхозу уже всех разобрали. Тут Маша приехала, девке двадцать четыре, семья не знала, куды деть. Присмотрелся, вроде так ничего. Знал бы, что такая овчарка, никогда б не женился!»

Красота – страшная сила!

О том, что красота – страшная сила, я узнала лет в пять. Причем, опытным путем.

Эталонным красавцем моя Ба всегда считала Киркорова. Крепко запал ей в душу этот волоокий уроженец Республики Болгария. А уж про его концерты по телевизору и говорить нечего.

«Эх, Филя», – грустно сокрушалась она, в очередной раз умиляясь перед голубым экраном, – «Зачем тебе эта рыжая? Тьфу! У меня такие помидоры, такие яблоки! Никакая Пугачёва не будет нужна!»

Филя, правда, держался стойко, на овощи-фрукты не соблазнялся, но настойчиво просил «просто подарить лишь один только взгляд». Бабуля снова вздыхала: «А огород на кого оставлю, Филь?»

Филя, в свою очередь, печально заканчивал петь и под аплодисменты покидал сцену. Наша бабушка свои угодья на королей эстрады не меняет.

Без макияжа Ба не выходит даже на тропу войны с бурьяном. Её стрелки всегда при ней.

«Лена!», – поучала она маму, – «ты как нутрия не накрашенная не ходи! А то облезлая какая-то!

Мой детский мозг тут же услужливо нарисовал мне образ ободранной и некрасивой тети Нутрии (это потом я узнала, что это не тётя…и даже не дядя).

«Не хочу быть как Нутрия» – твердо решила я перед зеркалом.

Тем временем мама с бабушкой собрались к соседям в баню. Меня оставили под присмотром деда, который после скачек на УАЗике по полям, мечтал только об объятиях Морфея.

Заботливо прикрыв мгновенно уснувшего деда газетами, я начала делать первые шаги в искусстве визажа. Ах, какие были у мамы тени – целая палитра. Попробовать хотелось каждый оттенок. Один глаз синим, второй – зеленым. Тональным кремом было намазано не только лицо, но и руки с ногами. Ровные стрелки с первого раза изобразить не удалось, зато красиво получились листики и цветочки на шее.

Подходящий к вышеперечисленному великолепию оттенок помады нашелся не сразу. Пришлось смешать несколько оттенков. Вилкой. Прямо в чашке с сервиза "Мадонна".

Апофеозом этого фестиваля макияжа стал модный образ а'ля Алла Пугачева: жемчуга, огромный цветок-брошь в волосах, цветастый шарф, новая бабушкина туника и мамины туфли на высоких каблуках.

Вернувшимся из бани открылась  картина маслом: прикрытый газетами и платьями громко храпящий дед, рассыпанные по полу разбитые тени и румяна. Я, поющая в бутылку от лака для волос в унисон Филе, страдающего из телевизора о постоянно занятой в огороде Ба.

– Я сейчас её убью, – тени были от Estеe Lauder, так что желание мамы повторить опыт Тараса Бульбы уже повзрослевшая я разделяю.

– Не трогай ребенка, – восхищённо прошептала бабушка, хищно пробираясь со свернутым журналом к "храпящей" куче.

Добраться до деда Ба не удалось. Мамин ремень пришел в гости к моей попе несколько раньше.

– Где я теперь найду ещё, – верещала мама, – Все дети, как дети! А эта – стихийное бедствие.

– Петро! Ты куда смотрел? – грохотала Ба.

Дед, спросонья шокированный открывшимся видом, истерически хохотал.

-Тьфу, овчарки! – отдувался он, – Разойдитесь по конурам! – защищал он свою любимую, как иерихонская труба воющую внучку и, тяжело вздохнув, вел умываться.

Быть единственным мужчиной в бабьем царстве – то ещё удовольствие!