Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию

Льюис полагал, что человеческая мысль зависит от «космического Логоса», который сам по себе невидим и непостижим и даже не способен стать видимым или постижимым, но тем не менее он – необходимое условие для нашего зрения и понимания. Можно истолковать эту идею в духе Платона, однако раннехристианские авторы, выросшие на Платоне (такие, как блаж. Августин, 354–430), умели показать, как легко адаптировать Платона к христианскому мировоззрению, где Бог – тот, кто освещает реальность и позволяет людям различать ее черты.

Второй важной дружбой, сложившейся во время изучения английской литературы, стали отношения с Невиллом Когхиллом (1899–1980), ирландским студентом, который тоже участвовал в Великой войне. Он получил диплом первой степени в Эксетер-колледже и решил заняться английским. Как и Льюис, он пытался уместить весь курс в один год. Молодые люди познакомились на дискуссии, организованной профессором Джорджем Гордоном, и каждый оценил те открытия, которые делал другой при чтении общих текстов. Это чтение, вспоминал Когхилл, было «постоянным опьянением открытиями»[245 - Gibb, J. Light on C. S. Lewis. L., 1965. P. 52.], которые приводили к спорам, и обсуждение продолжалось на затяжных прогулках по сельской местности близ Оксфорда. Когхилл сыграл важную роль в формировании зрелых идей Льюиса.

Трудный год интенсивных занятий завершился в июне 1923 года, когда Льюис сдал последние экзамены. Дневник за эти дни отражает его разочарование: Льюису казалось, что он не сумел показать наилучший результат. Для успокоения он пока что косил лужайку перед домом. Устные экзамены были назначены на 10 июля. Выпускник, как полагается, оделся в sub fusc – черная мантия, темный костюм, белый галстук-бабочка – и вместе с другими кандидатами предстал перед комиссией. Экзаменаторы отпустили всех, кроме шестерых, чьи ответы они желали разобрать подробнее. Льюис оказался одним из тех, кого ожидала пытка устного собеседования.

Через два с лишним часа очередь дошла до него. У экзаменаторов имелись некоторые сомнения по поводу его письменной работы. В ответе на один вопрос он использовал эпитет little-est. Чем он объяснит столь странное словоупотребление? Не моргнув глазом, Льюис дал ответ: это слово можно найти в переписке Сэмюэля Тэйлора Кольриджа с Томасом Пулем[246 - All My Road before Me. P. 256.]. А не слишком ли сурово он отзывается о Драйдене? Льюис полагал, что не слишком, и опять-таки сумел обосновать свое мнение. Разговор длился всего несколько минут – и Льюиса отпустили с миром. На том устный экзамен и закончился. Льюис вышел из корпуса, где проходило собеседование, и поспешил домой. Ему хватало других забот – например, о том, как заработать немного денег. Он взялся в то лето участвовать в экзаменах на школьный аттестат, читать сотни по большей части занудных сочинений. А миссис Мур, чтобы покрыть расходы, брала платных жильцов.

16 июля были опубликованы результаты экзамена. Только шестеро из 90 кандидатов получили диплом первого класса, в их числе – Н. Дж. А. Когхилл (Эксетер) и К. С. Льюис (Университи).

Итак, Льюис получил «тройной первый», не такой уж частый случай в Оксфорде. И все же он оставался не у дел. Высококвалифицированный и высокообразованный, но, как сказал он позже отцу, «безработный и непристроенный»[247 - Письмо Альберту Льюису от 1 июля 1923 // Letters. Vol. 1. P. 610.] – в ту пору, когда экономический упадок охватил большую часть западного мира. Перспективы тоже выглядели мрачно. Льюис пытался заработать, как мог, искал учеников, нуждающихся в репетиторе, брался писать статьи для газет и журналов. Деньги нужны были отчаянно.

Почему же к тому времени Университи-колледж не создал собственную ставку преподавателя английского языка и литературы? Ведь уже в 1896 году колледж пригласил Эрнеста де Селинкура читать лекции по английской литературе, опередив в этом все прочие колледжи[248 - Bayley, P. Family Matters III: The English Rising // University College Record 14 (2006). P. 115–116.].Однако членом колледжа Селинкур так и не стал и в 1908 году перешел в Бирмингемский университет, возглавив только что сформированную там английскую кафедру. После Великой войны все больше появлялось желающих изучать этот предмет. И, что самое важное, в лице Льюиса колледж располагал выдающимся талантом: вот, казалось бы, кто может справиться с подобной задачей.

Ответ на загадку – в завещании, сделанном в пользу колледжа одним из былых его членов Робертом Майнорсом (1817–1895)[249 - Darwall-Smith, R. History of University College. Р. 449.]. Майнорс, успешный юрист, оставил колледжу средства на ставку члена колледжа «для изучения и преподавания социальных наук». Эти деньги колледж получил в 1920 году, и в 1924 году принял решение создать новую ставку по экономике и политике. И такая скромная прибавка к имеющемуся составу колледжа – все, на что в тот момент был готов Университи. Ставка по английскому языку и литературе появится лишь в 1949 году и достанется Питеру Бейли.

Надежды Льюиса получить работу где-нибудь в Оксфорде за пределами родного колледжа пережили множество подъемов и спадов. Колледж Сент-Джонс искал тьютора по философии. Льюис попытал счастья – снова впустую. К маю 1924 года он все еще оставался без работы, кое-как перебиваясь случайными заработками. В письмах отцу речь идет о жизни впроголодь; только самое необходимое. Потом поманила надежда на вакансию в Тринити-колледже, но и это могло оказаться такой же пустой мечтой, как и все прежние.

Затем вмешалась судьба. В апреле 1923 года Реджинальд Макан покинул пост главы колледжа, и его преемником в Университи стал сэр Майкл Сэдлер[250 - Ibid. P. 447–452.]. Сэдлер с одобрением прочел летом 1923 года работу Льюиса и рекомендовал его коллегам, работающим в издательстве, как рецензента. 11 мая 1924 года Льюис взволнованно пишет отцу: Эдгар Кэррит, его наставник по философии в Университи-колледже, отправляется на год преподавать в Анн Арбор (Мичиган). Колледжу требуется временная замена. Сэдлер предложил Льюису эту работу со ставкой двести фунтов в год. Не слишком много, но лучше, чем ничего. Работать предстояло под руководством другого прежнего учителя – Фаркухарсона. И постепенно из этого может родиться что-то получше. Кстати, если в Тринити-колледже его все-таки возьмут, ему будет позволено отказаться от предложения Университи[251 - Письмо Альберту Льюису от 11 мая 1924 // Letters. Vol. 1. P. 627–630.].

Тринити-колледжу Льюис пришелся по душе. Его пригласили на обед – традиционный для Оксфорда способ познакомиться с серьезным кандидатом на вакансию. Но в итоге члены колледжа решили, что другой соискатель нравится им еще больше. Льюис снова проиграл. Но на этот раз у него по крайней мере был запасной вариант.

У Льюиса была теперь работа, пусть и не такая, о какой он в глубине души мечтал. Он преподавал философию, а хотел-то он стать поэтом. Истинной любовью его жизни в ту пору оставался «Даймер», и на него делалась основная ставка в будущем. Но вышло так – разочарованный поэт преподавал философию, чтобы не умереть с голоду. Не первый поэт в подобной ситуации. Томас Стернс Элиот (1888–1965), чьи стихи Льюис, правда, презирал, творил, работая в Колониальном и зарубежном отделе лондонского банка Ллойдс.

Неприязнь к Элиоту побудила Льюиса покуситься на розыгрыш. В июне 1926 года он вздумал послать в журнал New Criterion, который выпускал Элиот, цикл пародийных стихотворений, подражающих его стилю. Льюис надеялся, что Элиот купится и опубликует пародию как подлинную поэзию. Генри Йорк, участвовавший в этом заговоре, сочинил великолепную первую строку: «Моя душа – безоконный фасад»[252 - All My Road before Me. Р. 409–410. Сюжет развивается спустя несколько дней: Ibid. Р. 412–414.]. Увы, в качестве рифмы Льюис не мог подобрать ничего, кроме разоблачительного «маркиз де Сад», и в итоге от озорного замысла пришлось отказаться.

Творчество помогало Льюису избавиться от внутреннего напряжения, пусть и не способствовало обретению работы. Опубликованная в 1926 году поэма «Даймер» представляла собой стихотворное переложение более ранней прозаической версии. Ни коммерческого успеха, ни славы она не принесла, и можно обоснованно предположить, что провал этого творения знаменует конец мечтаний Льюиса сделаться признанным поэтом – английским ли, ирландским ли. Ведь первоначально открывалась и такая возможность – прозвучать ирландским голосом в поэзии, однако в Оксфорде Льюис быстро понял, насколько узок интерес к ирландской литературе. Почему, спрашивается, Йейтса не ценили в оксфордских литературных кругах? «Вероятно, – замечает Льюис, – его обаяние – чисто ирландское»[253 - Письмо Артуру Гривзу от 4 (?) ноября 1917 // Letters. Vol. 1. P. 342.]. Вместе с тем Льюис понимал теперь, что его собственный голос никак не может считаться «ирландским». Он был атеистом – точнее, атеистом из ольстерских протестантов, что никак не соответствовало уравнению «ирландец – значит, католик». Да и в любом случае он еще ребенком уехал из Ирландии в Англию, продав первородство, как сказали бы его критики, за английское образование. И наконец, Льюис не писал на сугубо ирландские темы, он явно склонялся к классическим универсальным сюжетам, а не к тем, которые традиционно выбирали поэты, позиционировавшие себя как «ирландские». Ирландский ландшафт повлиял на формирование его голоса, но этот голос не заговорил явно о своих корнях.

При чтении «Даймера» я порой восхищался элегантным выбором слов и философской проницательностью той или иной строки, но подобные моменты интеллектуального удовольствия случались нечасто. Целое оказалось хуже своих частей. Проблески гения не удалось развить, их подавляет обилие плоских и незвучных строк. «Даймер» как поэма попросту не состоялся. Один из друзей Оуэна Барфилда замечал: «Хорошее владение метрикой, изрядный словарь, но Поэзии – ни строчки»[254 - Льюис приводит это суждение в дневнике за 26 января 1927: All My Road before Me. Р. 438.].

Трудно в точности установить, в какой именно момент Льюис окончательно смирился с мыслью, что на поэтическом поприще он никогда не добьется признания. Он и впредь будет писать стихи для собственного удовольствия, для прояснения мыслей. Провал опубликованного в 1926 году «Даймера» не привел ни к утрате уверенности в себе, ни к необходимости пересмотреть жизненные ориентиры. Со временем Льюис обретет свое истинное призвание в литературе – прозу. «Даймер» парадоксальным образом уже указывает, почему Льюис заслужил такое признание и славу – в его прозе ощущается поэтическая фантазия, искусно отточенные фразы сохраняются в памяти благодаря тому, что успевают поразить воображение. Эти качества мы склонны приписывать хорошей поэзии – такое умение слышать звучание слов, находить богатые и стимулирующие мысль аналогии и образы, живые описания, лирическое чувство, – и все это мы обретаем в прозе Льюиса.

Член Магдален-колледжа

В 1924/25 учебном году Льюис преподавал философию в Университи-колледже и читал лекции на различные философские темы. Он был занят по горло, в дневнике нет ни одной записи с 3 августа 1924 года по 5 февраля 1925 года. Льюис прочел 16 лекций на тему: «Благо и его место среди ценностей». На первой его лекции присутствовало всего четверо слушателей (сильную конкуренцию Льюису составил Г. А. Притчард, и к тому же университетское расписание ошибочно уведомило доверчивых читателей, будто лекция Льюиса состоится совершенно в другом месте – в колледже Пемброк)[255 - Письмо Альберту Льюису от 15 октября 1924 // Letters. Vol. 1. P. 635.]