Злая шутка

Отец принимал меня так, будто разговора по телефону не было вовсе: спокойно, без эмоций, не выказывая попыток мне что-то рассказать. Мне поужинали овощным салатом и жареной говядиной, искусно приготовленной Клавдией, и только после этого Михал Михалыч пригласил меня подышать воздухом в саду. Кошки неотступно следовали за нами.

– Ну что, ты выяснила что-то важное или тебя что-то беспокоит?

– И то, и другое, папа. Ты знаешь, что Инга пропала?

– Как пропала?

– Ну а как пропадают люди? Вчера была – сегодня нет. Как-то так.

– Я знал, что наутро после смерти Стаса она отправилась в Турцию. Но уже вернулась и даже была допрошена. Под пропажей ты имеешь в виду, что она исчезла уже после этого?

– Именно так. После этого. Я хотела с ней поговорить, но дверь никто не открывает, а телефон звонит в квартире. Я сообщила Сереже, ее ищут.

– Ну а в квартире Екатерины ты была?

– Была, но там нет ничего особенно интересного, – соврала я. – Почему ты не сказал мне о существовании этой квартиры?

Отец вздохнул, ему трудно было говорить, я чувствовала.

– В этой квартире Катя родилась, понимаешь? Стас воспринимал эту квартиру именно таким образом: как родовое гнездо матери. Хотя сам он там не жил, туда он ходил к деду с бабкой. По идее, квартира должна была ассоциироваться у него с ними, но после смерти мамы он слегка зациклился… Он очень тяжело все это переживал. Не мог смириться с потерей. Он очень любил мать. И та квартира стала для него как храм какой-то, что ли… памяти мамы. В общем, ни продавать, ни сдавать ее он не хотел. Говорил, что когда женится, будет сам там жить.

– А почему ты считал, что он не мог пойти туда? Я нашла там смятое постельное белье.

– Значит, я ошибался, – пожал плечами отец, – просто пару лет назад мы со Стасом сильно поругались, и он, громко хлопнув дверью, ушел из дома. Снял посуточную квартиру в доме, где через два дня прогремел взрыв, газ в какой-то квартире взорвался. Стас тогда не на шутку перепугался. Тогда-то я и спросил его, что за нужда мыкаться по чужим углам, если есть квартира. Знаешь, что он мне ответил? «А ты бы стал ночевать в храме?» Для него это была не просто квартира.

– Да, я заметила. Скажи, папа, а тот человек, которого обвинили в смерти Екатерины Сергеевны, где он сейчас? Не может быть, чтобы Стас вышел на него, и он…

– Нет, – перебил меня отец, – этого быть не может. Того человека нет в живых, это установлено точно. Надеюсь, ты не сомневаешься в моих возможностях?

– То есть ты сам проверил эту информацию?

– Да, она абсолютно достоверна. Он умер там, где отбывал наказание.

– Ненасильственным путем? – не удержалась я.

– Он умер естественной смертью, от цирроза печени, – спокойно ответил отец.

– Я не могу ответить на вопрос, каким образом некто – будем называть его так – мог связаться со Стасом, не оставив при этом никаких следов. И пока у меня нет даже вариантов ответа, я не могу продвинуться дальше, понимаешь?

– Ну а подтверждение знакомства Стаса и Инги ты нашла?

– Да, – угрюмо ответила я, – они даже вместе ездили отдыхать в Египет. Это было до вашей с ней встречи, но то, что ты подозревал, оказалось правдой – Стас был знаком с Ингой раньше, имел с ней тесные отношения. И, видимо, привел в дом с какой-то целью.

– Какие версии?

– Думаю, она ему надоела или он просто хотел устроить ее жизнь, потому что сам жениться на ней не собирался. Это самое простое, что можно предположить.

– Действительно…

Больше отец меня ни о чем не спрашивал. Интересовался только здоровьем и поведением Феофана. Я показала ему фотографии котенка и засобиралась домой. Мне не терпелось просмотреть документы, изъятые из комода. Зачем Стас их собирал, если преступника давно нет в живых? Знал ли отец об этих изысканиях? Придавал ли им какое-то значение? Или считал недопустимым вмешиваться в горе своего сына, лезть в сугубо личный кошмар, который каждый переживает в скорбном одиночестве?

Дома я аккуратно разложила бумаги и собиралась приступить к чтению, но что-то меня задерживало. Фантик, поросенок, ухитрился покакать так, что две аккуратные маленькие какашки висели у него под хвостиком, прилипнув к области повышенной пушистости. Пришлось провести гигиенические процедуры и выслушать гневное шипение сопротивляющегося кота. Потом я решила сделать себе капучино, затем вспомнила, что не выпила витамины. Что-то меня все время отвлекало. Может быть, страх узнать что-то новое? Наконец я собралась, но в первую очередь решила открыть прозрачную папочку на кнопке – там лежали документы, датированные более ранним периодом. В конце концов, о том, что случилось позже, я знала – Андрей Иващенко, будучи пьяным, насмерть сбил Екатерину Кондрашову. О том, что раньше было с этим человеком, я не имела представления.

Представить себе судьбу Андрея Иващенко оказалось не так сложно. Он рос в районе, где граница была чисто условной, только говор разнился, и то не очень. Сначала родители жили по ту сторону, потом перебрались на российскую территорию, где было легче с работой. До 18 лет Андрей жил на два дома: бегал то туда, то сюда. Там была горилка, тут самогон. Там сало, тут щи, там Галка, тут Светка. И там, и тут было неплохо: все знакомые, можно сказать, родные, везде весело, пьяно, сыто. Бывало, что и морду побьют, но тоже: то там, то тут. Ритуал везде один и тот же. После армии уехал в город искать применения своим силам, в деревне хорошо молодому, пока весь смысл жизни – это купание в речке, вкусный кусок, холодная бутылка и горячая девка. Взрослому так не прожить, надо зарабатывать. Но деньги не любили Андрея Иващенко, куда бы он ни подался, нигде ему не везло. Сам он лично был уверен, что это работало проклятье одной старухи, внучку которой он чуток попортил по молодому делу. Она тогда ему так и сказала, старая гнида: мол, будешь всю жизнь голью перекатной, никогда тебе не видать сытной судьбы и дома с достатком. Он не поверил, конечно, но вышло-то по-бабкиному. Придушить ее тогда еще надо было, может, и проклятье не сбылось бы. Но оно сбылось в полной мере. Андрей подавался в механики, в шестерки к блатным, на подхват к коммерсантам – куда только его не бросало, нигде ему не везло. Кидали везде и всюду, все, кто только мог. (Стас все это откуда-то узнал и тщательно записал.) Иващенко подался было в дальнобойщики – и выносливость была, и категорию сделал, – но и тут засада. Дальнобойщикам нельзя пить, по трассам кругом менты, а им только попадись. Прав могут и не лишить, но разденут до нитки – съездишь в убыток. Смысл? Прошло много лет, прежде чем Иващенко удалось стать приличным (в его понимании) человеком. Организовал бизнес с товарищем, нашли помещение, ранее использующееся под склад, открыли там магазин по продаже живых раков. Андрей раков возил, товарищ обустраивал точку, торговал. Скоро не скоро, но дело пошло. В один из тех счастливых дней, когда все ладилось и спорилось, Андрей угодил в серьезную неприятность: будучи пьяным, попал в ДТП. По счастью, никто не погиб, двое пострадавших – мужчина и женщина – согласились на компенсацию расходов на лечение, но полностью от претензий не отказались. Человек был виновен! С правоохранителями как-то уладить удалось, отнеслись к Иващенко снисходительно, хотя дело все равно подлежало передаче в суд.

В суде Иващенко вел себя как раскаявшийся ангел, просил прощения у потерпевших, согласился не только с материальной компенсацией затрат на лечение, но и с выдвинутой суммой морального ущерба. В итоге получил мягкий приговор. Настолько мягкий, что ему не только в тюрьму отправиться не пришлось, но даже и с правами он расстался ненадолго. Когда он снова сел за руль? Отражено ли это в последующем приговоре, в том, который ему вынесли за убийство Екатерины Кондрашовой? Это не может быть не отражено. Ни один прокурор не пропустил бы предыдущую судимость мимо внимания суда! Я стала быстро листать бумажки, и тут меня поразила какая-то нелепая, дикая, молниеносная мысль. Я даже не сформулировала ее для себя, настолько она показалась мне нелепой и нереальной. Но трясущиеся руки уже листали архивные, трудно читаемые бумажки в поисках самого главного листа, на котором указано имя судьи, вынесшего тот первый, мягкий приговор.

В следующую минуту меня как будто подкосило. В глазах потемнело в самом буквальном смысле слова. До сих пор я думала, что это в большей степени фигуральное выражение, нежели описание реального состояния организма, но в тот момент мне и правда стало нехорошо. Папа. Мягкий приговор пьяному придурку, которого опыт ничему не научил, вынес мой отец. Тогда еще начинающий судья Михаил Кондрашов. И Стас каким-то образом откопал эту информацию. Нашел старый приговор и посмотрел, кто его вынес. Думаю, что даже еще и не зная, кто тот судья, который в свое время не закрыл алкаша, убившего его мать, Стас уже вынес ему свой приговор. Он решил, что истинный виновник ее смерти – тот, кто в свое время пожалел раскаявшегося бедолагу, не засадил его в тюрьму, позволил летать по дорогам в пьяном виде, куражиться, не замечая людей, убивая их. Стас возложил вину за смерть матери на отца. Бумаги, найденные у него, говорили об этом весьма красноречиво.

Несколько минут я сидела, ничего не видя перед собой, будто ослепленная еле проступающим на старой бумаге текстом. Потом понуро пошла в кухню, чтобы налить себе коньяку. Выпила, откусила от мясного пирожка, вынутого из бумажного пакета, который Клавдия всучила мне с собой, стала вяло его жевать. Великолепное, нежнейшее тесто с вкусной начинкой не проглатывалось. Неужели моя первая мысль оказалась верной? Неужели только отец и мог желать смерти Стаса – человека, глубоко и страшно его оскорбившего? Сына, который его ненавидел и жестоко мстил за смерть матери, в которой вины отца не было и быть не могло. А тут еще исчезновение Инги… Уж она-то вряд ли ухитрилась обидеть кого-то еще.

Больше всего на свете в данный момент мне хотелось знать: понимал ли отец, кто именно сбил Екатерину Сергеевну, помнил ли то старое дело, обвиняемым по которому проходил Андрей Иващенко? Идентифицировал ли убийцу своей жены, как того самого придурка, которого в свое время пожалел? Может ли судья помнить фамилию каждого подсудимого, которому выносил вердикт? Мог и не помнить, но не знать о его первой судимости за аналогичное преступление не мог. А раз знал о судимости, то и фамилия судьи не была для него секретом. Зато мне он об этом ничего не сказал, и это наводило на самые тягостные мысли.

Я совсем сникла, если бы не Фантикова психотерапия, день опять закончился бы потоками слез.

– Как Фантик?

Когда позвонил Сережа, я еще толком не проснулась, не узнала его голос и даже не поняла, о каком таком фантике вообще идет речь. Моя ночь прошла беспокойно, я постоянно просыпалась, ворочалась, потом снова проваливалась в забытье, в общем, я не выспалась и почувствовала себя несчастной еще до того, как идентифицировала саму себя во времени и пространстве.

– Ты что, спишь, что ли?

– Не знаю. Твоими стараниями, наверное, уже нет. Чего звонишь чуть свет? Суббота – спал бы себе.

– Во-первых, не такой уж чуть свет, полдевятого…

– И с каких это пор ты по выходным встаешь в полдевятого? – перебила я.

– А вот с таких, как сегодня, то есть с того дня, когда мои друзья наловили два ведра раков и есть их приглашают нас с тобой.

– Это заманчиво, но я все же посплю. Раки никуда не убегут.

– Надо кое-что рассказать, – перешел на очень серьезный тон Сережа, – важное. Ты пиво, насколько я помню, не пьешь?

– Правильно помнишь.

– Ладно, тогда возьму беленького сухого. Или розового?

– Сереж, бери что хочешь. Когда мне нужно быть готовой?

– Стой у подъезда в десять.

– Зачем в такую рань-то?

– Так пригласили. Все, я заеду.

Конечно, мне хотелось выяснить детали еще по дороге, но Сережа упорно набивал себе цену.

– Приедем, поговорим, – прекратил он все мои притязания на беседу.

Но и когда приехали, он усиленно делал вид, что мы просто друзья-подружки, собравшиеся весело провести время. Хозяина маленькой и очень уютной дачки – Олега Толкунова – я знала, он служил в районной прокуратуре и один раз даже выступал обвинителем в деле, в котором участвовала я. Его жена Маруся была такая прелестная, улыбчивая и женственная, что трудно себе было представить, что она служит в ГУ МВД, в Управлении по борьбе с наркотиками. Никогда раньше встречаться с ней мне не приходилось. Когда сварилась первая партия раков, мы с Марусей уселись на веранде дачки, и она заговорила.

– Я знаю о гибели твоего брата, поверь, он эту гадость в рот не брал. Во всяком случае, добровольно. А вот как его заставили это употребить – вопрос, который нужно адресовать экспертам. И Сережа, как я понимаю, уже перед ними его поставил. Ты ешь раков, пока они тепленькие.

Раки действительно были еще теплые, ярко-красные, источали аромат лаврового листа и сухого укропа. И я решила, что не буду плакать, а буду есть. Нет такой силы, которая сейчас отбила бы у меня аппетит, ибо свежие раки – одна из вкуснейших вещей на свете, и меня совершенно не интересует иное мнение на этот счет. Я не должна терять аппетит и вкус к жизни, закапываясь в дело о смерти Стаса, ибо разгадка может прийти не скоро, если вообще придет когда-нибудь, а время жизни провалится в бездну, из которой его назад уже не вытащишь. Я недолго себя уговаривала, решила сразу приступить к делу: оторвала башку у крупного красного рака, разломила ее, извлекла оттуда нежнейшую печеночку, икру, разгрызла и высосала мясо из клешней и приступила к шейке, то есть хвостику. Рак был чистенький, изумительно вкусный, приготовленный по всем правилам, бокал розового сухого улетел за ним в секунду. Маруся, которая споро и методично уничтожала обитателей пруда, поняла, что я расслабилась, и продолжила:

– Я работала с одной молодежной компанией, которая очень увлекалась «Фейерверком».

– «Фейерверк» – это что?

– Это синтетика. Я думаю, что у тебя до сих пор не было нужды подробно изучать особенности этой дряни, и быстро я тебя посвятить во все детали не смогу. Но чтобы ты понимала, кое-что поясню. Есть, например, такой ужас, как «Крокодил». Это синтетика для самых бедных. Разрушительный эффект колоссальный. Я могу показать тебе фото гниющих ног и морд, которые уже трудно назвать человеческими лицами, и ты поймешь, о чем речь. «Крокодил» убивает довольно быстро, его потребители – это совсем опустившиеся обитатели дна. Ниже ничего и никого уже нет, сколько ни копай. Понимаешь?

– Наверное, да, понимаю.

– Но есть и много всякого другого зелья… – начала свою лекцию Маруся, – так называемой дизайнерской синтетики.

Она начала рассказывать, и по мере понимания сути вопроса я все больше погружалась в кошмар. Маруся рассказывала о том, как создаются синтетические наркотики и какие жуткие последствия нередко наступают после их применения. Несмотря на чудесный день, и приятную компанию, и замечательных раков, меня пробирала дрожь. Мне трудно было представить себе, что можно по доброй воле принимать вещества, не зная даже, какое воздействие они окажут на твой организм. Я под лупой разглядываю каждую инструкцию к препарату, который выписывает врач, потому что знаю: не каждый специалист достаточно дотошно вглядывается в мой анамнез и не всегда учитывает те противопоказания, которые может иметь тот или иной препарат для меня лично. А рисковать и принимать внутрь нечто с непредсказуемым воздействием я не хочу, даже если оно произведено фармацевтической компанией, имеющей солидную репутацию. Каждый организм – это отдельная вселенная, и каждая такая вселенная живет по своим законам, одного на всех нет. Потому представить себе, что я возьму в рот некое вещество, суть которого мне неизвестна и воздействие которого на мой организм может быть самым удручающим, мне казалось такой дикостью, что я даже представить себе этого не могла. Я слушала Марусю со все возрастающим ощущением ирреальности происходящего: неужели сегодня молодежь такая безмозглая? Как можно так рисковать своим здоровьем и даже жизнью?

И когда моя новая знакомая заговорила о некоторых последствиях приема запрещенных веществ вроде кровотечения из носа или изо рта, тошноты, конвульсий и судорог, дезориентации в пространстве и времени, амнезии и тому подобном, меня уже буквально потряхивало.

– То, что я тебе рассказала, ты могла бы прочесть и в интернете, – заключила Маруся, – или со специалистом проконсультироваться. А вот о реальных случаях тебе действительно вряд ли кто расскажет.

Меня затрясло от возбуждения. Так вот зачем меня привез сюда Сережа! Мой зайчик, мой котик, будет тебе сегодня награда! Если, конечно, доживешь. Я скосила взгляд в сторону оживленно беседующих приятелей: пока что Сережа пил пиво. Доживет он или нет, зависит от того, когда он вместе с Марусиным мужем перейдет на водку.

– Серега просил, я расскажу, – начала девушка, и я вся превратилась в слух, – представь себе компанию из молодых людей… Совсем молодых. Уже не подростки, но еще и не взрослые. И знаешь, в некоторых семьях дети рано взрослеют. Там, где младшие сестры-братья есть, где серьезно экономят или семья неполная. В общем, где дети чувствуют какую-то ответственность и где у них мало претензий. Есть и другие семьи, где детишки избалованы, изнежены, находятся в постоянном поиске новых ощущений, хотя даже базовых ощущений от жизни еще не имеют пока в силу нежности возраста… Ну да ладно, мы не педагоги и не воспитание детей обсуждаем. Я веду к тому, что есть вроде бы благополучные, на первый взгляд, семьи, но детки чувствуют себя в них изгоями. Причины везде разные: где-то родители виноваты, потому что не любят и друг друга, и самих детей, постоянно ссорятся, делают скандал нормой жизни. Где-то вроде взрослые нормальные, но младшее поколение – хоть святых выноси. Тупое хамло, недоумки, бездельники, а бывает, и полные идиоты. Откуда они такие берутся, правда, непонятно. В общем, все эти категории и есть потребители «Мяу», «Фейерверка», «Кристалла», «Батарейки» и прочей дряни.

В разработку попал клуб, где активно торговали солями, через его завсегдатаев наркополицейские собирались выйти на дилеров. Вернее, дилеров знали, но задокументировать факты продажи запрещенных веществ пока не удавалось. Когда наркотики распространяются через закладки, это сложно, а из рук в руки давно уже никто ничего не продает. В клубах и на закрытых вечеринках что-то задокументировать тоже бывает сложно, потому что там все друг друга знают и обмен «деньги – товар» происходит только между своими. Пришлось разрабатывать комбинацию и наконец удалось внедрить в компанию одного пацана, который согласился сдать дилера. Парень был трусоват и очень хитер. На него в управлении имелся материал, и он прекрасно понимал свои печальные перспективы, если не окажет содействие правоохранительным органам. Однако получать репутацию стукача, от которой никогда уже не отмоешься и не избавишься, как ни старайся, ему тоже не хотелось. Он начал винтить, выкручиваться и в итоге извлек откуда-то девочку, которая, по его представлению, могла выполнить нужную функцию. Девочка была слегка не от мира сего, странноватая. По меркам сегодняшней молодежи. На вид вроде нормальная, даже хорошенькая, не скажешь, что в ней было не так, но что-то было. Она писала странные стихи о каких-то полетах вне миров и времен и совершенно не соответствовала стандартам, принятым в молодежной среде. Не красила волосы, не делала татушки, не сидела в соцсетях и не фотографировалась. Морщилась, если кто-то матерился при ней. Сначала, правда, кое-как терпела, а потом начала делать замечания, говорила, что грязный язык все равно что немытая морда. Но поскольку немытые морды далеко не везде считаются недостатком, как-то чуть было не схлопотала по своей, тщательно вымытой. Стукачу нашему она быстро надоела, но он от нее не избавлялся, чтобы подставить в нужный момент. Она же, как назло, к нему пристала, ходила следом, тем более что было куда – парень диджеем работал и был оригиналом при этом, специализировался на поп- и рок-обработках классической музыки. Особенно оперу уважал.

Девочке нравилось то, что он делает, она училась в музучилище, классику любила и знала отлично, потому он и не мог отказаться от ее присутствия. В его понимании она была дурочка, но читать восхищение в ее глазах было приятно. Волнительно. Возбуждающе. К тому же она помогала с новыми идеями. Остальные-то, кроме Моргенштерна, ничего не понимают, о чем с ними говорить? В какой-то момент стало даже жалко ее сливать, ну да ладно, таких как она в органах всерьез не принимают. Ясно же, что человек в облаках витает, таких не крутят всерьез, не жмут. А если и жмут, то не сильно. Отделается легко, тут даже сомнений нет. Так он размышлял. Кто ее тронет, какой смысл валандаться с дурочкой? Только лишнюю статью нарабатывать. Только девочка аккурат перед самым нужным моментом сорвалась с крючка. Гуляла себе на вечеринке, как обычно, выпила чуток, потанцевала, в тот вечер новые композиции привели ее в полный восторг. Он и хотел, чтобы девочка впечатлилась… Она и впечатлилась, только слишком сильно. Пока он стоял за пультом, девочка выпивала вместе с подружкой, которую притащила с собой, а потом вдруг пропала. Кто-то ее чем-то угостил или подмешал, теперь не выяснишь, но девочка, которая раньше ничего такого не употребляла, отреагировала плохо. Полетала вне миров и времен, короче говоря.

– Что случилось с этой девочкой? – в волнении спросила я, уже предчувствуя, каков будет ответ.

– Прыгнула девочка с третьего этажа да и сломала себе шею, – печально ответила Маруся.

– А откуда прыгнула-то?

– Пошла прогуляться, дошла до ближайшей высотки – это метров двести, там на третьем этаже офис какой-то бьюти-фирмы. Она поднялась, вышла на балкон, ну и…

– А подружка? Она-то куда делась?

– Она была рядом, когда поняла, что та впала в эйфорию, хотела ее удержать, но поскользнулась и тоже рухнула вниз. Ее, к счастью, спасли.

– Так это же безумие! – воскликнула я, потрясенная рассказом.

– Именно. И разве это один такой случай? – вздохнула Маруся. – Поедим раков, я тебе еще расскажу, чтобы ты лучше понимала, насколько все это серьезно. Был еще факт самоубийства, когда двадцатилетний мальчик наглотался дряни и прыгнул с моста в водохранилище, а был случай, когда девочка замерзла зимой на улице. Оба «намяукались» под завязку. Я к чему это рассказала? «Фейерверк», от которого предположительно умер твой брат, может изготавливаться в виде шипучей таблетки. Ему могли дать такой раствор под видом чего-то другого. Джина с тоником, например. Но сейчас у нас перерыв, а то у тебя от таких разговоров аппетит пропадает. А раков надо есть именно сейчас, пока у самок наличествует икра. Так что вперед.

Рассказанное Марусей произвело на меня тягостное впечатление, хотя я и старалась не испортить никому настроения. Ведь для них эти трагические истории – часть работы, они не могут относиться к этому как к чему-то личному, иначе просто-напросто сойдут с ума. Эта информация является относящейся к личной сфере только для меня, и то еще неизвестно, связяна ли она хоть как-то со смертью брата. Когда мы с Сережей собирались обратно, он на секунду взял меня за руку.

– Есть новости от оперов. Твоего Стаса опознали, – тихо проговорил он.

– Как? Кто? – выпалила я.

– Какая разница, кто именно? Официантка.

– Ты же сам говорил, что в «Лунной дороге» его не запомнили и на камерах его там нет.

– Потому и не запомнили, что его там не было. Официантка не оттуда. Из джазового кафе, которое там неподалеку.

– Там есть кафе «Братья Блюз», ты про него, что ли?

Сережа кивнул.

– Да, это заведение ему больше подходит. И что она говорит, девушка эта? С кем он там был?

– Пока не знаем, не успели еще всех опросить. Эта официантка там больше не работает, опера на нее и вышли-то случайно. В общем, она только знает, что Стас там бывал, она не раз его видела. Но в тот вечер она уже не работала, так что они сейчас опрашивают тех, кто был в смене. Далеко не факт, что мы выйдем на того, с кем у него была встреча.

– Почему ты так думаешь?

– Да меня все смущает, что никто ему эту встречу не назначал. Ну не было звонка на его трубку, хоть убейся! Так что все либо произошло случайно: Стас туда пришел по привычке, выпил, музыку послушал, потом угостился, вернее, его угостили чем-то незнакомым… Либо, дорогуша, кто-то знал, что он там бывает по вечерам и ждал его там специально. И не звонил, потому что имел твердое намерение с ним покончить. То есть знал заранее, чем эта вечеринка завершится.

– И ты мне расскажешь, когда твои опера закончат опрос?

– Ну… – скорчил физиономию Сережа, – во-первых, я имею права…

– А во-вторых что?

– Во-вторых? Ну… – опять затянул волынку мой дружок, – смотря как будет вести себя сегодня некий котенок Феофан.

– Ага, вот на что ты претендуешь! В гости к Фантику захотелось. Думаешь, я сразу не поняла?