Слова о смысле и свободе

Я не знаю, чего мне ждать на том конце пути. Не знаю, кто скрасит моё одиночество в дороге. Не знаю, какая звезда осветит мне путь. Но выбора нет: тетива натянута, волосы распущены, колесо вертится… Я иду. Иногда я чувствую странное: будто бы пахнет костровым дымом откуда-то издали. Останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам, но, ничего не найдя, продолжаю путь, не свожу глаз с тёмной глади воды, по которой плывёт венок.

Босые ноги мокры от росы, где-то вдалеке ухает сова. Ещё я знаю, что ведьма следит за каждым моим шагом и ждёт, когда же я устану или собьюсь с пути. Она ждёт, что я опущу руки и приду к ней сама. Она ещё не ведает, что в моём сердце, даже если я не дойду до конца пути, навсегда останутся люди, которым я нужна. Те, ради которых я иду.

* * *

Когда остаёшься одна, разбитая, в осколках своей жизни, которую ты с размаху собственными руками бросила оземь, очень страшно смотреть вокруг. Ведь весь мир движется дальше, а ты стоишь на своём месте и… В этот момент ты поднимаешь глаза и понимаешь, что ошиблась. От сильного удара центр Земли сместился, и ты теперь уже совсем не там, где была раньше.

И больше у тебя на свете нет ничего твоего, кроме сердца, которое бьётся под дрожащими ладонями. И собрать бы осколки, сложить из них что-то новое или просто выбросить, чтобы выстроить свою жизнь заново, да вот только слишком уж больно они ранят. В одиночку не справиться ни за что, а помощи ждать неоткуда. Замкнутый круг, что поделаешь. Каждый из нас сталкивался с таким, наверное.

Единственно верное решение – найти в себе силы доползти до берега моря. Остаться там лежать в песке, встречать закаты и рассветы, следить глазами за полётом чаек и кораблями, что уходят вдаль. Никогда больше не оглядываться на то, что оставила за спиной. Никогда больше не думать о том, что это моё последнее пристанище – это то самое место. Мой порт Котон. Место, где должна была встретиться со своей мечтой…

* * *

Знаешь, мне почему-то вдруг подумалось о том, как мы с тобой пьём чай на подоконнике пустой квартиры, подготовленной под ремонт, без мебели, ковров и люстр. Не знаю, что мы там будем делать, – просто, наверное, рассказывать друг другу сказки. Нам ведь есть что рассказать друг другу. Мы справимся без сигарет и вина, они могли бы только испортить всю атмосферу.

Мне иногда кажется, что именно так может выглядеть небо в смысле рая – какое-то вечное, неспешное ожидание-не-ожидание, близкий человек, минимальный комфорт, почти-что-чемоданное настроение и сотни тысяч историй. Может ли такое надоесть? Хороший вопрос. Я как-нибудь подумаю об этом.

Твои яркие и эмоциональные сказки собирают людей, очарованных талантом и меткой строкой. Я смотрю на очередь, что выстраивается вслед за твоей протянутой рукой, в которой зажаты несколько исписанных листков, и мне становится до жути радостно. Мне нравится, что тебя слышат. Я хочу, чтобы тебя слышали и любили, – потому что тебя люблю я.

Мы с тобой в этой странной квартире окажемся совсем внезапно. И знаешь, что ещё там будет? Дерево. Много дерева, деревянных конструкций и перекрытий. Не знаю, что это будет символизировать, но мы с тобой обязательно придумаем. А ещё потом про нас снимут фильм. Режиссёр, конечно же, будет сильно моложе нас, этаким эстетизирующим эпигоном. Будет претендовать на то, что создал гениальнейшее кино современности… а по сути, снимет дешёвое «мыло и ваниль». Потому что ни один сценарист не в силах написать те диалоги, что мы с тобой будем вести. Не потому, что мы столь гениальны, а лишь потому, что можем понимать друг друга даже без слов. И ещё потому что…

Из этой деревянной, готовой к ремонту квартиры, мы с тобой обе выйдем уже совсем другие, каждая в свою жизнь. Мы по-прежнему будем теми же, что и раньше, – подругами, которые наплевали на годы и километры. Но одно «но» всё же сделает нас более серьёзными, вдумчивыми и чуть более старыми: в нашей жизни будет тот подоконник и тот чай, разлитый по чашкам для нас самой Вечностью (или Вселенной – зови как хочешь). Дощатый пол скрипит, и он помнит сотни и тысячи скрипов, с самого своего появления в доме. И наши ноги, пройдя от двери до окна и обратно, оставят на нём свой след и свой звук. После нас в эту комнату придут ещё многие, но мы об этом не узнаем. Каждый, кто здесь побывал, будет считать, что это место было создано только для него. И, конечно же, думать, что, как только дверь за ним закроется, комната эта растворится в Вечности.

А она и растворится. Но только для того, чтобы снова возникнуть из ничего, и всё ради нового разговора уже других душ. С тех пор как я начала обо всём этом думать, у меня в голове то и дело раздаётся скрип половиц, как будто мы уже идём туда, к этому подоконнику, чтобы начать эпохальную беседу.

В общем, это всё к чему? Приезжай, я скучаю. У меня всегда достаточно чая, хоть и нет деревянной комнаты, подлежащей ремонту, а уж о чём поговорить, мы всегда найдём. Будет время, и мы окажемся в том странном месте, а до тех пор можно просто посидеть на диване или на берегу залива. Сыр и кисель – по желанию.

* * *

За всю мою жизнь у меня поднакопилось вопросов к разным инстанциям, к людям, предметам, сущностям. Вопросы эти разные, иногда глупые, иногда беспомощные, порой раздражённые или усталые, когда-то недоумевающие, а когда-то ироничные. И я не устаю их задавать, только почему-то всё время про себя. Не решаюсь произнести всё это вслух, расстаться с накопившимся багажом. Почему? Ну вот и ещё один вопрос в копилку.

Список моих вопросов довольно прост и одновременно заковырист. Я часто вопрошаю, почему люди так медленно двигаются в метро, неважно, по утрам или вечерам. Интересуюсь у микроволновки, чего же ты, глупая, разоряешься, я всё равно иду к тебе, сейчас открою. Спрашиваю мысленно у своих студентов, какого же рожна вы, дорогие мои, совсем думать не хотите, взрослые вроде бы уже люди. Меня волнует вопрос, почему любимый мужчина может так долго бодрствовать и так долго спать. Что за режим жизни такой? Ещё у меня множество вопросов к Мирозданию/Богу/ Вселенной (называйте, как хотите). Почему всё именно так, а не иначе? Почему иногда вид одного и того же явления – заката или звёздного неба, скажем, – может вызывать такие разные и такие смешанные эмоции? Зачем люди ходят на работу, которую не могут терпеть? Зачем в квартирах живут муравьи и тараканы? Зачем стараться, если никто не ценит твоих усилий? Зачем светить, если все уже зашторили окна? Зачем быть?

И если бы я нашла вдруг ответы на эти бесчисленные вопросы, то, может быть, умерла бы от страха. Или от счастья – это всё равно. Возможен, конечно, и положительный исход: я могла бы стать какой-нибудь супермедийной персоной, ну или новым пророком, на худой конец. Мои изречения репостили бы сотни, тысячи и миллионы. Передавали бы эти откровения из уст в уста, обсуждали бы в курилке на нелюбимой работе, в коридоре университета, на кухне с тараканами.

Смешно? Не знаю. Но знаю точно одно: я бы никогда не успокоилась со своими вопросами. Найдя ответы на все имеющиеся, я бы тут же, едва закончив нести истину людям, обзавелась новыми, во сто крат более заковыристыми, непонятными и сложными. Видимо, это сидит где-то очень глубоко – желание задавать вопросы, пусть в пустоту, пусть себе самой, пусть без ответа. Мне просто нравится говорить со Вселенной. И в этом, пожалуй, ответ, по крайней мере, на один вопрос: зачем же я пишу?