Такая простая и такая сложная жизнь

«Судьба так сложилась, живём в Польше», – решили родители и определили семилетнюю Верочку в школу, новую польскую школу! Детский цепкий ум легко освоил устный и письменный польский язык, арифметику. От школы до нового дома Черкасевичей было совсем не далеко. Вера прибегала домой, где ждал её брат Вова, похожий на неё, с такими же умными синими глазами. Верочка превращалась в маленькую волшебницу. Польский язык был средством к пониманию, а от счёта и арифметики у Вовки горели глаза. (Магия цифр будет сопровождать его всю жизнь).

Трагедии не обходили семью стороной. Пятнадцать лет назад хотели убить Константина, но он выжил. А младшая сестра Ефросинья скончалась. На памятнике были выбиты слова «Ефросiния Миклашевичъ. Ск. 8 дек. 1935 г. одъ рукъ злого человѣка. Жила лет 27. Миръ праху твоему дорогая дочь». Девятилетний сын Ефросиньи остался на попечении бабушки и дедушки Устина. Учился в одной школе с Верой. Детей было много, классы переполнены. Зимой Вовка Черкасевич не мог усидеть дома. «Все (Вера и двоюродный брат Владимир) идут в школу, и я пойду», – решил мальчишка и пошёл. Учительница заметила мальчонку только к концу первого урока, расспросила его, удивилась, что он знает таблицу умножения на 2 и на 3. Но в школе остаться не разрешила, настоятельно советовала прийти в школу 1 сентября.

В 1938 году в новом доме Черкасевичей появился маленький ребёнок – дочь Оля. Константину было 53 года, Акулине – 42 года и это был восьмой ребёнок.

За те десять с небольшим лет, что прожили Черкасевичи в далёкой деревне Девятки, Кобрин изменился. Нет, вроде бы всё знакомо: те же улицы, дома, знакомые с детства, базарная площадь с вновь отстроенными лавочками, заросший травой и кустарником Муховец. Но жизнь изменилась. И не только менялись названия улиц: Пинская улица, на которой построил дом Константин, при польской администрации стала носить имя 3 Мая. Как будто даже воздух стал другим. Прочно обосновалась новая польская власть, не особенно радушно встречавшая репатриантов из «Большевии». Люди исподволь свыкались с новыми порядками, польским языком, восстанавливали домашний быт, обзаводились живностью. Многогранный опыт, накопленный в беженстве, не пропал даром, и много полезного внедрялось в домашний обиход. Так, на мещанских усадьбах стали появляться саженцы фруктовых деревьев, которых до того из ложно понимаемой выгоды было крайне мало. Среди огородных культур приобрели популярность помидоры, кабачки и многие другие «экзотические новинки», ранее здесь не произраставшие. Посадил у дома яблони, груши и вишни Константин. Если в подавляющем большинстве мещанских семейств разговаривали до беженства на местном сельском диалекте, то домой все возвратились русскоязычными. Мало того, молодежь нередко успевала русифицировать и свои фамилии, превратившись из Крука в Крукова, Степанюка – в Степанова. Впрочем, случалось, тот же перевертыш Степанов, оказавшись в новой обстановке, умудрялся снова «перелицеваться», на этот раз в более благозвучного для польского уха Стефановича. И потянулось для мещан-землеробов безнадежно-унылое двадцатилетие бесперспективного бытия. В сравнении с дедовскими временами прогресс выразился разве в том, что с огромными трудностями некоторые обзаводились ручными соломорезками, вскладчину приобретали культиваторы, веялки, ручные и конные молотилки. Впрочем, урожаи всех культур оставались смехотворно низкими, да и сбыт сельхозпродукции был связан с немалыми трудностями. Наиболее активные и молодые изнывали из-за невозможности найти полезное применение своим силам и способностям. Во всех отраслях донимала хроническая безработица и связанная с нею конкуренция. Трудно было вступающим в жизнь получить даже простую ремесленную профессию. Самые напористые старались накопить заветную сумму денег на оплату шифскарты и билета для эмиграции за океан. Если вначале это не представляло особенного труда, то вскоре пробраться в страны Северной Америки становилось все труднее. В виде доступных суррогатов оставались Аргентина да Парагвай с Уругваем.

Даже не всегда понимая программу и цели, молодёжь вступала в различные кружки и общества. Кого-то увлекала коммунистическая пропаганда. У многих было искреннее стремление к братству и справедливости, а кого-то просто привлекали малые деньги по линии МОПРа. (Международная организация помощи борцам революции (МОПР) – коммунистическая благотворительная организация, созданная по решению Коминтерна в качестве коммунистического аналога Красному Кресту). Впрочем, и чистая идейность играла тут не всегда первую роль. Затягивала манящая тайна конспирации, возможность проявить себя, похорохориться, бросить вызов властям. Как в песенке: «Пусть нас жарят и калят, размазуриков ребят! Мы начальству не уважим, лучше сядем в каземат». И садились. Иные неоднократно и надолго. Кто-то вместо борьбы скатывался до воровства и бандитизма. Кроме больших экономических проблем на присоединённых территориях заметен особенно широкий размах полонизации в середине тридцатых годов. Из перенаселенных центральных воеводств на «Кресы всходне» ежегодно планомерно переселялось все больше польских семейств. Им предоставлялись льготные денежные кредиты и ряд существенных привилегий. О чем «тутэйшим» не приходилось даже мечтать. Жестко соблюдалась система налогов, бесчисленных штрафов, наказания по любым, даже мелким поводам. Постоянная слежка, издевательски-высокомерное отношение к «хлопам» стали нормой повседневной жизни местного населения, оказавшегося в буржуазно-помещичьем государстве. Достаточно перечислить некоторые виды штрафов: за плохо побеленную трубу дома, за отсутствие на телеге таблички с фамилией владельца, за стебель табака, случайно выросший на огороде (польское государство монополизировало табачное производство), за оказавшуюся непривязанной собаку, за пользование кресалом, а не спичками (хоть спички стоили очень дорого) и целый ряд других. Лишь о дорогах власти проявляли особую заботу. Население принуждалось отрабатывать на «шарварках» – благоустройстве дорог – немало дней в году. Объяснить это просто: удобные пути передвижения необходимы были не только для удобства и торговли, но больше, чтобы можно было быстро перебросить полицию или войска для подавления беспорядков. Чрезвычайный контраст существовал между ценами на промышленные товары и на сельскохозяйственные продукты. В городе по-прежнему не было крупных предприятий, а количество рабочих мест только уменьшалось. Усиливалась безработица – уменьшалась плата за работу.

Константину, как и многим жителям востока новой Польши, хотелось знать, как живёт соседняя Россия, за которую он проливал кровь; хоть и царя нет, но не пала, как-то живёт и развивается. Новости из Советского Союза просачивались в виде местных слухов. Общий язык общения разрушал искусственные границы. Удел кобринцев нынче – польский язык, но между собой разговаривали они по-прежнему на своём южно-полесском диалекте, и хорошо ещё, что в школе Закон Божий местным детям преподавали на старорусском языке. В голове Константина копилось желание быть своим среди своих, а не оглядываться при каждом слове, смело говорить на языке дедов. Редкие польские газеты, которые читал Костя, вели себя, как шакалы, по отношению к Советскому Союзу: вещали злобой и клеветой. Но душа многих людей тянулась к своей большой родине – России.

Тревожные новости приходили и с польской стороны, с западной границы, что никак не угомонится после первой мировой войны и революции Германия (опять хочет что-то захватить); появился в Германии новый лидер – Гитлер.

Немного истории

В 30-е годы Польша, после всех войн и революций, была необычным государством, собранным из польских территорий и кусков Российской, Германской и Австро-Венгерской империй. В 1939 году из 35 миллионов населения поляков было 23 миллиона, белорусов и украинцев – 7, евреев – 3,5, немцев – 700 тысяч, литовцев и чехов – ещё 200 тысяч. Армия разно национальная и ненадёжная. Белорусов и украинцев за людей не считали, а немцы хотели обратно в Германию. Неугомонная Польша постоянно пыталась захватить ещё территорий у соседей – в 1922-м забрала Виленский район, а в 1938-м, после Мюнхенского соглашения, – Тешинскую область у Чехословакии. Тогда поляки думали, что вместе с Германией смогут захватить ещё больше земель на востоке и создать Великую Польшу от Балтийского до Черного моря. В общем, Польша тогда со всеми перессорилась: с СССР дружить не хотели, с Венгрией спорили из-за территорий, с Литвой – из-за Вильно.

Перед началом Второй мировой войны в Польше объявили скрытую мобилизацию. В марте 1939-го в восточных областях провели всеобщую мобилизацию, и эшелоны с «кресовяками» потянулись на западную границу. 30-ю Полесскую дивизию, в которой был 83-й Кобринский полк, перебросили на реку Варта в состав армии Лодзь. Но и восточные земли поляки не хотели оставлять без защиты, в каждом полку начали создавать резервные подразделения. Кобринский полк не был исключением.

Был мобилизован в польскую армию муж Анны – Сергей Ветлицкий. Хотя многие мобилизованные уже к концу осени вернулись в родные дома, Сергей не вернулся, пропал без вести.

В сентябре 1939 г. часть резервистов из Кобрина была отправлена в Брест, где находился штаб корпусного округа ІХ. Крепость на Буге готовилась в случае войны дать отпор захватчикам. Началось формирование пехотной дивизии «Кобрин» под командованием полковника Адама Эплера. В ее состав вошли: разведывательная рота, взвод велосипедистов, взвод кавалерии, почти равный по численности эскадрону, рота тяжелых пулеметов, три конных обоза (оружейный, транспортный, санитарный), полевой госпиталь, два батальона 82-го пехотного полка (командир подполковник Ф. Тарговский), резервные части 83-го пехотного полка (подполковник В. Северин), подразделения 84-го пехотного полка (майор Ю. Жилеский). В Залесье, под Кобрином, был сформирован 5-й дивизион легкой артиллерии, который состоял из четырех 75-мм пушек и шести 100-мм гаубиц. Кроме этого, в состав дивизии влились части народного ополчения. Позднее дивизию «Кобрин» переименовали в 60-ю резервную дивизию пехоты.

«Великую» вторую Речь Посполитую ощутимо лихорадило. Потянулось время томительного нервного напряжения, выжидания чего-то решающего. Средства массовой информации всё активнее накаляли обстановку резкими выступлениями против гитлеризма, тогда как до этого они тщательно избегали критиковать даже самые отвратительные черты фашистского режима. Приезжающие на кратковременную побывку домой мобилизованные сообщали непонятные вещи. Тогда как с немецкой стороны демонстративно велись обширные фортификационные работы, с польской стороны границы ничего подобного не наблюдалось. Как убеждали некоторые ретивые ура-патриоты, «пусть немцы укрепляются – они нас боятся, тогда как мы промаршируем прямехонько на Берлин, до которого не так уж далеко…»

В действительности все обстояло несравненно проще: без войны для устройства любых сооружений, хотя бы самых примитивных окопов, на частновладельческих землях, необходимо было возместить владельцам стоимость уничтожаемых посевов. На это, естественно, требовались денежные затраты, чего не могла себе позволить хронически пустовавшая казна.

21 марта 1939 г. послу в Германии Липскому было передано требование для польского правительства предоставить Германии право строительства автострады и железной дороги для связи её основной территории с Восточной Пруссией – «Польского коридора». Германия потребовала также согласия Польши на включение в свой состав Вольного города-порта Данциг (Гданьск), отнесённого в 1919 г. к польским таможенным границам, но находившегося под управлением Лиги Наций. Также Польше предложили совместные действия по колониальным вопросам и вопросам эмиграции евреев из Польши, а также общую политику в отношении России на базе направленного против СССР антикоминтерновского пакта (в него входили Германия, Италия, Япония, Венгрия). Но Варшава отказалась от всех требований в полной уверенности в том, что Лондон и Париж их не бросят и помогут в случае войны.

Ссылаясь на «Глейвицкий инцидент» – провокацию, организованную германскими службами безопасности, когда бойцы СС и специально отобранные в тюрьмах уголовники в польской форме атаковали радиостанцию в немецком Глейвице, – 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война. Третий рейх напал на Польшу. В 4 часа 45 минут в устье реки Висла старый германский броненосец «Шлезвиг-Гольштейн» открыл огонь по польским военным складам Вестерплятте в Данциге, вермахт перешёл в наступление по всей линии границы.

А на рассвете 1 сентября на сверхмирный Кобрин посыпались с небес немецкие бомбы. Затаив дыхание, кобринцы переживали кошмар молниеносной войны.