Обязана быть его

– А какое? – едва слыша собственный голос, спросила я.

Эдик встал и, подойдя ко мне, принялся перебирать вешалки. Он стоял прямо за мной, и я чувствовала, как тело его соприкасается с моим, чувствовала запах его одеколона и понимала, что к горлу опять подступает тошнота.

– Вот это, – он вытащил чёрное платье футляр. – Ты в нём кажешься изящнее.

Не помню, чтобы я хоть раз надевала это платье при муже, но спорить не стала. Взяла вешалку в руки. Так и есть – к платью всё ещё была прикреплена бирка. Должно быть, я раз примерила его после покупки.

Ладонь Эдика опустилась мне на спину, меж лопаток, вторая легла на зад.

– Запомни, ты должна постараться, – он задрал подол платья.

Шумно выдохнул, прямо у меня над ухом, поглаживая по бедру. Я старалась не обращать внимания на его касания, старалась, чтобы чувства не захлестнули меня. Член его снова стал твёрдым, и я ждала, что он задерёт подол выше, но делать этого Эдик почему-то не стал.

Стоило ему отойти, я почувствовала некое облегчение.

– Покорми Соню, когда я уеду, – сглотнув вставший в горле ком, попросила я.

– Ты не могла сделать этого сама? – с пренебрежением осведомился он, снова садясь на кровать и наблюдая за тем, как я убираю розовое платье.

– Мы ждали тебя.

Сняв бельё, я отвернулась. Достала чёрный кружевной комплект и надела его. Мельком поймала в зеркале своё отражение, но вглядываться не стала. Чёрное платье-футляр коснулось тела, и я опять нервно вздрогнула. Заставила себя посмотреть на Эдуарда.

– Так лучше? – спросила и, вытащив коробку с лаковыми туфлями, надела их.

– Куда лучше, – согласился он и поманил меня пальцем.

Я покорно подошла и встала меж его раздвинутых ног. Глядя снизу-вверх, он провёл ладонями по моим бёдрам, забрался под подол и, отодвинув трусики в сторону, провёл меж половых губ.

– Не забудь, что ты должна быть мокрая. Уж не знаю, чего Терентьев нашёл в тебе… – пальцы вонзились в плоть, и я сжалась. Заставила себя сдержаться, не показать чувств. Что-то подсказывало, что это дало бы ему ещё какой-то повод. Какой и для чего? Мне было уже всё равно. По крайней мере здесь и сейчас всё равно. А что дальше… Об этом я и думать боялась, потому что что-то подсказывало – ничего не изменится.

Пальцы медленно скользили во мне туда-сюда, потом чуть быстрее и снова медленнее до тех пор, пока я не остановила Эдуарда, взяв за руку.

– Я сделаю, как ты сказал, – посмотрела на него. В сущности, он ничего не сказал, только… Только то, что я должна быть послушной и хорошей. Хорошей…

– Ещё как сделаешь, – подтвердил он. – Я отвезу тебя, – заявил, вставая.

– Надо покормить Соню, – тут же возразила я.

Эдуард замешкался. Присмотрелся ко мне, а после всё же проговорил:

– Заканчивай тут, я положу ей ужин. Поест сама.

Меня тряхнуло. Хоть Соня и была достаточно разумной для своих пяти с половиной лет, но вот так… Но возразить не посмела. Дочь действительно могла справиться сама.

– Она слишком маленькая, чтобы оставаться дома одной, – сказала, когда Эдуард был уже в дверях.

– Ничего, – он в который раз пробежался по мне взглядом. – Надень на шею цепочку, что я подарил тебе на годовщину. С бриллиантовой подвеской.

– Эдик… – как он может говорить о цепочке, когда речь идёт о дочери?! Как?!

– За час с ней ничего не случится, – поняв меня, прочеканил Эдуард. – Я включу ей мультфильм и оставлю немного попкорна. Уверяю тебя, – усмешка в уголке губ, – она даже не заметит, что одна.

Я прикрыла глаза. Заставила себя успокоиться. Как бы там ни было, он – неплохой отец. Неплохой. Он никогда не обижал дочь, даже голос на неё повышал крайне редко. А я… Я справлюсь.

– Это просто плохое время, – вернувшись, Эдик коснулся моей щеки. – Прости. Прости, Дарина. Потом будет лучше.

Вовсе не уверенная в этом, я заставила себя кивнуть. Он мягко, едва ощутимо, коснулся моих губ своими и снова, глядя в глаза, погладил по всё ещё ноющей щеке.

– Прости, я не хотел.

– Двадцать девятый этаж, – повторил Эдуард, подведя меня к одному из лифтов, находящихся в глубине холла.

Квартира Демьяна Терентьева находилась в том же здании, что и офис компании, но на несколько этажей выше. Прежде я уже бывала тут, но никогда нигде помимо офиса. Лифты, что поднимали туда сотрудников и посетителей, находились в главном холле, здесь же всё было незнакомым.

До боли в пальцах сжав маленький клатч, я ждала, когда створки разъедутся в стороны. Понятия не имею, зачем Эдуарду потребовалось провожать меня. Хотел убедиться, что в последний момент не передумаю? А разве он оставил мне хоть один шанс на это?

– Я помню, – прошелестела одними губами.

– Хорошо, – ладонь его прошлась по моей спине от шеи до ягодиц. Легонько похлопав, он подтолкнул меня к открывшейся кабинке.

– Пожалуйста, – обернулась я к нему напоследок. – Помоги Соне умыться и почистить зубы. И уложи её вовремя. Она…

– Я знаю, как обращаться с собственной дочерью, – отрезал он, перебив меня.

Я закрыла рот. Всмотрелась в его лицо, встретилась с жёстким взглядом. Слова кончились вместе с надеждами.

– Конечно, – сжала клатч ещё крепче и, войдя в кабинку, нажала нужную кнопку.

Дверцы медленно сомкнулись, лифт мягко поехал вверх. Сама себе я напоминала заточённую в короб из металла заложницу. Заложницу собственной жизни, собственного выбора, обстоятельств и своей слабости. Посмотрела в висящее на стене зеркало. Волосы мягкими светло-каштановыми локонами обрамляли лицо, падали на плечи и спину, большие карие глаза были подчёркнуты дымчато-сиреневыми тенями. Не знаю, выглядела ли я растерянной или напуганной. Внутри меня образовалась такая пустота, что все остальные чувства потонули в ней, будто их никогда не было.

Лифт остановился, и я, расправив плечи, вышла в светлый, оформленный в белых, бежевых и бледно-кофейных тонах коридор. Всё здесь выглядело дорого, под стать владельцам расположенных на этаже квартир. Не знаю точно, сколько их тут было: судя по замеченным мною табличкам, три или четыре. Стук каблуков глушил мягкий ковёр, устилавший пол, на стенах висели подсвеченные маленькими лампочками абстракции.

Дойдя до нужной квартиры, я нажала на кнопку звонка. Понятия не имела, что скажу, когда Терентьев откроет мне дверь. В сущности, он мог выставить меня, даже не слушая.

Секунды ожидания отдавались тяжёлыми ударами сердца в груди. Что будет, если он и правда пошлёт меня куда подальше? В машине Эдуард напомнил мне, кто я и кто он.

– Стоит мне сделать несколько звонков, – сухо процедил он, когда я очередной раз попробовала сказать ему, что из этого ничего не выйдет, – и дочь ты больше никогда не увидишь. Я могу сделать так, Дарина, что тебя не только родительских прав лишат, но и запретят приближаться к ней даже на сотню метров.

– Ты этого не сделаешь, – только и отозвалась я тогда. Руки вдруг перестали слушаться, клатч выскользнул на колени, и чтобы взять его, мне потребовалось собрать все силы.

– Хочешь проверить? – внезапно он притормозил возле обочины и разблокировал двери. – Выходи. Иди, – кивнул на дверь. – Но запомни, что я сказал. Ты знаешь, что шутить я не люблю.

Я знала. Знала и, конечно же, не посмела не то что выйти, даже подумать об этом. Сидела, словно заледеневшая, и невидящим взглядом смотрела сквозь лобовое стекло на уносящиеся вперёд по дороге попутные машины. Подождав несколько секунд, Эдик презрительно качнул головой, процедил что-то сквозь зубы и вновь завёл двигатель. А я всё так и сидела, не в силах пошевелиться. Дочь – самое дорогое, что у меня есть. Лишиться её… никогда. Потом… после я обязательно придумаю что-нибудь, а сейчас главное пережить этот вечер и эту ночь. Сделать всё, чтобы Эдуард остался доволен, а, значит, чтобы остался доволен этот его Демьян.

Дверь отворилась почти бесшумно. О том, что я поднимаюсь, Терентьеву уже, без всяких сомнений, доложили, и всё равно я опасалась, что так и останусь стоять на пороге.

– Добрый вечер, Дарина, – быстро, но внимательно осмотрев меня, проговорил он.