Преступление без наказания

– Да, это популярный вопрос. Идея романа пришла ко мне неожиданно. Это случилось во время моей командировки в провинциальный, затерянный в недрах России городок Воткинск.

Бомж еще подался вперед. Весь превратился в слух.

– Пару лет тому назад я оказалась в составе бригады художников, расписывающих Благовещенский Храм в Удмуртии – тот, в котором крестили композитора Чайковского. Мы обнаружили старые, истертые росписи на разрушенных стенах, которые в советские времена почти все были утрачены. Я много узнала тогда о глубинке Удмуртии, о местных традициях и познакомилась с удивительными людьми, которые силой своей веры могут сами творить чудеса, возвращая к жизни картины, иконы. А ведь на это тратятся годы! Я как раз писала заказную статью о семье Чайковского для журнала, в котором работала. Информации, которую я насобирала в экспедиции, оказалось так много, что ее хватило на целый роман. Мне почти не пришлось ничего делать – просто перенести на бумагу то, что я видела, о чем слышала.

– Не скромничайте. Ваш роман получил множество положительных рецензий. Этого бы не случилось без явного таланта.

– Или явного везения, – возразила девушка. – Мой роман попал в обойму случайно.

– Как говорят критики, вы смогли вскрыть истинные причины гениальности. Причем не только Чайковского, но и любого талантливого человека. Некоторые психологи и даже психиатры, такие как, – журналист перечислил несколько громких фамилий, – соглашаются, что выводы, которые вы сделали в своем романе, приближены к правде. И даже говорят об открытии родовых условий появления одаренности, что позволяет предположить, что не за горами то время, когда в клетку обычной человеческой ДНК можно будет внести точечное изменение, чтобы вырастить гения.

– Когда я писала роман, я об этом не думала. Мой роман не о Чайковском. Но в нем я постаралась передать атмосферу того времени и места, описать те события, которые могли происходить с людьми, окружающими маленького гения. Важен личный опыт человека: сказки, которые рассказывала ему на ночь няня; песни, которые слышались за окнами; его собственные детские страхи и потрясения. Все оказало влияние на формирование маленького человека. А еще, говорят, некоторые психические заболевания тесно связаны с гениальностью. Чайковский, как и его дед, страдающий эпилепсией, частенько погружался в «сумеречное состояние», предшествующее припадку. Так случилось, что на родине Петра Ильича мне довелось повстречаться с людьми невероятно талантливыми, но при этом носителями того же заболевания, что и у самого композитора.

– Наверное, поэтому некоторые сцены в романе вышли такими реалистичными, – вставил ведущий.

– Наверное, – легко согласилась Елена.

– Спасибо за ваши ответы! Было интересно узнать историю создания романа. А сейчас я передаю микрофон Александру Лесину, любимому многими нашими зрителями артисту и режиссеру, который прочтет для наших зрителей стихи поэтов Серебряного века.

Камера поползла по залу, заполненному картинно улыбающимися людьми, и остановилась на кресле в первом ряду, в котором благодушно раскинулся знаменитый актер. Вдруг в микрофоне раздался робкий голос девушки-автора:

– Позвольте добавить еще пару слов? – камера подпрыгнула и опять показала неожиданно взволнованное лицо девушки.

– Конечно, – удивленно пробормотал ведущий.

Девушка продолжила:

– Я хотела поблагодарить тех людей, которых повстречала в Воткинске. Они чудесные. Простые и сложные одновременно, духовные и душевные. Я скучаю по ним.

Ведущий еще что-то говорил, завершая интервью, жал девушке руку, прощался, так, чтобы уже наверняка. К микрофону пригласили актера, который тут же вошел в роль, гребенкой руки разлохматил белокурую гриву волос и, приосанившись, начал декламировать переливчатый стих.

Передача закончилась. «Спортсмен» отошел в угол и присел на отдельно стоящий стул. На экране поползли титры, затем забубнил монотонный голос ведущего новостей: «В эфире новости Удмуртии. Сегодня в Воткинске произошло событие, всколыхнувшее православный мир. Неизвестные похитили икону 1750-го года Святителя Николая Ростовского, которой был освящен город и завод. Полиция считает произошедшее не кражей, а актом вандализма, так как сама доска осталась нетронутой, исчезло только изображение. Прихожане видят в этом предзнаменование конца света. Полиция ищет свидетелей происшествия. Напомню, что это второй случай, когда в Благовещенском соборе исчезает чудотворный образ. Первый случай произошел около года назад. Тогда был утерян образ с иконы Спасителя, входящего в триптих исторических икон города Воткинска и Удмуртии».

На экране возникло встревоженное лицо священника, призывающего народ не поддаваться панике и не верить в мистику.

Коровьев перестал есть, внимательно выслушал новость и задумался, стараясь вспомнить что-то важное. Великан-бомж из своего угла речь диктора не услышал. Он достал аккуратно завернутую в газетную обложку книжку, перевернул первую страницу, задержав взгляд на фотографии автора. Мелькнуло облако волос и овал нежного лица. Перекинув несколько листов, он остановился и углубился в чтение, ничего не замечая вокруг.

Елена Шмуляк

Роман «Большая Вода»

Глава 1

«– Ишь ты… Но-о! А, чтоб тебя! – мускулистый рыжий парень в белой рубахе с развязанным воротом пошлепал по морде статного коня каурой масти. Ссыпал в ясли шелестящий овес. Жеребец потянулся к зернам, подрагивая теплыми ноздрями, втягивая воздух. Пахло терпким разнотравьем.

– Хороший, мака… – конюх гладил по морде лошадь.

Она, пофыркивая, мягкими губами осторожно брала зерно горсть за горстью. Шелковая шерсть лошади лоснилась. Грива была вычесана волосок к волоску. Мускулы перекатывались под нежной кожей. Они были похожи – конюх и конь – оба молодые, нетерпеливые. Оба рыжие с вычерченными формами, мышцами, жилами, большими глазами и животным норовом.

Янтарь наелся и развернулся к конюху. Ткнулся мордой в плечо и тихонько заржал.

– Ладно-ладно, уговорил.

Казалось, они понимали друг друга без слов.

Мужчина положил на коня седло, перекинул стремена, мягко провел сквозь нервные губы удила. Янтарь нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Ждал ветра, бьющего в ноздри, движения. Конюх вывел лошадь во двор, где в выгребной куче, в навозе, от которого поднимался пар, копошились куры, громко ссорились воробьи. Легко вскочил на коня, мгновенно слился с ним и помчал по дорожкам усадьбы, напугав хромоногую бабку Устинью, шедшую со двора с ушатом. Немного поджав бока лошади стременами, перевел Янтаря в прыжок-полет, перемахнул жердяную изгородь, окаймляющую усадьбу, взял в галоп. Копыта коня выдирали молоденькую травку из рыхлой жирной земли и оставляли глубокие следы, быстро наполнявшиеся талой водой. Рыжий человек и рыжий конь слились в одно целое. Казалось, это святой Георгий скачет верхом. Получеловек-полуконь повернул обратно к усадьбе, замедлил бег. Василий скатился с лошади, скинул рубаху и отер с коня пот. Не торопясь, повел Января к главным воротам усадьбы, вошел во двор.

На крыльцо господского дома вышла миловидная девушка лет семнадцати в белом простом платье и переднике. Она, сложив ладошку козырьком и прислонив ко лбу, против солнца смотрела на дивную пару: загорелого мускулистого конюха и рослого под стать ему коня.

– Милая сердцу Онисья, привет тебе! Нас ждешь? Покатать? – лицо Василия светилось радостью. Парень поигрывал мускулами, глядя на девушку.

Онисья состроила строгую физиономию и таким же строгим голосом ответила:

– Ох, Василий, тебе бы все шуточки. А вот тебя кличут казаки встречать хозяина. Поедешь иль нет?

Василий сразу поджался:

– Дуреха, конечно, поеду. Я, считай, главный конюх. Сейчас что ли?

– Ну да, у нас такой переполох в доме. Все прибираем. Ждем-с, -девушка невзначай повернулась в профиль, продемонстрировав мягкую розовую щечку. Василий, недолго думая, взбежал на крыльцо, обхватил стан горничной и расцеловал прелестницу. Она даже ойкнуть не успела.

Василий отпустил девушку, кинул поводья подошедшему невысокому и плюгавенькому человечку, второму конюху:

– Федь, подержи, я рубаху поменяю.

Онисья одернула платье, погрозила кулачком рослому парню. Было видно, что она не злится. Повернулась, фыркнула и вбежала в дом, грохнув дверью. Маленький человечек посмотрел ей вслед. Потом повернулся к Янтарю и с удовольствием стал гладить коня по крупу.

Василий зашел в денник, кинул мокрую рубаху в угол на свой сундук и натянул свежую, сохшую здесь же под козырьком крыши.

Удивительной судьбы был этот молодой человек. Родители его умерли от горячки, которая косила десяток лет назад удмуртский край. В восемь лет мальчишка остался один. Его взял к себе в дом дядька, который служил при управляющем заводом главным конюхом, и Василий стал помогать с животными. Работа у него спорилась. Мальчишка чистил денники, купал жеребцов, вычесывал. Делал все легко, с удовольствием, как будто родился с призванием взращивать коней. Васька оказался общительным, смышленым и быстро прижился при дворе. По просьбе барыни, сдружился с болезненным барчуком на год младше себя, сделался его товарищем по играм, научил верховой езде. Хозяйка радовалась влиянию Васьки на сына: тот в присутствии крепостного мальчишки становился храбрее. Когда наступила пора школьных занятий, барыня предложила Василию приходить на уроки. Так крепостной Васька научился читать и писать. Особо поразили парнишку уроки географии. Как-то, рассказывая про Кавказ, учитель обронил, что ежегодно в Тифлисе проводят международные скачки. Увидев, как загорелись у мальчика глаза, учитель оставил его после урока и рассказал о скачках все, что знал сам. С того дня у Василия появилась цель в жизни – добраться через Москву или Санкт-Петербург и далее, до Тифлиса, где проходили те самые скачки, выставлялись лучшие кони, выигрывались и спускались состояния. Через несколько лет управляющий сменился, молодой барин уехал с родителями в Санкт-Петербург, и Василию пришлось оставить учебу. К этому времени Ваське было уже тринадцать. Он стал незаменимым помощником на конюшне, а еще через пару лет получил место второго конюха. За веселый нрав его любили все дворовые. Девушки с удовольствием танцевали с ним, выделяя из толпы парней. Казалось, весь город ходил у него в друзьях.

Но особенно Василий был близок с иконописцем Андреем, юродивым. Дружили с малых лет. С тех самых пор, как Василий прогнал деревенских мальчишек, у которых была забава – швырять камнями в сироту до тех пор, пока тот не забьется в падучей. Однажды Васька увидел, как травили юродивого, и разогнал шайку-братию, пригрозив, что в следующий раз возьмет хлыст и отходит тех, кто с первого раза не понял. Василия уважали, знали, что слово сдержит. После того случая мальчишки от Андрея отстали. Андрей же, как только в себя пришел, взглянул своими голубыми глазами на Василия и сказал: «Спаси тебя Господь, до самой моей смерти теперь быть тебе моим Хранителем».

Родители Андрейки и младшая сестренка погибли во время деревенского пожара, когда сам Андрей был в церкви. Родственники отдали мальчонку в монастырь послушником. Андрей прикипел душой к монаху, которого настоятель благословил писать иконы. Вначале мыл полы в его мастерской, потом чистил кисти, готовил краски. Андрейка мог часами тереть минералы, чтобы добиться нужной консистенции красящего порошка. По шесть часов без перерыва мог мять золото с гуммиарабиком[6 - Золотая краска шла для росписи иконы. Гуммиарабик – смола, применяемая как связующее для изготовления творенного золота, используемого для росписи иконы. Используют, как правило, смолу арабской акации.] Когда подрос, ему стали доверять подготовку досок для икон: строгать, сушить, наносить рыбий клей, варить левкас[7 - Материал из натурального мела и клея, применяемый как основа в иконописи.]

, шкурить. Доски получались ровные, аккуратные. А после Андрейка уже и сам стал работать красками. Вначале по прописи цировкой[8 - Острый, как игла, инструмент для переноса рисунка.] переносил будущий рисунок иконы, потом обводил железной краской, раскрывал в цвете. Расписывал, золотил. Прошло два десятка лет, и мальчик стал настоящим иконописцем. Богомазом, как говорили простолюдины. Андрею выделили мастерскую рядом с городской церковью. Там он и жил, помогал на службах. Люди его подкармливали, любили. Его болезнь и неожиданные припадки закрепили за мальчиком нехитрую славу презренного, ума лишенного. Юродство Христа ради в России почиталось за подвиг. Иконы у юноши получались духовными, бесстрастными, взирающими с пониманием и прощением на людей. Так и Андрей прощал своих обидчиков и насмешников.

Ваське нравилось заходить в мастерскую художника и наблюдать за тем, как рисует мастер. Иногда Андрей вскидывал на Василия глаза и громко вещал: «Быть убитым, быть убитым». Кому быть убитым, узнать не получалось. Когда Андрейка опять говорил эту фразу, Василий отвечал: «Чему быть, того не миновать». Странная это была дружба: Василий, не верящий в Христа удмурт,и Андрей блаженный, разговаривающий со своим Богом, как с живым, начинающий день с молитвы, и ей же заканчивающий. Строго говоря, язычником Василий не был, потому что, как и все жители села, принял крещение.Как-то согнали всех на центральную площадь. Вышел поп. Что-то побубнил себе под нос. Затем староста зачитал вслух бумагу, в которой значилось, что все деревенские теперь – христиане, и каждому присвоено новое имя, которое надлежит использовать взамен старого. Старики даже и не поняли ничего: кто не слышал, кто по-русски не понял, а кто понял – сделал вид, что не согласился. Велели в куалу[9 - Куала – отдельно стоящее у удмуртов строение для моления и приношения жертв, с земляным полом и очагом.] не ходить, своим богам не молиться, посещать церковь. Староста сам был не рад тому, что читал. Огласил грамоту, свернул, отдал господам офицерам. А сам тихонько плюнул в сторону и затерялся в толпе. Василий тогда маленький был, откликался на имя Кайсы. Новое русское имя ему понравилось больше. Так и стал удмуртом с русским именем.

Иконописец обладал даром предвидения. Говорил о том, что ему являлось, иносказательно, чтобы и не пугать людей открывшейся правдой, и заставить задуматься. Он мог во время службы закричать на весь храм, что монах, ведущий службу, накануне в постный день водку пил. Вроде и рассмешил всех, но монаху указал, что грех его Богу виден. Или перед причастием схватить за руку человека и вытянуть его из очереди со словами: «Тебе нельзя, тебе нельзя, ты ж про воровство не исповедался!».

К его словам прислушивались. Иногда нарочно приходили за предсказаниями, но тогда парень молчал, ничего из него нельзя было вытянуть. А иногда сыпал на людей словами. Главного инженера, молодого офицера Москвина, при встрече называл бабником. Местного конюха Федора ругал по чем свет иродом, главного полицмейстера как-то обозвал шкурой продажной и убивцем и потом не раз это повторял. Люди смеялись, передавали услышанное из уст в уста.

Была у друзей общая страсть: оба любили животных. Василий часами рассказывал убогому про свою мечту: заняться разведением коней орловской породы – и про любимого коня Янтаря. А Андрейка на эти рассказы отвечал: «Всякое дыхание славит Господа», – рассыпая крошки по полу. «Для домашнего мыша», – говорил он, расплываясь в улыбке. Мышонок у него был дрессированный, ходил за кусочком хлеба на задних лапках и прибегал по зову-свисту.

На развозе, где дорога в Пермь разделялась на две, стоял небольшой отряд казаков. Невысокие, в синей форме, с красно-черными погонами и красными лампасами на штанах, они смотрелись ладно на низкорослых местных лошадках. Среди них выделялся Василий в белой рубахе и черном подпоясанном армяке на высоком, янтарного цвета коне.

Мужики переговаривались. Один из казаков с седыми усами обращался к молодому наезднику: