Звенья разорванной цепи

– Как хочешь, правоверный. Есть какие-нибудь просьбы?

– Дай воды. Жар сжигает мои внутренности.

– Воды? Да сколько угодно, – она протянула ему свою походную флягу. – Но в рай к гуриям-девственницам ты уже не попадешь. Ведь ты не исполнил поручения имама Хаджа-Джафар-эфенди и меня не застрелил.

– Дочь Сатаны! Ты приговорена, и тебя убьют другие!

– Молчи, безумец. Этого не случится!

С такими словами Анастасия отошла от арбы. Имран-мурза из крымско-татарского рода Мансур, старинного, знатного, но обедневшего и всегда выступавшего против русских, жадно припал к горлышку фляги. Он быстро осушил ее до дна. Пить при ранении в живот нельзя категорически, и конец шахида стремительно приближался. Кровотечение усилилось, боли – тоже. Татарин молился и просил проклятых кяфиров прикончить его.

Кирасиры не обращали на вопли раненого никакого внимания. Они окружили меткого стрелка Николая, пожимали ему руку, хлопали по плечу, громко восхищались его подвигом. Доля похвал досталась и ленивцу Гнедко, стоявшему рядом. Ему скормили целых две пшеничных лепешки «пита», обильно намазав их медом. Мерину угощение понравилось и, требуя добавки, он толкал головой молодого слугу княгини Мещерской.

Тем временем Флора, поручик Чернозуб, сержанты Прокофьев и Ермилов устроили военный совет. Само по себе нападение их не испугало. Бойцы разведывательно-диверсионнной группы, действовавшей в Крыму с 1780 года, попадали и в более жесткие переделки. Хотя власть на полуострове тогда вроде бы принадлежала русскому союзнику – светлейшему хану Шахин-Гирею, турецкая разведка «Мухабарат» в мусульманском и средневековом по своему устройству государстве чувствовала себя как дома, проводила операции нагло и уверенно.

Разложив карту прямо на дороге, они обсуждали варианты дальнейших действий. Целью их поездки являлась встреча с бывшим мурахасом – Али-Мехмет-мурзой, проживающим в Бахчисарае. Переговоры с ним должна вести Аржанова. Но дорога впереди еще длинна, и было сомнительно, выдержит ли этот путь Анастасия. После падения вместе с Алмазом правая нога у нее начала опухать так сильно, что пришлось разрезать ботфорт от щиколотки до колена и приложить к икроножной мышце спиртовый компресс.

– Та ни як же ж це неможно, ваш-выско-бродь! – говорил Чернозуб, в тревоге глядя на Аржанову. – Трусись воны в блин, цьи бусурманы! Треба нам дуже швыдко вертаться у Севастополь.

– Наверное, ты прав, – отвечала ему курская дворянка, трогая рукой лоб: у нее поднималась температура.

– Возьмем трофейную арбу, – предложил Прокофьев. – Вы поедете в ней, устроившись на одеялах.

– А мой Алмаз?

– Разрешите доложить, ваше сиятельство, – сержант вытянулся по стойке «смирно». – Пуля раздробила жеребцу лопатку… Если выживет, он все равно будет хромать. Это – уже не строевая лошадь. Оставим его здесь. Орлы-стервятники и черные грифы расклюют труп.

– Что?! – Флора в бешенстве подняла глаза на Прокофьева. – Ты чего городишь, сержант?.. Бросить Алмаза на съедение хищным птицам?!

Потупившись, кирасиры замолчали. Они знали, как привязана к своей лошади княгиня Мещерская, как «араб» спас хозяйку при османской засаде у деревни Джамчи, как уносил ее от преследования мятежников в этой же северо-западной степи. Но есть предел любви к животному, особенно – в армейской кавалерии. Как бы ни одушевляли его люди, настроенные романтически, животное все-таки – не высшее творение Господа Бога, наделенное сознанием, памятью и даром членораздельной речи.

Аржанова, стараясь не показывать своей боли, выпрямилась. В руке она сжимала хлыст, купленный в прошлом году во Франции, стране, где знают толк в дрессировке лошадей. Кирасиры вполне допускали, что Анастасия Петровна, здорово рассердившись, может сейчас отстегать их этим хлыстом. Служивые готовились безропотно принять командирскую выходку, настаивая при том на своем рациональном предложении.

Однако на глазах курской дворянки показались слезы. Они струились по ее прекрасному, но совершенно неподвижному лицу, спускаясь на суконный отложной воротник офицерского кафтана. Доселе небывалое и невиданное зрелище – чтоб госпожа Аржанова когда-нибудь плакала при них! – поразило доблестных воинов в самое сердце. Не сговариваясь, суровые мужики грохнулись перед ней на колени и смиренно вопросили, что предполагает ее сиятельство сделать с Алмазом, и могут ли они помочь ей.

Анастасия, владевшая медицинскими навыками примерно в объеме военно-фельдшерской школы, объяснила кирасирам свой план. Сперва надо извлечь из раны пулю и мелкие костные осколки, обработать ее спиртом и зашить, затем наложить повязку, зафиксировав неподвижно левую лопатку и ногу несчастного скакуна. После чего следует поместить Алмаза в татарскую повозку и в ней доставить в Севастополь. «Араб», даже хромой, будет жить у нее на конюшне как заслуженный ветеран боевых действий с противниками Российской империи. Она станет рассказывать дочери и сыну о его подвигах. Не исключено, что Алмаз еще даст потомство, столь же отличное по экстерьеру, неутомимое в скачке, преданное одному хозяину. Пусть его род продлится на радость потомкам князей Мещерских!

Глава третья. Письмо Главнокомандующего

Готовясь к вечернему приему гостей, слуги развешивали в саду разноцветные фонарики. Устроены они были просто: с трех сторон – стеклышки красного, синего или оранжевого цвета, четвертая – без стекла. Через нее в фонарик вставляли зажженную свечку длиной десять-двенадцать сантиметров. Затем фонарик за крюк вешали на ветку дерева. Получалась иллюминация. Она превращала сад в чертог волшебника, где экзотическая красота растений дополнялась мерцающими огоньками, образующими длинные гирлянды.

Детский праздник в честь пятилетия княжны Александры Мещерской завершился три часа назад. Он тоже проходил в саду. При удушающей июльской жаре здесь спасала тень от раскидистых деревьев и влажная свежесть, исходившая от бассейна и двух фонтанов. Немолчно они журчали среди ветвей жасмина, зарослей олеандра и бересклета.

Дети угощались мороженым, конфетами, оранжадом, прыгали, бегали, играли и танцевали под музыку небольшого военного оркестра, состоявшего из двух флейт, трех валторн, гобоя и барабана, с фрегата «Святой Амвросий Медиоланский». Это приглашение устроил лейтенант артиллерии Константин Подыма, командовавший на паруснике двадцатипушечной батареей правого борта.

С той самой встречи на пристани в Южной бухте флотский обер-офицер стал частым гостем в двухэтажном особняке на Екатерининской улице. Лейтенант приносил детям подарки, играл с ними в саду, читал им русские народные сказки, и они уже души в нем не чаяли. Княгиня Мещерская слегка кокетничала с Константином Ивановичем. Он был младше нее на десять лет. Присутствие молодого и романтического вздыхателя всегда хорошо сказывается на самочувствии женщины.

Полковник, конечно, злился на лейтенанта. Но ему приходилось сдерживать эмоции. Артиллерист с фрегата «Святой Амвросий Медиоланский» вел себя в княжеском доме совершенно безукоризненно. «Что делать! – думал Михаил. – Если у тебя жена – красавица, то приготовься терпеть ее поклонников». Обычно, увидев Подыму в гостиной, Мещерский улыбался и предлагал ему сыграть партию в шахматы, и так они проводили вместе не менее часа, рассуждая о разных разностях.

Правда, Михаил Аркадьевич очень надеялся на начало военной кампании 1789 года. Фрегат вместе со всей севастопольской эскадрой должен был уйти в дальнее плавание к турецким берегам. Но вот незадача – навигация началась и уже достигла пика, а русские военные корабли продолжали стоять на якоре в Южной бухте Севастополя. Лишь небольшие суда, двухмачтовые, на восемнадцать-двадцать орудий, принадлежавшие греческим капитанам, перебравшимся в Крым из Средиземноморья, регулярно выходили в море и крейсеровали вдоль берегов полуострова, наблюдая за противником.

Потому, пользуясь нежданно выпавшим им летним затишьем, на праздник к князю и княгине Мещерским прибыли командиры и старшие офицеры всех пяти линейных кораблей и восьми фрегатов. Приехал и управляющий конторой Севастопольского порта – капитан первого ранга Дмитрий Доможиров, и командир гарнизонного батальона подполковник Соколинский, оба – с супругами. Теперь ждали самого контр-адмирала Ушакова. Уж как ни любил знаменитый флотоводец светские мероприятия, но обворожительной Анастасии Петровне отказать не смог.

Сопровождаемый двумя адъютантами и ординарцем, который нес за ним букет белых роз и корзинку с подарками для маленькой именинницы, Федор Федорович в девятом часу вечера вошел в сад, тщательно убранный садовником Федором-Фатихом и украшенный разноцветными фонариками.

Оркестр грянул флотский марш.

Контр-адмирал снял треуголку, поклонился хозяйке дома и вручил ей букет роз. Затем шагнул к виновнице торжества, поднял ее на руки и поцеловал в обе щеки. Маленькая княжна Александра, одетая в нарядное розовое платьице с оборками и белыми кружевами, засмущалась от всеобщего внимания, но подарок Ушакова – коробочку с золотыми сережками – крепко прижала к груди и поблагодарила, как ее учили:

– Grand merci, mon admirale![6 - Благодарю, мой адмирал (фр.).]

После этого девочку увели в дом. Детям давно пора было спать. Они изрядно устали от шумного праздника. Однако вечеринка для взрослых только начиналась, и Анастасия вместе с мужем пригласили гостей к столу, сервированному на просторной лужайке у бассейна.

Горячего не подавали. Для закуски имелись свежие и засахаренные фрукты, сдобные сладкие пироги с разной начинкой и конфеты. О материальном достатке хозяев свидетельствовало настоящее шампанское вино из Италии «Асти», стоимостью полтора рубля за бутылку. Лакеи его подносили и открывали по мере надобности. Одновременно на столе находилось от десяти до пятнадцати бутылок.

Для любителей карт поставили два ломберных столика чуть поодаль от бассейна, у беседки. Но подлинные знатоки виста, к коим себя относил и князь Мещерский, серьезной игры здесь не вели. Она требует тишины, покоя, сосредоточенности, а в саду гуляли, громко разговаривая, смеясь и слушая веселые наигрыши корабельного оркестра, человек тридцать пять.

Ушаков, предложив руку Анастасии, подвел ее к столу. Лакеи тотчас наполнили их бокалы шипучим, пенистым вином. Командующий эскадрой задал вопрос:

– Как вы себя чувствуете после того неудачного падения с лошади?

– Хорошо, ваше превосходительство.

– Коварные, непредсказуемые животные, – сказал Федор Федорович. – Плавание под парусами не в пример безопаснее.

– Ловлю вас на слове, контр-адмирал.

– Ладно. Чего вы хотите, княгиня?

– Отправиться в Алушту. Этим летом, говорят, там случился невероятный урожай фисташки туполистной. Сами-то листья у нее невзрачные. Но плоды – удивительные. Кисти костяных шариков синеватого, даже темного цвета…

Как командующий эскадрой и отвечающий за военно-морскую базу Севастополь Федор Федорович знал, какого рода гербарии собирает на полуострове княгиня Мещерская, наделенная особенными полномочиями самодержицей Всероссийской. Он внимательно выслушал научно-ботанический рассказ о фисташке туполистной и ответил:

– Про листья мне понятно. Полагаю, понадобится не крейсерское судно, а фрегат.

– Безусловно, ваше превосходительство, фрегат – гораздо лучше.

– Кого бы послать… – он задумался.

– Да хоть «Святого Амвросия», – подсказала Аржанова. – Послушайте, как дивно играют тут его музыканты.

– На фрегате у вас есть друзья, – догадался контр-адмирал.

– Ну, друзья, – это громко сказано, ваше превосходительство. Обычные, ничего не значащие светские знакомства, но они – приятные, – то ли подтвердила, то ли опровергла его слова курская дворянка.

Флотоводец в недоумении покачал головой. Разговаривать с дамами он не очень-то умел. В свои сорок пять лет Ушаков оставался холостым и найти подругу жизни даже не пытался. Абсолютно все его помыслы занимала служба: корабли, подчиненные ему матросы и офицеры, морские походы, битвы прошедшие и предстоящие.

Происходя из старинного, но сильно обедневшего дворянского рода, Федор Федорович, как гласит легенда, приехал в столицу в лаптях и сермяжном крестьянском армяке, чтобы поступить в Морской шляхетский корпус. С отличием закончив это военно-учебное заведение в 1766 году, он сначала служил мичманом на Балтике и через три года в чине лейтенанта перевелся на Азовскую, или Донскую, флотилию. Там в 1770 году впервые получил в командование корабль – прам (плавучая батарея – А.Б.) под названием «Деифоб». Продвижению по службе молодого моряка, не имевшего ни состояния, ни высоких покровителей в Санкт-Петербурге, способствовала Первая русско-турецкая война. Командуя палубным двенадцатипушечным ботом «Курьер», он участвовал в сражениях на Азовском и Черном морях. В тридцать лет, уже капитан-лейтенантом, Ушаков вернулся в Кронштадт и был назначен командиром сначала фрегата, потом – императорской яхты «Штандарт».