Интересная Фаина

Петухова сказала, что Баранидзе умер почти что восемь лет назад. Баранидзе запутался ногами в одеяле у себя в кровати и плохо упал на пол. Умер Баранидзе, слава Богу, не сию секундочку, а после того, как уже совсем очнулся. Мария как раз успела подставить Баранидзе свои руки, и он на этих руках взял и тихонечко умер.

Петухова еще сказала Серковскому, что доктор Иванов, который осматривал покойного для порядка, рассказывал Петуховой, что это получилось для Баранидзе как мужчины самое последнее удовольствие. Еще Петухова сказала Серковскому, что вот что значит руки женщины.

Серковский сказал Петуховой, что ему как мужчине и адвокату известно про руки женщины все на свете.

Серковский попросил Петухову хорошо вспомнить и про другие рассказы доктора Иванова.

Петухова подумала и сказала Серковскому, что у Петуховой сильно защемило сердце, когда доктор рассказал, что кухарка, которая прибежала на крики горя Марии, застала Баранидзе в виде почти что младенца на коленях матери, то есть Марии. Что доктор даже сразу не угадал, где получилось лицо Баранидзе.

Серковский спросил, где же доктор угадал лицо Баранидзе.

Петухова сказала, что лицо Баранидзе получилось у Марии между двух грудей – правой и левой. Что лицо Баранидзе было обкружено грудями молодой девушки. Еще Петухова сказала, что получилось, как в театре, – две груди женщины приняли один вздох мужчины, тем более последний.

Серковский как мужчина согласился, что получилось, как в театре, что бывают у женщин такие груди – правая и левая тоже, которые примут и вздох, и прочее.

Потом Серковский спросил, или не оставил Баранидзе хоть каких-то тайных распоряжений на пользу Марии.

Петухова не знала и это, но посоветовала Серковскому не думать, что Баранидзе не обеспечил Марию. Петухова ходила смотреть на домик Марии, и ей сильно показалось, что он похож на Баранидзе – маленький, и труба торчит не крепко, хоть и ровно.

Серковский спросил у Петуховой, кому же досталось все на свете имущество Баранидзе.

Петухова сообщила, что у Баранидзе в Петербурге жил троюродный племянник. Племяннику дядя свое все на свете имущество и отписал.

* * *

Серковский был еще и сильно способный к пониманию.

Серковский у себя в голове сложил одно с другим, и у Серковского там получилось такое.

Доктор Иванов сообщил Петуховой о последнем удовольствии Баранидзе. А последнее потому и считается в науке последнее, что бывает же и предпоследнее.

Баранидзе умер в самом начале зарождения в Марии ребеночка.

Мария подставила руки так хорошо, что Баранидзе очнулся, а все ж таки умер.

Баранидзе имел капитал, а прямых наследников, наоборот, не имел.

Серковский у себя в голове сложил одно с другим, и у Серковского опять получилось.

Ребеночек у Марии зародился от Баранидзе. А брюнетность Баранидзе ничего не значит.

Серковский взял для примера такое: Серковский всю свою жизнь мечтал быть блондином, а никогда не стал больше шатена. На таком примере Серковский вывел, что ребенок у Марии от Баранидзе.

И вот Мария поделилась с Баранидзе новостью.

Баранидзе новость Марии про ребеночка не понравилась.

Мария на такое сильно обиделась и столкнула Баранидзе с кровати.

По своей привычке Серковский увидел в своей голове такое.

Сначала руки Марии скинули Баранидзе с кровати.

Потом Мария не поторопилась подставить две свои руки – левую и правую – под удовольствие Баранидзе, а подождала, или Баранидзе очнется.

Баранидзе очнулся. И Мария опять нашла дело своим рукам и сильно захотела придушить Баранидзе.

Мария, которая была хоть и тихая, но уже опытная с мужчинами, побоялась наследить всеми своими руками и потому уперлась всеми своими грудями в лицо Баранидзе, а руки направила в безопасное для себя – как для убийцы – место.

И вот Баранидзе уже телепается на небе, а Мария рыдает без капитала на себя со своим будущим младенчиком и считает, или хватит полученного при жизни Баранидзе своего обеспечения на домик.

Серковский не остановился на том, что у Серковского уже получилось, а вывел такое.

Мария через прошедшее малюсенькое время сильно пожалела, что погубила Баранидзе, но сделанное сделалось и обратно идти уже никак не хотело.

Возле Марии в нужную минуточку не было доверенного, пускай бы и опять хорошего, мужчины, который пояснил бы, что хоть наследства от Баранидзе незаконному ребеночку не полагалось, а все ж таки у законного наследника можно было б и попросить то и сё – под честное слово не рассказывать на всех на свете углах Батума про Баранидзе то и это.

И вот наследник-племянник Баранидзе явился и получил. А Мария, наоборот, осталась, где уже получилась.

После всего такого Серковскому пожар увиделся в новом свете огня.

Когда Новиков сватал Марию, он сватал законную мать-вдову с малолетней дочечкой. Дура-сваха божилась, что личными глазами видела бумаги на мужа вдовы, не говоря уже про карточку с часами, и обещала, что Мария привезет и покажет – и себя, и бумаги, и прочее.

А где Мария?

А Мария показала себя – хоть и во всей своей мокрой неприглядности.

А бумаги где?

А не было никаких законных бумаг.

Дуру-сваху Мария подкупила и недорого дала.

Может, поддельные бумаги и были, так они теперь водой скушанные и водой же запитые. Тем более при жизни Мария рассчитывала, что она перед Новиковым будет сильней всех на свете бумаг. Из науки уже давно известно, что женщина в сравнении с бумагой – это большая сила.

Серковский у себя в голове еще поскладывал одно с другим, и у Серковского там получилось, что не было у Марии для Новикова никаких бумаг – ни дельных, ни поддельных.

А была у Марии голая сила женщины перед мужчиной.

А чтоб такая сила стала еще сильней, Мария сговорилась с нехорошим человеком, и дом зажегся. Может, Мария хотела сказать Новикову, что как назло бумаги остались дома и что теперь Бог с ними совсем, и с прошлым домом тоже Бог, а Мария – вся тут и здесь тоже – и голова с волосом в кудельку, и туловище с двумя грудями, и ноги с откуда ноги у женщин растут. Бывает, что ноги у женщин растут с такого места, что Господи, помоги…

Потом Серковский подумал, что Марии жечь свой дом было не сильно надо. Вода в таком случае получалась даже лучше, чем огонь, – уронила бумаги в бурную воду и – ой! Может, потому и поехала Мария морем, хоть и доездилась. А пока бы послали за другими бумагами, за тем, за сем, оно как-то ж уже у Марии и сладилось бы с Новиковым…

С такими мыслями Серковский прилег себе переночевать.

Утром Серковский переночевал и пошел по женщинам.

Серковский обошел улицу, на которой до пожара стоял дом Фаины.