Ничего не возьму с собой

13

Пустая квартира Никиту угнетала.

Из больницы его взашей погнал строгий Семеныч. Езжай домой, парень, нет никакого смысла сидеть и клевать себе печень. Иди поспи.

Коврик у двери исчез, коридор чисто вымыт – никаких следов крови, и розовые тапки матери тоже исчезли. Никита вдруг подумал о том, что, не окажись в квартире менеджера Лепехиной, мать так и умерла бы в том коридоре. Он спал в спальне, дверь была закрыта, а будь она и открыта, он ничего не услышал бы, потому что спал беспробудным сном, и еще минуты две-три после того, как Лепехина растолкала его, не мог понять, что случилось.

Он сел на диван рядом с аккуратной стопочкой постельных принадлежностей. Анна Лепехина успела привести в порядок спальное место. А он – нет, он едва нашел какую-то одежду в шкафу и, когда приехала «Скорая», был почти одет. Но спросонок плохо соображал, а бледное лицо матери с синюшными кругами вокруг глаз приводило его в отчаяние. А потом уже просто не нашел в себе ни сил, ни желания прибраться. И такого с ним раньше никогда не случалось.

– Чай сделала.

Квартира не была пустой, Аня Лепехина приехала вместе с ним. Никита вдруг поймал себя на том, что рад этому – оставаться одному было бы сейчас невыносимо.

– Да, спасибо.

Он идет на кухню, глядя в затылок своей гостьи – каштановая прядка выбилась из аккуратного пучка, и только это говорит о том, что собиралась девушка в спешке.

После того как они приехали из больницы, пришлось ехать на похороны, а оттуда снова в больницу, и за этой суетой как бы немного схлынул стресс. Ну, так Никите казалось. Но вот они приехали домой, и снова-здорово, он ощутил знакомый холодок в груди. И бессонные часы сказались, конечно.

– Я думаю, с ней все будет хорошо. – Перед Никитой возникла его любимая чайная чашка. – Я сразу прибежала, как только звук падения услыхала, и сразу в «Скорую» позвонила, потом уже полицейскому. Так что, я думаю, с ней все будет в порядке.

Никита кивнул, думая о том, что Лепехина права. И это она спасла его мать, когда он постыдно спал, а теперь врачи сделают все возможное. И невозможное, наверное, тоже сделают.

Но дело в том, что мать пострадала из-за него.

Из-за того, что он женился на Габриэлле, из-за его дремучей глупости и самонадеянности – ведь можно было что-то заметить, пока они жили вместе. Все эти несчастные случаи, ее постоянное радостное нетерпение в глазах, словно она ожидает чего-то прекрасного и забавного. Не бывает так у нормальных людей, сейчас-то он понимает это, а тогда…

Тогда он был просто счастлив.

И за его счастье расплачивается мать. Потому что какие-то недоумки решили, что будет весело и правильно изводить его.

И если бы не Габриэлла, не ее подлость и мерзкое предательство, он жил бы сейчас той жизнью, которую строил для себя много лет: отличная работа, прекрасная жена, хорошие друзья, шашлыки по выходным и походы на байдарках, а то и в горы, а в отпуск – на острова, например.

А теперь он сидит в старой бабушкиной квартире, в компании менеджера Лепехиной и отчаянно не хочет, чтобы она сейчас встала и ушла, уехала на свою улицу Лизы Чайкиной, в какую-то отдельную от него, Никиты, жизнь. Потому что тогда он окажется наедине со своими мыслями и со своей неспособностью хоть что-то предпринять, чтобы прекратить это тотальное безобразие. А еще потому, что ему уютно с Аней. Спокойно и уютно, словно знакомы они целую жизнь, и с десяток прошлых жизней тоже.

– Этому конца не будет. – Никита сжал в руках теплую чашку. – Даже если найдут этих, придут другие. Дело-то не в этих конкретно взятых идиотах. Дело в том, что вся эта ложь вокруг меня не утихает слишком долго. Я сначала думал: ну, поговорят люди и забудут, но оно и не думает идти на спад. Наоборот, я просмотрел комментарии в интернете, и там ад.

– Я знаю. – Анна вздохнула. – Полицейский обещал мне этим заняться, но я предлагаю тоже не сидеть сложа руки. Есть у меня один приятель, он в интернете просто живет: игры, соцсети и вообще все, что только можно, перенес из реального мира в виртуальный. Из дома не выходил уже несколько лет. Покупки делает через интернет, зарабатывает там же, оплачивает доставку продуктов и прочего тоже через интернет, и, по сути, его все устраивает. Я свяжусь с ним, и мы к нему приедем. Пусть он что-то нам посоветует. Как такая идея?

– Другого ничего нет, надо же с чего-то начинать. – Никита отпил остывшего чая и задумался. – Пожалуй, это разумное предложение. Нужен человек, который в курсе всей этой «кухни». Сидеть и ждать, пока полиция пошевелится, нет смысла, у них и другие дела есть, не бросят же они их ради меня одного.

Казалось, они обсуждают какую-то новую идею по работе, но Никита вдруг подумал, что они обоюдно избегают обращаться друг к другу. Ни на «вы», ни на «ты», и по именам тоже, потому что по имени-отчеству вроде бы глупо. И от этого нужно постоянно думать, как выстроить фразу, чтобы она звучала органично.

А это отбирает время и вообще непродуктивно, а значит, нужно внести ясность в данный вопрос, но как?

– Еще чаю?

– Нет, спасибо.

И эта официальная взаимная вежливость тоже выглядит по-идиотски, но извечное решение насчет перейти некую грань между общением директора и подчиненной и общением людей, только что вместе переживших сильный стресс, оказалось сложной задачей для обоих.

А потому они избегали обращаться друг к другу вообще. Строить предложения, в которых не было личных обращений, было непросто, но гораздо проще, чем переходить грань, которую ни один из них не знал, как перейти.

– Я предлагаю сейчас лечь спать. – Анна с сожалением смотрит на осунувшееся лицо Никиты. – Нужно отдохнуть, а завтра с новыми силами примемся решать наши проблемы. Пора положить конец этому безобразию. Пока полиция будет там что-то расследовать, может пройти время, а времени у нас нет.

– Согласен. Правда, я совсем не представляю, что можно сделать.

– Я тоже. – Анна собрала чашки и принялась их мыть. – Но человек, к которому мы поедем, знает. Вот я просто уверена, что знает.

– Я позвоню в больницу.

– Мы же только что оттуда. – Анна подала Никите вымытые чашки, и тот поставил их на сушилку. – Если бы что-то произошло, нам бы позвонили, у всех есть наши телефоны, я оставила. Нет смысла беспокоить людей, а нам надо поспать, мы оба выглядим как пара оживших покойников.

– Да, согласен. Ты не хочешь подзарядить телефон?

Он видел, с каким облегчением Аня сунула погасшую трубку в сумку, но только теперь понял почему: она не хотела говорить со своей матерью. И, рассмотрев эту даму, он был готов согласиться с Аней – ничего хорошего разговор не принесет.

– Тебе все равно придется с ней поговорить. – Никита тронул пальцами ладонь девушки. – Оставь телефон на зарядке, не включая, поговоришь с ней потом. Но ты же сама знаешь, что придется.

– Это будет не разговор, а монолог. – Аня вздохнула, вспоминая вечер накануне и как уютно ей было здесь с матерью Никиты. – Она… они с отцом, оба… им ведь не я важна, а чтоб я не создавала проблем. Им важныприличия, понимаешь? Причем не те приличия, не общепринятые, а те, которые придумали они сами. В этом смысле их брак идеальный: каждый из них живет той жизнью, которой считает нужным, но внешне они идеальная семья. И я нужна им для создания картинки этой идеальной семьи, а больше ни за чем. В идеальной семье должен быть ребенок. Обязательно должен. Вот они родили меня примерно с той же целью, с какой приобретают модную собачку или дизайнерскую вазу.

– Но погоди, не все так плохо. Они же вырастили тебя!

– Меня, то есть нас, растили нанятые няньки. Мать считала, что мне нужно общение, а с матерью Игоря она дружила едва ли не с рождения, а потому мы росли вместе. При этом к нам выдвигались невероятные требования: манеры, допустимая одежда, учеба. А когда Игорю исполнилось четырнадцать, моя мать запретила ему приходить в дом. Знаешь почему?

– Скажи, буду знать.

– У Игоря начался переходный возраст и появились ужасные прыщи. – Аня вздохнула. – Это реально выглядело страшно: синюшные гнойники по всему лицу, плечам, спине, они прорывались, заживали, но оставались жуткие рубцы, и ни один врач не мог этой беде помочь. За три года эта гадость изуродовала Игоря до того состояния, что ты видел. И моя мать не захотела это видеть, ей было неприятно. А потому мне строжайше запретили звать Игоря к нам в дом.

– Немыслимо.

– Вполне в духе моей матери, – горькая улыбка пробежала по лицу Ани. – В этом она вся. Она же поздний балованный ребенок, залюбленный и захваленный до абсурда. Она в принципе не способна ни на сострадание, ни на проявление эмоций по отношению к другому человеку.

– А родители Игоря?

– А родители Игоря попроще, но отец там вообще права голоса не имеет, обычный подкаблучник, который всю жизнь пашет, но все никак не достигнет высоких стандартов жены. Мать Игоря всю жизнь подражает моей матери, да так удачно у нее это получается, что ты их с десяти шагов не отличишь. Вот при ближайшем рассмотрении становится заметно, что и мех у нее искусственный, и платьице не от Шанель, а у тети Маши сшито, хоть и по картинке «от Шанель». Но внутренне она точно такая же, как и моя мать. Тут уж чистое копирование, потому что она из многодетной бедной семьи, все они уже спились и умерли, а тетя Лена вот нет, вполне жива и благополучна. А то, что дети выросли социофобами… Да плевать ей! Игорь-то хоть со мной мог общаться и все-таки нашел себе отдушину – покатушки велосипедные. Там у него друзья появились – хорошие ребята оказались, плюнули на его нелюдимость и растормошили. А вот Влада росла сама по себе, а уж какой выросла, ты сам видел. Затравленная и затюканная, не способная ни к каким решениям. Прикрикни на нее, сделает все что угодно. Этим я сегодня и воспользовалась, – потупилась Анна.

Никита вспомнил некрасивое, покрытое рытвинами лицо Влады и подумал о том, что судьба иногда обходится с людьми очень по-скотски.

– Но ты-то не такая.

Он наконец отважился задать какой-то тон беседе, перейдя на явное «ты», и Аня подхватила это.

– Ты не понимаешь. – Она покрутила в руках цветастую чашку. – Я по сути такая же. Меня нет помимо моей работы или любой другой деятельности. Мне нужно ощущать себя полезной, без этого я просто с ума, наверное, сойду. Я пытаюсь бороться с этим, но пока…

– Ну, ты борись. Могу дать тебе выходной, будешь сибаритствовать, диван в твоем распоряжении.

Аня понимает, что вот сейчас Никита вроде как предложил ей пожить в его квартире, но дело в том, что она понимает лишь четкие формулировки.

– Нет, я пока воздержусь.

И непонятно, от чего она воздержится – от выходного или от предложения пожить на диване в квартире Никиты.

Неловкость нарастает. Пока они что-то делали, решали проблемы, суетились, вообще не обращали внимания на политес. Никита смутно помнит, как трясла его за плечи менеджер Лепехина, одетая в ночную рубашку его матери, помнит ее заплаканное лицо и испуганные глаза, и, как они тогда обращались друг к другу, он сейчас даже сказать не может. А потом похороны Игоря и бегство от матери Ани по могилам. Тогда вообще было неважно, кто там кому директор, унесли ноги, и слава богам.

А вот сейчас между ними намертво встала субординация, которая обоим кажется глупой, но альтернативы ей они еще не придумали, и оба не уверены, до конца ли преодолели взаимное отчуждение, или так, только на сегодня.

Потому что где-то там, в пространстве, есть Габриэлла, которой Никита доверял, а получилась такая вот беда. И конечно же, Аня уверена, что Никита никак не сравнивает ее с той мерзавкой, а какой-то червячок сомнений все же гложет, и она молчит.

Никита идет в спальню – обычно здесь спит мать, а он в гостиной на диване, но вчера мать поменяла заведенный порядок, и они решают оставить все как есть. Никита слышит, как Аня шуршит простынями, расстилая их заново, и понимает, что он не один.

О том, что в магазине кто-то убил и подвесил кладовщика и сегодня он был на его похоронах, Никита сейчас вспомнил как-то вскользь, но подумать об этом не успел. Его толкнули в темный коридор, он упал в мягкую тьму, где звучали чьи-то шаги, и он шел на звук и не мог никак догнать идущего.

Виктор всегда с радостью ехал домой после работы. Ему нравилось войти в свою квартиру, вдохнуть запах домашнего уюта, услышать знакомые звуки. Дом у него ассоциировался с семьей – с Раисой, которая и после двадцати лет брака вызывала в нем грешные мысли, с детьми – Светка подросла и стала очень похожа на мать, и Виктор часто думал, как уберечь дочку от опасностей, подстерегающих молодую красивую девушку за пределами дома. И тем не менее он осознавал, что Светка из всех его детей больше характером похожа на него, похожа внутренне. И если мальчишки еще колебались в поисках собственной линии поведения, то со Светкой все уже было ясно: умная, очень осторожная, за пределами семьи она никогда не раскрывалась полностью, не было у нее настолько закадычных подруг, с которыми она бы обсуждала свои девичьи дела. Психологи назвали бы это недоверием к миру, но Виктор-то хорошо знал, что мир – не то местечко, где можно доверять кому попало.

И только семья всегда будет опорой.

Но сейчас дом встретил Виктора пустой тишиной.

Это была не та тишина, которая иногда случается в любом доме, когда семья разбредается по своим делам. Тогда тишина бывает мирной, словно дом спит, ожидая хозяев. Виктор любил иногда вот так посреди дня заскочить домой, зная, что квартира пуста: ему нравилось принять душ, съесть приготовленный Раисой суп, полежать на диване, потому что вечером в доме будет дым коромыслом, звуки компьютерных баталий, смех… В общем, обычные домашние звуки, а Виктору нравилось побыть в тишине.

Но сейчас тишина пустая – она уже не ждет, потому что жильцы покинули квартиру, и, когда вернутся, неизвестно. Виктор, конечно, рад, что семья в безопасности, но теперь нужно раскручивать дело очень быстро, потому что невозможно до бесконечности прятать семью, а не прятать может выйти себе дороже.

Виктор разулся в прихожей, повесил куртку в шкаф, прошел на кухню, неся с собой пакет с пивными бутылками. Можно посмотреть свежую серию «Морской полиции» и попить пивка – просто освободить голову, расслабиться. Дело, которое он взвалил на себя, выглядит таким сложным и опасным, что он не помнит даже, когда раньше такое попадалось.

Но никогда еще его работа не угрожала жизни и здоровью его близких.

Конечно, работая в полиции, Виктор знал: рано или поздно наступит момент, когда его расследование станет достаточно горячим, чтобы выплеснуться за пределы его рабочего кабинета, и тогда ему придется сделать все, чтобы защитить свою семью. И он знал, что ему помогут коллеги, они же и лучшие друзья – Дэн Реутов и генерал Бережной.

Но в данном случае друзья и коллеги оказались с ним в одной лодке.

– И что бы мне тогда остаться дома! – Виктор заглянул в холодильник. – Так нет, сам же и вляпался, поехал предупреждать гражданина об опасности. Еще и Раису в это втравил.

Но сам он знает: случись все снова, и он все равно поехал бы к Никите Радецкому, потому что если отвернуться от совершающегося преступления просто потому, что оно официально не в твоей юрисдикции, то уважать себя потом будет не за что.

А Виктор привык себя уважать. А главное – подавать правильный пример детям.

Семья для него значила очень много. Их с Раисой тандем он считал наиболее приемлемой для себя формой взаимодействия пары, когда равноправие партнеров заложено в основу отношений изначально, при этом каждый выполняет свою функцию. Виктор всегда считал, что полноценное воспитание детей возможно лишь в семье, где царят гармония и счастье. Вторым краеугольным камнем воспитания он считал личный пример родителей. Работая в полиции, он регулярно сталкивался с людьми, которых неправильно воспитали, не заложили им нравственные ориентиры, отторгающие саму идею совершения преступления. Не карательные меры, а профилактика – и все начинается в семье. И можно до хрипоты рассказывать ребенку насчет «хорошо-плохо», но ребенок будет поступать так, как поступают родители.

Или же вообще в грош родителей не ставить, потому что их образ жизни вызывает презрение.

Виктору было важно знать, что его дети уважают их с Раисой как родителей и как просто людей, делающих свое дело профессионально и старательно. Не торгуя совестью и не ломая чужие жизни в угоду какому-то своему интересу.

Именно потому оставить Никиту Радецкого один на один с его бедой Виктор не мог. И да, теперь его семья вынуждена скрываться, но, не начни он копать вокруг Никиты, не набрел бы на череду подозрительных смертей. А ведь кое-кто из списка комиссии генерала Радецкого еще жив. Хотя, судя по всему, это просто вопрос удачи. И генерал что-то подозревал, не мог не подозревать. Потому его убили, какой там сердечный приступ.

Виктор достал из холодильника судок с жареным мясом, за ним – зеленую эмалированную кастрюлю с супом. Раиса не любила этой моды на стальные кастрюли, ей были по душе эмалированные расписные бока, а потому время от времени она просто покупала новый набор кастрюль, и все.