Завернувшись в тёплый плед

– Ну, мама… Мы бы любили и заботились! – собиралась было доказывать Ева. Но остановилась. Бесполезно все это.

– Ладно, дед Мороз сам решит, – и поднялась на цыпочки, чтобы повесить игрушку.

– Конечно сам решит, – оглянулась на знакомые дрожащие нотки в голосе дочурки мама. И когда увидела, как её совсем Малышка так старательно тянется изо всех сил до самой верхушки, чтобы повесить игрушку, буквально на самых-самых кончиках нежных пальцев, лавина нежности вдруг захлестнула всю её грудную клетку. Не вздохнуть.

– А у меня для тебя сюрприз. Помнишь, ты просила открытки с Мандарином? Тем самым, из твоей книги? Я их купила вчера в книжном.

– Правда? – взвизгнула Ева и хотела было прыгнуть к маме на шею, чтобы расцеловать, но стульчик покачнулся, и Ева упала. А вместе с ней и драгоценный шар, который тут же разлетелся на осколки. Ева испуганно взглянула на маму и заплакала.

– Мамочка, прости-прости, пожалуйста, я сейчас все исправлю.

– Ну что ты, зайка. Это же игрушка. Папа нам ещё привезёт, – улыбнулась мама, – не поранься.

Ева, вытирая слезы, стала собирать разлетевшиеся кусочки. И вдруг:

– А что это? Мамочка, посмотри – внутри записка. А вдруг это самое настоящее волшебное письмо? Тут ещё есть фотография. Котёнка… Рыжего котёнка?

И Ева стала быстро – быстро читать.

«Это был волшебный Новый Год.

За час до боя курантов позвонили в дверь. Я открыла. Но увидела лишь странных размеров картонную, не похожую на подарок коробку возле двери. С надписью: «От Деда Мороза». Самого Деда конечно и след простыл. Я нервно и быстро открыла коробку – а там… Там сидело зелёноглазое… Писклявое. Пушистое. И до ужаса милое чудо. И записка: «Ее зовут Мишель Мон Амур».

Так у меня появилась рыжая плюшевая Мишелька. Я ведь мечтала о ней. Долго и преданно. И совершенно не могла поверить в случившееся. Через 15 минут в дверь снова позвонили. Сам Дед Мороз вернулся. С французским шампанским и этим шаром. И остался. Навсегда.

А ранним мандариновым утром нового года, я написала это письмо и запечатала его в волшебный Пражский шар вместе с фотографией маленького рыжего чуда. Чтобы каждый год 31 декабря снова и снова вспоминать, перечитывать, пересматривать и продолжать верить в чудеса».

– Так-так, мамочка. Как же это называется? Значит, Дед Мороз не приносит питомцев?

Хорошо, что духовка вовремя просигналила о готовности печенья. А Синатра допевал Have yourself a merry little Christmas. Потому что мать, которая всегда была готова к любым вопросам, совершенно растерялась и поспешила к духовке.

…

– Ну я была тебя постарше, и Дед Мороз решил, что я справлюсь. А потом… Через время нам пришлось расстаться с Мишель. Это было очень грустно. И больно.

– Но все ж таки приносит? – пытался надавить, внезапно появившийся на кухне Старший сын.

– Нет. И если вы не будете пить чай с печеньем, то марш за уборку. Сегодня Новый Год. А этот разговор бессмысленен и потому окончен.

– Но я написала!

– И я.

– И я, – громко заявил малыш, шлепая на кухню на зов готового печенья.

– Значит, вы все останетесь без подарка.

***

– Вечер 31 декабря, а у меня нет ни цукатов, ни орехов, ни миндального сиропа. И как же мне испечь этот дурацкий рождественский кекс?

– Сгонять в магазин. Ещё не поздно. Может успеешь, – предложил сын.

– Не поздно?

В планах на ближайшие 2 часа было поставить кекс в духовку, зажечь гирлянды, налить в бокал холодного французского и смотреть «Отпуск по обмену» на плече уставшего любимого, а не бежать, сломя голову за цукатами. И холодно к тому же.

– Кто со мной?

– Ну маам…

– Чур не я.

– Что ж…

В конце концов, прогуляться по мерцающему огнями тёплого света городу, наедине с собой, за несколько часов до Нового Года – это ли не счастье? Да и мыслей скопилось… Пора развеять.

Быстро оделась. Длинный пуховик, шапка крупной вязки, угги, белые, совсем праздничные, варежки и нарядный длиннющий шарф, чтобы завернуться в несколько слоев. И свежие мысли о предстоящем.

Быстро дошла до павильончика с сухофруктами. И уже взялась за дверную ручку, вдруг оглянулась… В двух шагах, из измятой картонной коробки, кое-как обвязанной старой, скатавшейся, покрытой инеем шалью, выглядывает пара писклявых зелёных глазенок. Знакомых, в точности таких же, как… И так потешно карабкавшихся вверх по коробке, спешивших в тепло.

Съежилось у Неё все внутри. От мороза. Подошла поближе, протянула пушистую варежку:

– Привет что-ли? Мандарин? Пойдёшь домой? Тебя там ждут, – завернула плюшевую писклю в шарф. И торопливо зашагала домой. К детям.

– Я вернулась!

– Успела?

– Кажется успела! Но сегодня без кекса.

Через считанную вечность

Вот так метель. Бушующая, непроглядная. Завораживающая. Счастье! Какое же счастье – сегодняшняя зима.

Она ждала её. Уже к вечеру закутается Она в ажурную черничную шаль. Ту, что мама надевала на их свадьбу. Может даже отыщет шерстяные носки. Те самые, которым целый век и связали их самые добрые и любимые руки на свете. Которые она не надевает обычно, нежно бережёт. И одна только мысль, что они существуют, греет внутри.

Сварит что-то вроде глинтвейна, переборщив с апельсинами. И будет ждать.

Уже сегодня Он вернётся! И с самого порога так сильно и больно прижмет её, словно после вековой разлуки. Словно их встреча на одно лишь мгновение… И… снова долгое расставание…

Уже вечером Он прильнет ледяными губами к ее виску, не выпуская из своих почти окоченевших рук.

Уже через какие-то часы возьмёт в свои ладони её лицо и будет целовать. Волосы… Лоб… Глаза… Губы…

Уже сегодня Она поможет ему размотать шарф, скинет с него куртку, не по погоде. Разотрет его ладони. Будет греть своим пунктирным дыханием такие любимые и такие замерзшие пальцы.

Уже через считанную вечность Она увидит, как Он достанет с полки нетронутые спички, чиркнет по усталому коробку одной, откроет дверцу камина, поднесёт к не до конца просохшим поленьям и исчирканным черновикам… Как огонь побежит по измятой бумаге, потрескивая, и так не ритмично пощелкивая. Что от одних только звуков, долгожданных этих звуков тепло разольется по их дому.