Если бы не ты

– Ксюш, люди Максима следят за Николаем, пока нет причин волноваться. Но все же и тебе, и нам будет спокойнее, если ты будешь под присмотром.

Мы вместе вошли в квартиру, где я собрала самое необходимое на первое время, а затем уехали к Мироновым.

Дядя Гена с женой и восьмилетним сыном Гришей жили в центре города, в престижном и современном жилом комплексе. В их распоряжении была просторная квартира с огромной кухней-гостиной и несколькими комнатами. Мне выделили небольшую уютную комнатку, где обычно останавливалась бабушка Гриши.

– Располагайся! В доме всё в твоем распоряжении, если что-то будет нужно, скажешь. – С этими словами дядя Гена вышел из комнаты, а я осталась наедине со своими мыслями.

Ворочаясь и прокручивая в голове вечерний разговор, я долго не могла заснуть. Что же мне делать? Может, мне лучше уехать? Но я не могла, не сейчас, не до разговора с мамой. Я должна ее выслушать, сейчас этого разговора я хотела больше всего на свете! Что такого ужасного она совершила, чтобы мой отец захотел отомстить подобным образом, и почему она не может мне все объяснить?! На мою просьбу поговорить с ней дядя Гена ответил, что сейчас это невозможно. Он не вдавался в подробности и просил меня подождать. Я ждала четыре года, смогу и еще немного потерпеть!

Утром я проснулась разбитая, с ощущением, будто по мне за ночь проехало с десяток грузовиков. Еле поднявшись с кровати, я отправилась на кухню, где дядя Гена уже вовсю жарил яичницу.

– Доброе утро! Могу я помочь?

– Доброе утро, соня-засоня! Завтрак уже готов. Шустро едим, да мне пора на работу. Кстати, расскажи, куда ты там собралась устроиться?

– В кофейню недалеко от дома, помощником бариста. Это тот, который кофе варит, – зачем-то решила уточнить.– А еще с мальчиком одним английским занимаюсь.

– Понятно. Знаешь, я не очень поддерживаю совмещение работы с учебой, но пока лето, работай. Только давай имя свое не свети. Кофейне твоей без разницы, Романовская у них работает или Миронова, а для тебя вопрос жизни и … короче, ты меня поняла.

– Этой Мироновой всего 17…

– И что? С шестнадцати у нас можно работать, и, заметь, без письменного согласия родителей. Так что, если будут возникать вопросы, посылай ко мне. Договорились?

– Я не знала…

– Ну, теперь знаешь. И еще, Ксения: раз уж я тебе теперь за отца, называй меня соответствующе. А то все «дядя Гена», «дядя Гена». Спалимся на раз-два с этим «дядей Геной». Не можешь «папа» – зови просто «Гена». Уяснила?

– Да… папочка. – Почему-то сразу на лице расцвела улыбка. Пусть выдуманная, пусть временная, но за последние несколько лет у меня вновь появилась семья. – Получается, Соболев все это время меня не ненавидел? И мама… А ты? Ты же рискуешь, прикрывая меня? Если он узнает, что ты … Ты Гришку с женой поэтому увез?

– Стоп, Ксения! Хватит на сегодня вопросов, да и на завтра тоже! Мне, правда, некогда. Но в одном ты права: Максим никогда тебя не ненавидел, как и Катя.

Он вышел из кухни, и через десять минут щелкнул замок входной двери. Он ушел. Я осталась одна. И опять мне стало не по себе. Понимая, что в этом доме я в безопасности, всё же не могла перестать бояться. А еще не могла не прокручивать в голове все, что узнала. И с каждым разом вопросов все больше и больше! Например, почему я не могу поговорить с мамой? Или зачем Гена так рискует ради меня, особенно после того, как однажды уже пострадал по моей вине? Кто мой отец? За что он так нас ненавидит? И что будет, когда он узнает, что я не погибла в той аварии?

Последний вопрос пугал меня больше всего. За это время его обида уже могла остыть, желание мести испариться, и тогда вся эта опасность – не более чем выдумка. Но в чужую голову не залезешь. Вдруг, узнав, что его обманули, он обозлится еще больше? Гена сказал, что пока он ничего не знает и я могу не переживать. Но он прав: только от моей осмотрительности теперь зависит моя жизнь и безопасность Мироновых и Соболевых.

12. Штиль

Всё лето я прожила в квартире Мироновых. День за днем страх отступал все дальше. Нет, я не переставала думать о своем положении, мечтать увидеться с мамой или стать невидимкой для отца, но мое отношение ко всему стало спокойнее. С Геной мы быстро нашли общий язык, и наше совместное проживание было легким и комфортным. Через пару недель после того, как я переехала, с отдыха вернулись его жена и сын. Софья Александровна приняла меня, как родную. Как бы я ни пыталась вернуться к себе, чтобы не мешать их семье, она меня не отпустила. А с Гришей мы вообще крепко сдружились. Я помнила его совсем малышом. Теперь же с ним можно было поболтать почти на любые темы, вместе посмотреть кино, поиграть в приставку. С Гришей время пролетало незаметно, а вместе с тем из головы на время исчезали все гнетущие мысли.

Каждое утро мы вместе готовили завтрак и все дружно собирались за столом. Пожалуй, это было единственное время, когда мы были все вместе. Днем все разбегались по своим делам. А вечером мы обычно ужинали без Гены: он возвращался с работы почти ночью.

Раньше Мироновы часто приезжали в особняк Соболева, а Софья Александровна была в очень хороших отношениях с мамой. Несколько раз я пыталась завести с ней разговор о маме, но обычно сразу замечала печальное выражение ее глаз, и наша беседа заканчивалась всегда одним и тем же: «Ксюша, мы сейчас не видимся и не общаемся. Я ничем не могу тебе помочь». В том, что Гена часто бывал в доме Соболева, я знала точно. Вот только жену с собой он больше не брал.

Однажды я сорвалась. По пути на занятия с Матвеем не удержалась и зашла в мамин бьюти-центр. Меня встретила девушка-администратор и деликатно сообщила, что Екатерина Михайловна здесь практически не бывает. Оставался только особняк Соболева, чтобы найти ее, однако Гена настоятельно просил не рисковать и не появляться там. Но терпение у меня не резиновое, и я решила, что если в ближайшее время мама не выйдет на связь, придется наплевать на все обещания и поехать к ней домой.

Три раза в неделю по утрам я продолжала заниматься с Матвеем. За это время он не только догнал школьную программу, но и хорошенько подготовился к новому учебному году. Если вдруг он опять заболеет, так сильно уже не отстанет. Родители Матвея хотели, чтобы и во время его учебы наши занятия не прекращались, но, понимая, что я тоже скоро начну учиться, особо не настаивали.

Все остальное время я проводила в «Кофеине». Егор многому меня научил, и теперь я могла брать самостоятельные смены, а не только помогать ему. Работа в кофейне доставляла мне несказанное удовольствие. Мне нравилось учиться новому, общаться с посетителями, да и просто ощущать себя частью небольшого, но очень дружного коллектива. С Егором у нас ничего не получилось, но мы стали неплохими друзьями. Как оказалось, у него давно была девушка, а то, что я сочла за флирт, было просто дружеским вниманием. Аня, его девушка, была очень симпатичной и приятной в общении. Она часто зависала с нами в кофейне после закрытия, и постепенно мы с ней сдружились. А еще с Реми. Он оказался душой компании: всегда веселый, остроумный, интересный собеседник. Мы часто созванивались, могли часами болтать почти ни о чем, а еще он всегда был рядом со мной в кофейне, стал моим ангелом-хранителем. Если возникали сложности, недоразумения с гостями, Реми умудрялся свести конфликт на нет и помогал выйти из любой ситуации с высоко поднятой головой.

Проблем с моим возрастом, конечно, не возникло. Зря я себя накручивала и переживала. Вообще тот факт, что я стала Мироновой, никак не отразился на моей жизни. Гена был прав: всем вокруг было без разницы, Миронова я или Романовская. Это был лишь вопрос моей безопасности.

Через несколько дней начиналась учеба в университете. Ребята из кофейни по этому случаю решили собраться в клубе, понимая, что потом, совмещая учебу и работу, выбраться куда-нибудь всем вместе будет не просто. На вечер был забронирован столик в местном модном клубе «Розмарин». По словам ребят, место пафосное и дорогое, где обычно собиралась золотая молодежь нашего города. В этот вечер там к тому же играл какой-то известный столичный ди-джей, а потому попасть туда было очень сложно. Выручил Егор. У него были знакомые в администрации клуба, а потому столик в крутом месте был за нами. Честно говоря, мне не приходилось бывать в подобных заведениях. Пару раз Аня звала меня провести вечер в клубе или баре, когда они выбирались туда с Егором, но я все время отказывалась. Здесь же увильнуть не получилось.

И вот я в шоковой заморозке стояла перед зеркалом, глядя на свое отражение. Аня решила помочь мне собраться и захватила пару своих платьев, поскольку в моем гардеробе, кроме толстовок и джинсов, было трудно найти что-то еще.

– Ты уверена, что это можно носить? – Мне казалось, что я стою перед зеркалом голая. Да, на мне было черное платье по фигуре без рукавов и со скромным вырезом-«лодочкой». Но его длина!.. Мои футболки явно были более целомудренными, чем это платье.

– Ксю, да у тебя же ноги от ушей! Кому, как не тебе, такие платья носить! Тем более, в клуб идем, а не в драмтеатр, – не унималась Аня. – Нет, ну можно голубое оставить, тем более, там такой вырез… м-м-м!

– Ань, ты издеваешься? Да Гена, меня за порог в таком не выпустит!

– Ксю, давно хотела спросить: почему ты отца по имени зовешь?

– Не знаю, так повелось… – Ненавижу врать, но не правду же ей говорить.– Я в Лондоне долго училась, виделись мы редко, так он и стал постепенно Геной.

– Понятно. Классный у тебя папа, Ксю! – подмигнула подруга. Это точно, такой классный, что убить меня хотел! Хотя речь же идет о Гене, а не об отце…

– А вот давай у него и спросим, раз он такой классный, какое платье выбрать – черное или голубое. – Я решила раз и навсегда закрыть тему о моем отце.– Гена, можешь зайти?– сказала я громко, чтобы создать впечатление, что зову его. Хотя знала, что слышимость из моей комнаты никакая и никто не придет. Но захотелось немного подшутить над Аней. Сработало.

– Погоди, – засуетилась подруга. – Нас же так никуда не отпустят! Не кричи! Уйдем по-английски.

– В этом? – спросила я, указав на себя. – В этом я сама никуда не пойду.

– Пойдешь, – твердо ответила Аня. – Хватит прятать себя от мира. Ну, серьезно, ты же красавица! Взгляни на себя! Ну, давай же!

Она вновь подвела меня к зеркалу и продолжила осыпать комплиментами, лишь бы я перестала сопротивляться. Она и сама была в короткой юбке и облегающем топе. Наверно, в клубах примерно так все и выглядят, но мне было некомфортно.

– Смотри, если остановиться на черном платье, но к нему взять не шпильки, а твои белые кеды, вот ту белую бейсболку и этот винтажный браслет, то получится совершенно другой образ. Сейчас слегка подзавьем твои волосы, и, поверь, наши все с ума сойдут!

Спорить с Аней мне не хотелось. С кедами платье действительно смотрелось не так откровенно, да и мне было удобно. Через час за нами заехал Егор, и мы отправились отдыхать.

13. Он

Суета, неон, басы.

Темнота и сжатый воздух.

Хаотичное движение людей.

Боже, куда я попала! Никак не могла сориентироваться, поэтому держалась за Анину руку, как за единственный спасательный круг. Мы всё куда-то шли: бар, коридор, танцпол, лестница, еще один бар… Дым от электронных сигарет, а может, от кальяна… Постоянное движение людей… Сколько же их здесь, и куда они все идут? Наконец, нашли свой столик. Под нами танцпол, второй этаж, наподобие огромного балкона, обнимает его сверху буквой «П». Один край нашего стола упирался в перила, вокруг остальных стояли диванчики. Все наши уже здесь. На столе коктейли, пиво, немного еды.

– Ксю-Ксю, ты ли это? Вот это да, детка, ты просто огонь!– Реми встал и чмокнул меня в щеку, а потом добавил шепотом: – Садись со мной и перестань бояться, я никому не дам тебя в обиду!

Я лишь благодарно кивнула и села рядом. С другой стороны устроились Аня с Егором. Музыка оглушала. Мне она не нравилась, к ее громкости я не могла привыкнуть. За столом тоже было шумно, все пытались перекричать творение ди-джея, чтобы и их услышали тоже. В голове всё смешалось: голоса, вибрация басов, звон посуды.

– Эй, Ксю не наливать! – Голос Реми пробился сквозь ураган других звуков. – Хочешь, возьму в баре что-то легкое для тебя?

– Да, давай. – Я была благодарна ему за то, что помнит и заботится. Реми знал, что я не пью ничего, кроме шампанского, и то совсем немного. От большего количества у меня сразу начинает болеть голова, и мне становится совсем плохо. Остальные не в курсе, но, помня, что мне еще семнадцать, не настаивали.