Брат

– Я те ща предложу, алкашня!

В кабинете послышался звук падающего стула. Илья улыбнулся, представив, как резво муж-неудачник увернулся от оплеухи.

– Изольда Артуровна, а спойте нам! – снова разрядил обстановку находчивый малый. – Сидор Фомич говорил, у вас дивный голос!

– Ну, не такой уж и дивный, – хихикнула супружница Фомича. – Но в детстве в хоре выступала! За мои зеленые глаза, называешь ты меня колдуньей,

говоришь ты это мне не зря, сердце у тебя я забрала… – затянула на одной ноте Изольда Артуровна.

Илья зажал уши и, давясь от смеха, побежал к выходу.

На этот раз попасть в больницу оказалось намного проще – уборщица как раз намывала полы.

Илья прошел по мокрой плитке и с надеждой посмотрел вниз– следов не оставалось.

Родителей в коридоре не было. Сразу стало грустно. Не то, чтобы Илья по ним соскучился, просто родные лица сейчас много значили.

Чтобы попасть в реанимацию пришлось почти час просидеть под дверью. Удалось прошмыгнуть вместе с медсестрой, которая заглянула и снова ушла, закрыв за собой дверь.

Илья ошарашено пялился на пустую кровать. Страшное предчувствие заползло и сдавило грудь.

– Федька, братишка… Ты чего это?

«Не мог он умереть! Наверное, его перевели в палату».

Соседнее место, где лежал мужик с рыбьим взглядом, тоже пустовало. В реанимации осталась только девушка. Илья подошел к кровати и посмотрел на пациентку: бледная, словно прозрачный фарфор, кожа обтягивала высокие скулы и остренький подбородок с трогательной ямочкой; ресницы длинные, слегка загнутые.

«Интересно, какого цвета у нее глаза?» – как-то некстати подумалось.

Голова девушки гладко выбрита, из-за этого кажется совсем ребенком. Илья подошел к карточке, прикрепленной в ногах кровати.

– Лиза Карпенко, 21 год.

В анамнезе самое понятное слово ? «кома». Илья попытался разобрать каракули – похоже, девушка решила покончить жизнь самоубийством и наглоталась таблеток. Кома – последствие тяжелейшей интоксикации.

Странно, но она не была похожа на ту, которая уходит из жизни добровольно. Он подошел ближе и склонился к лицу девушки. Губы причудливо изогнуты, так и кажется, что сейчас расцветут улыбкой. Венка на виске беспокойно бьется тонкой змейкой. Илья коснулся кончиками пальцев щеки Лизы – шелк и то грубее, чем ее кожа. Он продолжал водить по ее лицу, наслаждаясь ощущениями.

Открывшаяся дверь, заставила его отскочить в сторону.

– Горцева в какую перевели? – спросил врач, взглянув на кровать Федора.

Услышав свою фамилию, Илья напрягся.

– В шестую, Андрей Валентинович, он один там, родители с ним.

– Кто разрешил посторонних? –  бросил доктор, быстрыми движениями перелистывая анамнез Лизы.

– Так Вы и разрешили, – стушевалась молодая женщина, то ли врач, то ли медсестра. – Сказали, их присутствие благотворно влияет…

– Ясно, – прервал ее Андрей Валентинович. – Второй сын у них погиб, – негромко, вроде как для себя, произнес доктор, – пожалел мать… Ну-с, Лизонька, ты, я смотрю, решила отоспаться получше, – он с какой-то отцовской нежностью приподнял веки девушки, потрогал пульс и повернулся к женщине. – Наташа, из ее родных, знакомых никто не объявился?

Наташа медленно покачала головой.

– Ясно.

Они так быстро покинули реанимацию, что Илья не успел проскочить вместе с ними, дверь захлопнулась перед носом.

«Интересно, что будет, если сунуть ногу в дверь? – пролетела шальная мысль. И тут же: – Федька жив!» – слова врача радостно трепыхались в сердце Ильи.

– Лиза, Лиза, – покачал он головой. – Ты такая же одинокая, как и я.

Любопытство терзало и его, как магнитом, тянуло к девушке.

– Может это от того, что ты тоже где-то блуждаешь? – он сел на край кровати и накрыл своей ладонью ее руку. – Знаешь, я за все это время ни разу не вспомнил про Таню, вот только сейчас. Она изменила мне. Вот так, Лизочка. С моим братом, – слова сами лились, и на душе становилось легче. – Я когда узнал, у меня рассудок помутился. А знаешь из-за чего? Из-за того, что это был Федька, – Илья сморщился от боли, когда воспоминание пронзило его, – Федька… Я наговорил гадостей ему, а теперь даже не могу сказать прости, – он горько ухмыльнулся, – помер я. Я его не оправдываю. Но я знаю брата, как себя, он бы никогда так не поступил! Что за бес его попутал? И этот фотограф, кто он и как оказался там в нужный момент? Хрень собачья!

Илья вскочил с кровати и заходил по палате.

– Может и правда все подстроено? Но зачем? – он остановился. – Поругать нас, чтобы завладеть фирмой? Что думаешь, Лиза? Молчишь… Что же у тебя-то случилось, девочка?

Он снова сел на кровать и погладил ее по голове. Улыбнулся, почувствовав, как покалывают пробивающиеся волосы. Не удержался и поцеловал ее в лоб, задержался, прильнув губами к теплой коже. Подбородок касался ресниц девушки. Илья замер, почувствовав, как они дрогнули…

Осторожно, затаив дыхание, он отодвинулся от девушки. Лиза была похожа на куклу – неподвижную, хрупкую и красивую. До боли в глазах он всматривался в лучики ресниц, надеясь уловить хоть малейшее движение. Неожиданно возникла идея и он, продолжая внимательно следить за лицом девушки, начал травил анекдоты. Затем спел песню. Осмелев, нагнулся и поцеловал ее губы… Но тщетно… Илья словно завалил экзамен – в душу прокралась щемящая тоска и змеей обвила сердце.

Следом навалилась вселенская усталость, слезы обиды и горечи душили, не в силах вырваться наружу.

– Заберите меня! – закричал он, падая на колени.

Кулак с силой врезался в пол. Костяшки пальцев хрустнули, но он бил и бил, не замечая боли, пока не упал без сил, обхватив голову руками. В каком-то тумане встал и лег на кровать, где до этого лежал Федор, забывшись беспокойным сном.

– Отмучился, бедолага! – с этими словами Илью скинули с кровати.

Он не сразу понял, что произошло. Кто отмучился? Наконец, пелена перед глазами рассеялась – санитарка убирала белье с кроватей. Взмахнув простыней, она смахнула Илью, словно осенний лист. А отмучился – это мужик рыбий глаз. Об этом она и рассказывала Лизе, своей немой слушальнице. Илья подошел к девушке и коснулся щеки:

– Если со мной ничего не случится, я приду к тебе, – он улыбнулся и выбежал из реанимации.

Глава 5

Федор с трудом прошептал:

– Илья…

Мама зажмурилась, открыла красные, заплаканные глаза и приложила к его губам холодные, как лед, пальцы.

– Тише, родной. Все будет хорошо.

Но ничего уже не могло быть хорошо. Хотелось уснуть, а проснуться снова на берегу реки…

– Мам, пить.