Женщина-зима

Ирма вскинула на Полину глаза, полные удивления.

– Павел?!

– Ну, если у тебя другой муж есть…

Нет, все-таки глаза – зеркало души. Правильно классик сказал. Все в глазах Ирмы, что до того усердно пряталось, вылезло наружу. Особенно эта нежданная, нечаянная радость. Она словно хотела и не могла поверить в то, что сказала Полина.

– Полиночка Петровна, ой! Правда? А какая у меня роль? А в библиотеке есть еще Островский?

Вот теперь Полина видела настоящую Ирму. Ту, которую знала много лет. Ту, которая Снегурочкой была у них в клубе на Новый год много лет подряд, пока не забеременела.

– Я тебе пьесу принесла, – обрадовала ее Полина. – Почитай роль Катерины.

– Катерины! Вы не шутите? – Ирма выхватила пьесу, словно тотчас же собиралась засесть за нее.

– В среду репетиция, в семь. Не опаздывай.

– Ага…

Полина покидала «термитник» Гуськовых, мягко говоря, озадаченная. Но долго думать о Гуськовых не пришлось – нужно было зайти еще к двум больным, а потом навестить отца. Тот ждал дочку каждый день и, если она не успевала зайти или что-то ей мешало, приходил сам. Так было заведено.

Полкан заюлил, запрыгал на цепи, увидев хозяйку. Полина потрепала пса по загривку. Заметила – у отца на крыльце свежая ступенька. Так и ищет, что бы обновить. Кругом у отца порядок, чистота. Лучше, чем при матери. А той уж три года как нет. До того как умереть, мать несколько лет парализованная лежала, а ухаживал за ней отец. Один. Дочери только помогали по возможности. Он говорил им: «Это мой крест. Она со мной намучилась, моя теперь очередь…»

И то слово – намучилась. Что правда, то правда. Сколько лет он пил беспробудно? В своем детстве Полина и не помнит трезвого отца. Но сумел завязать с этим делом. Как ему это удалось, для Полины так и осталось секретом.

Полина нашла отца в мастерской, устроенной в сарае. Он орудовал рубанком. У ног высилась гора сосновых стружек. Отец мастерил оконные рамы. В углу мастерской торчком стоял новый сосновый гроб.

– Нюра, соседка заказала, – кивнул он на свою работу. – Как дела?

– Все в порядке. Пап, ты бы прикрыл его чем-нибудь, – Полина показала глазами на отцову домовину.

– А чего стесняться? Все там будем.

Полина вышла из мастерской. С тех пор как похоронила Николая, не выносила запаха свежей сосны.

Направилась в дом, отец вышел из сарая следом за ней.

– Любава приезжала, – моя руки под рукомойником, бросил отец. – Что ж не зашла?

– Что ты обедал, пап?

– Щи вчерашние оставались. Винегрет настругал. Будешь?

– Спасибо, пап, не хочу.

– Так что у Любавы? Не все в порядке, что ль? Чего молчишь-то? Или с Танюшкой не так?

– С Танюшкой все в порядке.

– Да говори уж, что там. Все равно ведь узнаю. Не свои, так чужие скажут. Ну?

– Семен у нее загулял. Ушел к Сизовой, их продавщице.

– Эх! – Отец крякнул, взмахнул рукой, с горечью головой покачал. Он ничего не скажет, но теперь будет думать о старшей дочери, переживать.

На кухне отец загремел посудой. Полина выложила на стол гостинцы – пачку чая, лимон, печенье.

– Как Любава? – после паузы спросил он.

– Держится. Любава у нас молодец, ты же знаешь.

– И пусть не киснет! Подумаешь… Павлин! Если что, пусть скажет, я помогу…

Отец хорохорился. Полина копошилась в кухне, искоса наблюдая за отцом. В мыслях он бы – весь мир дочкам. А что он может? Да и кто может?

– Пап, – остановила его Полина, ругая себя за то, что так, без подготовки, вывалила на него эту новость. – Ты, главное, живи, пап. Ты не болей… – И почувствовала, что дрожит голос.

– А чё мне сделается? У меня режим, – стал заверять отец. – Я утром работаю – то в мастерской, то за скотиной, то снег чищу. А как же! А после обеда отдыхаю час. Это мне отдай! Потом – опять на воздухе. Ты за меня не переживай, дочка. Я еще побегаю…

Во дворе залаял Полкан, но не слишком уверенно, больше для порядка. Затопали чьи-то валенки на крыльце.

– Михалыч! Ты дома?

Соседка распахнула дверь, ввалилась в кухню – запыхавшаяся, как с пожара, валенки на босу ногу, голова без платка.

– Что стряслось, теть Нюр? – спросила Полина, хотя и так поняла: дядя Саня снова буянит.

– Михалыч! Ради Бога, пойдем к нам! Не знаю, что со своим делать.

– А что такое?

– Так ведь полон дом оленей у нас! Полон дом оленей, Михалыч!

– Оленей?

– Ну да! Неси, говорит, Нюра, ружье, оленей будем стрелять. У них, говорит, рога дорогие. И выгоняет их из избы-то, а они будто и не идут!

– Ты сядь, теть Нюр. – Полина подставила соседке табуретку. – Что он пил?

– Да я разве ж услежу? – горестно всплеснула руками соседка. – Может, самогон, а может, денатурку какую… Пойдем, Михалыч?

– Нет, Нюр. Я с оленями дела не имел никогда. С чертями – еще куда ни шло, а с оленями…

– Пап!

– Иду, иду…

Пришлось позвать еще двоих мужиков.