Черное Солнце

Редактор ChatGPT

Иллюстратор ChatGPT

© Алишер Таксанов, 2025

© ChatGPT, иллюстрации, 2025

ISBN 978-5-0068-8454-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЗОМБИ, КАРТЫ, ДВА СТВОЛА

(Хоррор)

Галия, женщина сорока лет, полуазиатской внешности, с узкими скулами и внимательными, чуть прищуренными глазами цвета крепкого чая, всегда казалась вокруг чужой – тонкой, словно вытянутой временем, и быстрой, как степная ласточка. Чёрные волосы, обычно собранные в практичный хвост, оттеняли острую линию подбородка; кожа у неё была загорелой, суховатой, но живой – настоящий контраст миру, где живых почти не осталось. Галия была худая, жилистая, привыкшая двигаться без лишнего звука, будто постоянно играла в собственную, самую важную партию. И неудивительно: в прошлом она была карточным шулером, а теперь – просто шулер, потому что другого ремесла в мире, где большинство населения превратилось в зомби, и быть не могло.

Эти «люди» умерли, а потом – по воле странного вируса, родившегося то ли в китайской лаборатории, то ли в каком-то научном аду – получили странную, искривлённую подобие второй жизни. Хотя жизнью это назвать сложно. Их мозг на девяносто пять процентов опустел, почти полностью утратив интеллект, чувства, воспоминания. Внутренние органы были скорее декорациями: сердце не билось, кровь не текла вовсе, печень не болела. Они не дышали так, как дышат живые – просто иногда хрипели, будто давно сломанные мехи.

Только желудок у них работал исправно. Потреблял всё, что зомби могли ухватить: жука, яблоко, крысиную лапу, кусок пластика… или человека – настоящего, тёплого, живого. Их организм это каким-то чудом переваривал, а потом выплёвывал наружу плотные, неровные шарики – тускло-коричневые, с прожилками непереваренных остатков, твёрдые, как засохшие орехи. Эти шарики звенели, когда падали на пол, – неприятный звук, напоминающий детскую погремушку, только куда мерзее.

Кожа у зомби была зеленоватой, сухой, как старые листья, сморщенной до складок и трещин. Раны не затягивались – наоборот, раскрывались всё шире, обнажая кости, пористые мышцы, иногда даже шевелящиеся сухожилия.

И при всём этом убожестве… они любили играть. Видимо, где-то в глубине их протухших мозгов уцелел крохотный нейрон, который когда-то знал слово «развлечение». И эта искра заставляла мобов тянуться к картам. Они играли в покер, в блэкджек, в вист, в казиношные подвиды вроде «пьяного короля», иногда – в простую «сороку» или «очко». Но больше всего им нравился старый добрый «дурак». Правила были доступны их пятим процентам разума: масти они различали, козырь понимали, «бита» приносила им странное, скрипучее удовлетворение.

Откуда у зомби деньги – оставалось загадкой. Возможно, они каким-то образом добирались до банковских ячеек, возможно, просто подбирали то, что осталось после паники первых месяцев. Но факт оставался фактом: в карманах их истлевшей одежды всегда шуршали купюры, а иногда даже попадавались золотые часы или брелоки.

И вот это всё Галия умела у них забирать. Через игру. Через шулерство. Через старые, как мир, приёмы – ловкость рук, внимательность, хитрость и умение вовремя исчезнуть. Даже когда дело шло плохо. А бывало по-всякому: зомби не всегда успевали понять, что их обвели вокруг пальца, но если понимали – становились агрессивными, как стая собак.

Однако у Галии был козырь – два револьвера «Смит-и-Вессон», калибра.357 Магнум. Красивые, тяжёлые, пахнущие маслом и надёжностью. Эти стволы обладали приятной особенностью: если попасть зомби точно в мозг – в тот маленький участок, где ещё тлели остатки интеллекта – существо прекращало существовать окончательно. Насовсем. Глухо падало, как мешок с тряпьём, и уже больше не вставало. Ни один вирус, откуда бы ни взялся, не мог поднять труп, чей мозг был разнесён в хрустящую кашу.

Игра проходила обычно в салунах – да, именно так и называли эти места, хотя мир был вовсе не Диким Западом. Просто зомби почему-то стекались именно туда: к стойкам, к столам, к пыльным зеркалам и старым пианино, которым никто уже не мог сыграть. Они сидели за столами, одетые в то, в чём их настигла смерть: кто в мятом офисном костюме с разорванным рукавом, кто в вечернем платье, истлевшем по подолу; кто в спортивном трико, кто в медицинском халате с засохшей бурой полосой на груди. Одежда на них не менялась, не стиралась, не латалась – просто продолжала существовать, как и они сами: рваная, дурацкая, иногда почти полностью отвалившаяся, но всё ещё висевшая на костлявых плечах.

И Галия входила в такие места так, будто входила к себе домой.

Сегодня Галия вошла в салун под названием «Последняя Рука». Название было списано мелом на дощечке, накриво прибитой над дверью – надпись то и дело осыпалась, словно сама боялась здесь находиться. Дверь скрипнула, и этот звук прокатился по залу, как команда к обороту голов.

Несколько десятков зомби, сидящих за столами, повернулись к ней – одни медленно, лениво, другие быстро и дёргано, словно нити дернула внезапная рука кукловода. Их глаза – мутные, стекловидные – попытались поймать фокус, распознать, кто вошёл.

– Живая… – хрипнул кто-то у дальнего стола.

Галия невозмутимо сняла пыль с рукава куртки и прошла к барной стойке. Стойка была облупленной, а за ней стоял зомби-бармен в засаленном фартуке. Когда-то он был поваром или официантом – по ширине плеч и навязчивой привычке протирать стакан тряпкой, которая давно не могла ничего протереть.

– Виски, – сказала Галия, хотя знала, что в бутылке плескалось нечто, что и виски-то назвать можно лишь по привычке.

Бармен поставил перед ней стакан с жидкостью цвета старой ржавчины. Он не понимал, что делает – делал потому, что где-то в памяти был след: «гость – напиток – плата».

Галия оставила купюру. Купюра была настоящая: зомби любили наличность, а она – брать её у них обратно.

За спиной скрипнул стул – кто-то поднялся. Потом второй. Она не оборачивалась. Просто смотрела на своё отражение в мутном зеркале за стойкой. Отражение показывало ей трёх зомби – один в некогда дорогом пиджаке, второй в рабочей робе, третий в рваной футболке с логотипом какого-то исчезнувшего бренда.

– Играть… будешь…? – выдавил пиджаковый, и его нижняя челюсть едва держалась на сухожилиях, покачиваясь при каждом звуке.

– Я пришла за этим, – ответила Галия и медленно повернулась.

Зомби переглянулись. Их жесты были странными – как будто они пытались восстановить утраченную социальную логику.

Она прошла между ними, направляясь к круглому столу посередине салуна. Карт уже было выложено несколько – чья-то прежняя партия застыла в момент смерти одного из игроков, и карты прилипли к столешнице пепельно-серыми пятнами.

Но зомби знали правило: новая игра – новые карты.

Бармен поставил свежую колоду. Она была потрёпанной, но плотной, и пахла картоном и чужими руками. Галия подбросила колоду, ловко перехватив её в воздухе. На секунду в салуне воцарилась полная, густая тишина – даже те, кто сидел у стен, затаили дыхание… или то, что у них ещё работало вместо дыхания.

– Играем в дурака, – объявила она.

Пиджаковый медленно закивал. Роба попытался улыбнуться – кожа натянулась, но эмоции не вышло. Футболочный просто сел, уставившись в карты так, будто хотел их съесть.

Галия разложила. Пальцы двигались быстро, чётко – и никто из мертвецов даже не заподозрил, что она уже пометила несколько карт едва заметным изгибом, который чувствовала только её рука.

Партия началась. Зомби тянули карты неуклюже, но в их действиях была странная логика – последствия тех самых пяти процентов, которые связывали их с человеческим прошлым.

Галия уловила момент: роботяга нёс козыря под бита, пиджаковый не видел, что у него на руках два шанса – а футболочный тупо держал шестёрку, пытаясь понять, зачем она ему.

Она улыбнулась уголком губ.

– Бита, – сказала она.

И в этот момент дверь салуна снова скрипнула. Тишина стала другой – настороженной, тяжёлой.

В дверях стоял зомби… но не обычный. Одетый в военную форму, с нашивкой, испачканной кровью и грязью, с автоматом на груди, свисающим на ремне. Левый глаз у него отсутствовал, а в пустой глазнице что-то шевельнулось – может, личинки, может, просто тень.

Такой зомби мог быть серьёзной проблемой. Потому что все знали: военные зомби иногда… вспоминали команды.

Он медленно поднял голову и посмотрел прямо на Галию. И произнёс:

– Живая… цель…

Салун застыл. Галия выдохнула и легонько коснулась пальцами рукояти одного из своих «Смит-и-Вессонов». Похоже, вечер обещал быть интересным.

Военный зомби сделал первый шаг – тяжёлый, как удар молота по полу. Автомат на его груди качнулся, и Галия мгновенно поняла: если мертвец вспомнит, как им пользоваться – ей конец.

– Жи… вая… цель… лик… ви… ди… ро… вать… – бормотал он, и каждая его реплика звучала, как команда, взятая из глубины прогнивших нейронных связей.

Галия уже вытаскивала револьвер. Зомби-игроки вокруг стола заскрипели, отодвигаясь, кто-то свалился с табурета. Пиджаковый уронил свою нижнюю челюсть на стол – та стукнула по картам.

Военный рванулся вперёд. Галия выстрелила первой. Патрон калибра.357 Магнум прорвал воздух, оглушив салун. Пуля со свистом вошла военному в щёку, выбив кусок серо-зеленой плоти… но не остановила. Он почти не почувствовал удара – только голова дёрнулась.

Он поднял автомат.

И тут потолок салуна… прогнулся. Гулкий, тяжёлый звук. Словно сверху упало нечто большое и очень живое.

Прямо за спиной военного раздался громогласный, басовитый крик:

– У-ва-а-а-а!

Военный успел только обернуться. С верха дверного проёма, зацепившись могучими руками, спрыгнул орангута́нг. Огромный, почти под два метра ростом, с мощной грудью, оранжевой шерстью, и глазами – глубокими, умными, странно трезвыми, слишком живыми для этого мира. Это был Бонни.

Существо, которому вирус почему-то подарил усиленный интеллект вместо того, чтобы превратить в трупохода. Мозг его, по слухам, работал лучше, чем у большинства людей до катастрофы. А память сохранила азарт, понимание правил, и любовь к оружию.

И дробовик. Бонни всегда носил дробовик. На ремне за его плечом свисал Remington 870 Express Tactical, с укороченным стволом и расширенной трубкой магазина, отполированный ладонями до матового блеска. Бонни держал его так уверенно, как будто родился с ним.

Он взял дробовик в одну лапу. Военный только поднял автомат – слишком поздно.

Выстрел Remington’а был похож на удар грома. Пол-черепа военного разнесло мгновенно – куски кости, серая мякоть, лоскуты формы метнулись в стороны. Тело качнулось, потеряло равновесие и рухнуло, забарабанив автоматом по полу.

Зомби за столами дружно замолчали – даже те, что не понимали, что происходит.

Галия стала медленно опускать револьвер.

– Бонни… ты вовремя, – сказала она, переводя дыхание.

Орангутанг ударил себя кулаком в грудь – недовольно, громко. Потом поднял с пола выпавшую из рук военного гранату, понюхал её, фыркнул и швырнул куда-то в дальний угол, откуда раздался глухой «бздынь» и завалился шкаф.

После этого Бонни подошёл к столу, аккуратно взял свободный стул – и сел, как будто всё происходящее было не перестрелкой, а задержкой начала вечерней партии.

Он положил дробовик рядом, на стол, бережно, как любимую кисть художника. Протянул руку к колоде.

– У-уа, – сказал он, стукнув себя пальцем в грудь, – Бонни… играть.

Галия прыснула – впервые за долгое время. Зомби-игроки уставились на Бонни, пытаясь понять, что с ним делать, но прежние правила салуна были просты: сел за стол – играешь.

Галия села напротив.

– Ну что, ребята… – она взяла колоду, ловко её перетасовала. – Новая партия. Трое мёртвых и один орангутанг. Что может пойти не так?

Бонни довольно заворчал.

Партия началась. А снаружи, за дверью «Последней Руки», мир продолжал гнить дальше.

Партия длилась минут двадцать – зомби иногда замирали, пытаясь сообразить, какая карта бьёт какую, а Бонни ухмылялся своим орангутаньим образом и временами подсказывал им, похлопывая по нужной карте лапой. Выходила азартная игра.

Галия разносила всех, как обычно, но делала это мягче – присутствие Бонни обязывало. Когда рядом сидит полусоткилограммовый рыжий шулер с дробовиком, даже жуликоватая душа чувствует себя спокойнее.

На середине третьей сдачи в салун вошёл ещё один зомби. Никакого оружия, просто худой, в длинном пальто, из которого сыпался пепел. Он тихо прошаркал к стойке и оставил там бумажный лист. Бармен посмотрел на него мутным взглядом и забрал.

Зомби в пальто сразу ушёл. Галия уловила движение боковым зрением – и тень тревоги. Предчувствие ее никогда не подводило. Поэтому она встала, прошла к стойке и взяла бумагу. Нагло. В открытую. Бармен не возражал, наверное, его пять процентов еще не усвоили прочитанный текст. А может, еще и не читал – он мыл стаканы.

Итак, на бумаге: награда. Её лицо – точное, чёткое, почти живое. од ним – текст: «Галия Ибрагимова. Карточный вор. Ликвидация – 10000 единиц. Живая – 30000. Распоряжение «Хозяина Салунов». Цифры были настоящими. За такие суммы зомби порой рычали от возбуждения.

Галия почувствовала, как внутри холоднеет. В этот момент подошёл Бонни, встал рядом, заглянул через её плечо.

– У-уу… – выражение его было недовольным, почти оскорблённым.

Потом он ткнул мордой в подпись.

– Хоззяин… плохой.

– Хозяин? – переспросила она. – Значит, он существует?

Бонни кивнул и развёл руками, затем указал на потолок – где-то там, наверху. В жесте было понятнее слов: «контролирует всё это».

Галия нахмурилась. Слухи ходили давно, но никто не видел человека или существо, которое организовало зомби-салоны, построило их маршруты, снабжало картами, напитками и даже деньгами. Но если он объявил награду…

Щёлк. За спиной раздался звук – негромкий, но узнаваемый.

Зомби-игроки поднимались. Медленно, с раздражёнными скрипами суставов. Они смотрели на Галию не как на партнёра… а как на цель. Пальто-зомби не просто заходил оставить лист – он был посыльным.

– Пора уходить, – сказала Галия спокойно, хотя сердце билось так, что, казалось, гул слышно вокруг.

Бонни уже схватил Remington и зарядил его стремительным движением. Для существа, не являющегося человеком, он обращался с оружием изумительно ловко.

– У-ва! – рявкнул он, что означало: «В окно!»

Галия не стала спорить. Они рванулись к большому оконному проёму – сквозь который обычно вылетали только стулья и проигравшие зомби. В момент прыжка Галия успела обернуться.

В салун вошли они. Новые. Высокие. Стройные. Бледные. С тёмными, чернильными глазами без белков. Лица – гладкие, словно маски; движения – быстрые, бесшумные.

Она знала слухи. «Манкурты» – мутировавшие зомби, у которых интеллект не умирал, а искажался. Они были умнее обычных мертвецов. И опаснее. Один из них прошёл вперёд, его пальцы оказались удлинёнными, как хищные когти.

– Живая объект. Ценность: высокая., – сказал он почти человеческим голосом.

– Цель: Галию привести. Обезвредить сопротивление.

Галия выругалась. Бонни выстрелил в окно, выбив остатки стекла и рамы, и они прыгнули наружу.

Галия и Бонни вылетели из салуна почти одновременно, будто заранее репетировали этот прыжок. Улица встретила их пылью и сухим ветром, который свистел между покосившимися домами, занося на шаги тень тревоги. Галия приземлилась на колено, перекатилась и мгновенно поднялась, уже вскидывая револьвер. Орангутанг упал рядом тяжелее – земля под ним вздрогнула, – но Бонни тут же поднялся на четыре конечности, закинул дробовик на плечо и, обернувшись, коротко рыкнул в сторону салуна, где в проёме окна уже появлялись силуэты манкуртов. Эти новые мутанты двигались слишком быстро, слишком слаженно для обычных зомби, и их одинаково тёмные глаза напоминали дыры в пространстве.

Галия понимала: стоит хотя бы одному выйти наружу, и начнётся охота в полном смысле слова. Они рванули по улице, петляя между старыми тележками, брошенными автомобилями и колючими кустами, пробившими асфальт. Манкурты выскочили следом: бесшумные, вытянутые, быстрые. Их лёгкие, почти кошачьи шаги сливались в один сплошной цокот, заставляя Галию ускоряться ещё больше. Она слышала, как позади дважды грохнул «Ремингтон» – Бонни прикрывал их, стреляя назад почти не глядя, но точно, как всегда. На секунду улица заполнилась воплями раненых манкуртов, однако их крик был не человеческим – тонким, металлическим, похожим на треск ломающихся проводов.

Галия знала, что бежать бесконечно они не смогут. Городская окраина была лабиринтом заброшенных зданий, но далеко не каждое укрытие могло выдержать натиск таких тварей. Бонни резко схватил её за локоть и потянул в узкий переулок, где стены стояли так близко, что почти соприкасались. Конец переулка упирался в высокий корпус старого отеля – серого, обугленного, но ещё сохраняющего следы былой роскоши. Над входом висела разломанная вывеска, и лишь отдельные буквы угадывались в тени, словно мёртвые губы пытались произнести забытое имя. На дверях же была метка – глубокая зарубка в форме когтя. С первого взгляда в ней не было смысла, но Бонни замер, склонил голову набок и тихо пробормотал, что-то среднее между словом и рыком. Метку он узнал. И она не сулила ничего доброго.

«Это логово Хозяина», – сказал он наконец, и эти три слова повисли в воздухе, превращая пыль вокруг в более тяжёлую, почти осязаемую. Галия почувствовала, как внутри всё сжимается – не от страха, скорее от предчувствия неизбежности. Слухи о загадочном Хозяине ходили давно: говорили, что он управляет сетью салунов, расставляет зомби по их игровым точкам, снабжает их картами, алкоголем и необъяснимым пониманием правил. Кто-то шептал, что он прячется в одном из заброшенных зданий, наблюдая за живыми так же внимательно, как дети наблюдают за муравьями под стеклом. Но никто не верил, что у него есть реальная власть… пока теперь не доказано обратное. Награда, назначенная за Галию, была слишком высокой – значит, он её действительно хотел.

Манкурты не исчезли – наоборот, их шаги стали ближе. Они не торопились и не делали резких рывков; напротив, они будто знали, что её загнали в угол и что выбора у Галии почти нет. Она обернулась к Бонни. Тот глядел на неё глазами, в которых смешивались беспокойство и решимость, и сжал в лапе дробовик так крепко, что казалось – металл сейчас прогнётся под его пальцами. Галию поразило, как странно логично выглядело всё вокруг: будто невидимые ниточки давно протянулись от её пальцев к этому зданию, к этой метке и к Хозяину, о котором она слышала всю жизнь после катастрофы.

«Мы сюда зашли не просто так», – сказала она тихо, почти шёпотом, чтобы звук не прыгнул по кирпичам и не выдал их раньше времени.

Бонни кивнул. Манкурты всё ближе. Дверь перед ними – всё темнее. А в воздухе витал запах чего-то ещё – не смерти, не гнили, а чего-то холодного, металлического, как будто внутри здания жил не человек и не зомби, а нечто третье.

И у Галии возникло отчётливое чувство, что Хозяин давно знает: она здесь.

Галия вдавила ладонь в холодную поверхность двери – грубую, местами обугленную, покрытую пылью, которая оседала на пальцы как мелкая мука. Дверь поддалась неожиданно мягко, словно давно ждала этого движения. Отель встретил их тишиной, такой глубокой, что на мгновение стало страшно делать следующий шаг. Внутри пахло старым деревом, пылью и чем-то ещё – терпким, химическим, словно где-то под полами работала аппаратура, которой явно не должно быть в подобном месте. Бонни ступил внутрь следом, его тяжёлые шаги глухо отдавались по полу, будто под ними находилась пустота, а не бетон.

Первый этаж был огромным вестибюлем, когда-то роскошным, с колоннами, превратившимися в почерневшие столбы, с лестницей, ведущей наверх, и облезлыми обоями, которые сползали вниз широкими лоскутами. На стойке регистрации стояла древняя кнопка вызова персонала, и Галия даже отметила смешную мысль: что будет, если нажать? Придёт ли мертвец в униформе? Или сам Хозяин? Она отмахнулась, пытаясь не дать нервам захлестнуть её. Манкурты приближались, их шорохи уже пробирались в переулок, и эти существа вряд ли собирались оставлять шанс на разговор.

Галия закрыла дверь тихо, но надёжно, двинув щеколду. Она понимала: это задержит манкуртов на считанные секунды, но сейчас любая секунда стоила дороже денег. Бонни стоял у входа, взяв дробовик на изготовку и вслушиваясь в звуки снаружи. Он был странно напряжён – не испуган, не растерян, а словно вспоминал что-то давно забытое. Галию это насторожило ещё больше.

– Ты знаешь, что это за место, да? – спросила она негромко, подходя ближе.

Бонни не сразу ответил. Он медленно обернулся, посмотрел прямо ей в глаза и провёл пальцами по зарубке на двери. Затем он ткнул плечом вверх, туда, где в темноте терялся пролёт лестницы, и произнёс своим тяжёлым, гортанным голосом:

– Бонни… был тут.

Эти слова прозвучали странно, почти неправдоподобно. Галия уставилась на него, пытаясь понять, шутит ли он, но Бонни был серьёзен. Он не умел врать – по крайней мере, она никогда не замечала. Чутьё подсказало ей, что стоять на месте теперь опаснее, чем идти вперёд.

Они поднялись на второй этаж, ступая аккуратно, стараясь не наступать на прогнившие доски. В коридорах пахло сыростью и чем-то металлическим – запах был слабым, но цепким, словно воздух пропитан ржавчиной или кровью. Лампы под потолком были разбиты, некоторые висели на проводах, дрожа от малейшего движения воздуха. За каждой дверью могло скрываться что угодно – от обычного зомби до чего-то более умного. Отчётливо слышался шёпот ветра, просачивающийся через выбитые рамы, но кроме него – ни единого движения.

За спиной раздался глухой удар – манкурты пытались проломить вход. Галия ускорила шаг, её пальцы скользнули к рукояти револьвера. Ещё удар. Второй. Рёв. Щеколда не выдержит. Бонни бросил на Галию взгляд, в котором читалось всё: надо идти наверх.

На третьем этаже всё выглядело иначе – слишком иначе. Пол был очищен от мусора, стены – от пыли, и только свет отсутствовал. Казалось, будто кто-то намеренно поддерживал этот уровень в порядке. И чем выше они поднимались, тем сильнее чувствовалось присутствие чего-то осмысленного. Галия впервые за долгое время ощутила, как по позвоночнику медленно скользит холод.

В конце длинного коридора была дверь. Обычная, деревянная, но вокруг неё воздух казался плотнее, темнее. Несколько шагов – и она заметила: на полу перед дверью лежал старый карточный стол. Его аккуратно поставили здесь, на пороге, как знак. На столе лежала одна единственная карта – туз пик. Галия знала такие символы: вызов. Приглашение. И предупреждение.

Бонни остановился позади неё, положив лапу ей на плечо. Это движение было неожиданно мягким, почти человеческим, будто он понимал, что внутри их ждёт не монстр, а нечто куда сложнее.

Галия глубоко вдохнула и толкнула дверь.

Тот, кто находился внутри, стоял спиной к ней, глядя в большое окно, выходящее на улицу. Человек – это было ясно с первого взгляда. Высокий, худощавый, в длинном чёрном плаще, волосы – седые, гладко зачёсанные назад. Руки за спиной скрещены. Лёгкое покачивание – словно он слушал музыку, которую никто другой не мог услышать. А у стула напротив окна была разложена колода карт. Живая, человеческая, новая, будто только что распакованная.

– Проходи, Галия, – сказал он, не поворачиваясь. Голос – холодный, спокойный, слишком уверенный. – Ты пришла далеко позже, чем ожидалось. Но всё же пришла.

Она не удивилась тому, что он знает её имя. Гораздо больше её насторожило другое: манкурты за дверью перестали биться в неё. Их шаги затихли, как будто кто-то дал им приказ. А приказ мог исходить только отсюда.

Она медленно вошла внутрь, револьвер всё ещё в руке.

Хозяин повернул голову, и теперь она видела его профиль. Глаза были совершенно обычными, человеческими – но в глубине зрачков мелькало что-то, напоминающее знакомый мерцающий оттенок вируса, тот же болезненный, стеклянный блеск, который она видела у зомби. Только здесь он был… управляемый.

– Ты ведь понимаешь, – сказал он, медленно поворачиваясь, – что всё, что происходит вокруг, держится на хрупком балансе. И ты, Галия, этот баланс нарушаешь. Слишком часто выигрываешь. Слишком легко. Слишком… свободно живёшь.

Он улыбнулся – слабая, почти незаметная тень улыбки.

Бонни зарычал низко, предупреждающе. Хозяин поднял руку – жест едва заметный, но весомый.

– Спокойно, Бонни. У нас с тобой давно не законченный разговор.