Тайная капитуляция

Политика кнута и пряника по отношению к отдельным генералам позволила Гитлеру крепко держать в руках некоторых из них. Когда генерал вел себя хорошо и доставлял Гитлеру удовольствие, его награждали похвалами, орденами, производством в фельдмаршалы, а в некоторых особых случаях деньгами и даже огромными поместьями. Лестью и подкупом Гитлер привязал к себе генералов даже сильней, чем присягой. Когда генерал не удовлетворял Гитлера, его безапелляционно снимали с командных должностей, а если он не повиновался, отдавали под военный суд. Иногда приговаривали к тюремному заключению, иногда казнили или позволяли совершить самоубийство, как было с Роммелем[3 - В течение недели после высадки в Нормандии фельдмаршалы фон Рундштедт и Роммель дважды встречались с Гитлером и откровенно высказывали ему свой прогноз об окончательном исходе битвы на Западном фронте, надеясь достучаться до маниакально запертого разума фюрера и склонить его к отступлению или к началу переговоров. Разумеется, все было бесполезно. И тем не менее они пытались. Гитлер уже разглагольствовал о сверхразрушительном чудо-оружии, и его нельзя было сдвинуть с места. Тогда Роммель задумал тайный план встречи с Эйзенхауэром или Монтгомери для обсуждения возможности сепаратного перемирия на Западе. Однако ему не удалось осуществить свой план. В середине июля Роммеля из строя вывела серьезная автокатастрофа, случившаяся из-за воздушного нападения самолетов союзников на его штабной автомобиль. Вскоре после этого по предложению Гитлера Роммель покончил с собой, поскольку он одобрил заговор генералов, хотя и не принимал в нем личного участия.].

Поскольку военные сыграли в неудачной попытке покушения ведущую роль, после провала заговора генералы все вместе или каждый в отдельности практически утратили возможность влиять на ход войны как с помощью прямых обращений к Гитлеру, так и посредством каких– либо действий за его спиной. Их предательство фанатично настроило Гитлера против военного сословия. Даже генералы, не участвовавшие в заговоре, вынуждены были опасаться того, что малейший намек на нежелание выполнять приказы фюрера будет истолкован как свидетельство измены и повлечет за собой соответствующее наказание.

После 20 июля, помимо ближайших личных советников вроде Бормана и Геббельса, Гитлер почти полностью полагался только на СС как в вопросах проведения своей политики, так и в плане личной безопасности. Военные были дискредитированы и обесчещены. Он не желал выслушивать генералов вермахта. Им позволялось находиться в его присутствии, только если они сдавали личное оружие. Ведь именно офицер вермахта, полковник Клаус фон Штауффенберг, 20 июля пронес в своем портфеле бомбу на совещание в бункере. По приказу Гитлера расследованием сложного и широко разветвленного заговора руководили шеф СС Гиммлер и его непосредственный подчиненный Эрнст Кальтенбруннер, начальник РСХА (Управления имперской безопасности), конгломерата, отвечавшего за безопасность формирований СС, среди которых были тайная полиция (гестапо), секретная служба разведки как внутри Германии, так и вне ее (СД) и тайная полиция оккупированных территорий (сипо).

В Берлине за участие в заговоре гестаповцы повесили фельдмаршала Эрвина фон Вицлебена, который одно время командовал всеми германскими армиями на Западном фронте (1941–1942 гг.), и еще семь высокопоставленных офицеров.

Единственная гордая и независимая германская служба военной разведки, абвер, стала подчиняться тайной иностранной разведслужбе РСХА под руководством Вальтера Шелленберга. Глава абвера адмирал Канарис был брошен в концентрационный лагерь, а позднее казнен эсэсовцами.

Все войсковые штабы заполонили информаторы гестапо, лизоблюды и личные фавориты Гитлера, вроде генерала Вальтера Моделя, который в августе 1944 г., сменив фон Клюге, принял командование Западным фронтом и приглашал в свой штаб офицеров СС в доказательство своей верности фюреру. Осуществление тактики «выжженной земли» и полного истребления, в случае неминуемого поражения, было доверено специальным подразделениям СС. Гитлер хорошо знал, что он не может доверить выполнение такого задания сентиментальным трусам из вермахта. Рейхсфюрер СС Гиммлер был назначен на новую для него должность главнокомандующего армией на территории Германии, а это означало, что на последней стадии обороны самой Германии войска СС будут играть главную роль.

Такое господство СС в конце войны вело, прежде всего, к управлению силами тайной полиции и за счет постоянной угрозы индивидуального наказания. Если раньше генералы были связаны только присягой, то теперь – страхом за свою жизнь: раз Гитлер безжалостно уничтожает роммелей, вицлебенов, канарисов, то почему мне чувствовать себя в безопасности?

Таким образом, ситуация была чревата смертельной опасностью для тех, кто склонялся к достижению мира. Выжившие генералы, из тех, кто теоретически был способен организовать локальные капитуляции, теперь оказались либо беспомощны, либо слишком запуганы. Главная составляющая контроля над Германией, СС, совершенно была той кликой, которую союзники в последнюю очередь могли рассматривать как глашатаев капитуляции и чью ликвидацию и наказание считали одной из первостепенных задач. С учетом такой обстановки в высших нацистских кругах к концу 1944 г. стало очевидно, что немецкие генералы не собираются капитулировать вопреки приказам Гитлера или за его спиной – если бы только это не удалось сделать, не рискуя быть ликвидированным.

Несмотря на такие пессимистические перспективы добиться мира раньше, чем будет убит последний немец, осенью 1944 г. в Берне у нас появилась идея, основанная на убеждении, что остались еще немецкие генералы, которые не верят в обещания Гитлера и которые были бы рады капитулировать, если бы мы смогли обеспечить им достаточную личную безопасность. Центральным моментом нашего плана был поиск таких командиров, налаживания с ними тайного контакта и создания таких условий, при которых их сдача могла быть осуществлена, стремительно и тихо, раньше, чем длинные руки Гитлера и СС смогли бы дотянуться до них самих и до их штабов.

После того как немцы были выбиты из Южной Франции и американские войска вышли к швейцарской границе, наша миссия в Берне установила связь со штабом американской 12-й армейской группы и 7-й армией во Франции. Я имел обыкновение встречаться с начальниками разведки этих частей, генералом Эдвином Л. Сайбертом и полковником (ныне генерал-лейтенантом) Уильямом Квинном, где-нибудь во Франции рядом со швейцарской границей, чтобы передавать им свежую информацию о ситуации в Германии.

Во время одной из таких встреч в Понтарлье, в Юрских горах, Гаверниц, который обычно сопровождал меня на этих встречах, предложил генералу Сайберту нашу идею: попытаться одержать бескровную победу, установив контакты с вражескими генералами. Примерно десять дней спустя мы получили телеграмму из штаба 12-й армейской группы в Люксембурге. Гаверница приглашали приехать, чтобы подробнее обсудить рекомендации, сделанные в Понтарлье.

Ко времени разговора Гаверница с генералом Сайбертом в Люксембурге союзники взяли в плен огромное множество немцев. Многие из них содержались во Франции и Бельгии, а некоторые из наиболее высокопоставленных находились в Англии. Среди них, как мы считали, могли быть горячие антинацисты, которые, получив соответствующие возможности, были способны реально помочь скорейшему завершению войны. Наш план состоял в том, чтобы отыскать таких людей и заручиться их поддержкой в тщательных поисках немецких командиров на Западном фронте, которые могли пожелать сотрудничать в таком предприятии. Кроме того, в нашем плане содержалась схема решения проблемы того, как физически добраться до германских командиров, с которыми можно было бы обсуждать вопрос о капитуляции. Схема предполагала переброску за линию фронта пленных младших офицеров под видом бежавших из плена.

Гаверниц представил эти идеи генералу Сайберту. Вопрос заключался в том, где начать. Было почти невозможно раздобыть надежную информацию о настроениях германских генералов, командовавших различными секторами Западного фронта. Многие из них были смещены и заменены другими офицерами в ходе неотвратимого отступления немцев из Франции и в результате событий 20 июля. Гаверниц в предварительной беседе с генералом Сайбертом в качестве нужного нам человека назвал генерала графа Герхарда фон Шверина. Гаверницу довелось узнать, что Шверин противился развязыванию нацистами войны, и были все основания считать, что он находится где-то на Западном фронте. Это дало делу толчок. Сайберт вспомнил, что совсем недавно слышал это имя. Он приказал нескольким штабным офицерам разобраться в вопросе, и они доложили, что до недавнего времени Шверин командовал 116-й танковой дивизией, дислоцированной в Ахене. Ходили слухи, что он объявил Ахен открытым городом, но каким-то образом был отстранен от командования, после чего город стал ареной жестокой битвы. Получалось, что эти факты совпадали с изначальными предположениями Гаверница в отношении Шверина и заслуживали дальнейшего изучения. Сайберт согласился. Он дал указание подполковнику (ныне полковнику) своего штаба Е.С. «Баду» Ли работать вместе с Гаверницем и направил его в Ахен, находившийся тогда в руках американцев, выяснить обстоятельства этой истории.

В руинах Ахена Гаверниц и Ли расспросили немало чудом выживших немецких жителей и составили общую картину из следующих фактов.

Ахен был первым крупным немецким городом на пути наступающих войск союзников в самой Германии. Возможно, по этой причине Гитлер приказал защищать его до последней капли крови, сделав образцом германской стойкости и продемонстрировав союзникам, что их ждет дальше. Несмотря на его приказы, Шверин оповестил горожан, что намерен отступить без боя и объявить Ахен открытым городом, чтобы спасти его от уничтожения. Он был в состоянии это сделать, потому что нацистские чиновники, напуганные тем, что город вот-вот будет осажден американцами, бежали, так что Шверин полностью контролировал ситуацию.

Жители, которым чуть раньше нацисты приказали эвакуироваться из города, встретили известие о решении Шверина взрывом восторга. Для осуществления намеченного плана Шверин попытался сообщить о своих намерениях командованию американской Первой армии, которая остановилась невдалеке от Ахена. Однако в течение трех дней не было видно никаких признаков наступления американцев, поэтому нацистские бонзы вернулись, арестовали жителей, сотрудничавших со Шверином, и донесли на него военному руководству. В результате Шверину было приказано сдать командование и явиться в штаб его армейского корпуса.

Он так и сделал, но, понимая, какая судьба может быть ему уготована, попросил разрешения вернуться к своим войскам и попрощаться с ними, что ему было позволено. На самом же деле Шверин надеялся задержаться там на несколько дней, пока не подойдут американцы. На следующий день внезапно появился отряд немецкой военной полиции и окружил ферму, на которой располагался штаб Шверина. Полиция явно была намерена арестовать его. Офицеры Шверина заняли на ферме круговую оборону с автоматами в руках. В случае попытки ареста Шверина его войска готовы были открыть огонь. Вся эта история, хотя и завершившаяся столкновением, не имела прецедентов ни на одном из германских фронтов Второй мировой войны.

После того как в течение трех дней ожидаемое американское наступление так и не началось, Шверин отказался от своих планов и от командования и вернулся, как и было приказано, в штаб корпуса. К счастью, он избежал сколько– нибудь серьезного наказания, поскольку один из главных военных следователей-офицеров по этому делу, несогласный с требованием Гитлера сражаться до последней капли крови ценой гибели гражданского населения, с симпатией относился к замыслу Шверина.

13 октября 1944 г., когда американский VII корпус наконец ворвался в Ахен, бои в самом городе продолжались восемь дней, прежде чем немцы были вынуждены сдаться, и то лишь после того, как последний оплот защитников города, отдельное здание в центре города, американцы превратили в щебенку методичным огнем прямой наводкой из 155-миллиметровых орудий. Город лежал в руинах. Гитлер шел своим путем.

Гаверниц едва ли смог бы найти лучший пример в поддержку наших предложений. Сумей Шверин вступить в контакт с американцами, сражения можно было бы избежать, и были бы спасены и город, и тысячи жизней с обеих сторон. Проблема состояла в том, как найти таких людей, как Шверин, и обеспечить для них возможность успешно предпринять необходимые шаги.

Генерал Сайберт все понимал и предложил свою полную поддержку. Недавно взятые в плен немецкие генералы были единственным надежным источником информации о своих коллегах, еще сражающихся на фронте. Если бы нам удалось отыскать пленников с антинацистскими убеждениями, появилась бы возможность узнать от них о людях, подобных Шверину, среди действующих немецких генералов. Поэтому Гаверниц вместе с полковником Ли решили проехаться по нескольким крупным лагерям военнопленных и поискать подходящих немецких офицеров. В лагере в Ревене, Бельгия, Гаверниц, после тщательного изучения, выбрал двух перспективных кандидатов: генералов Ганса Шефера и фон Фельберта. Оба открыто выражали неприязнь к нацизму и согласились составить списки своих коллег, которые могли бы склониться к капитуляции. Оба желали стать членами чего-то вроде консультативного комитета из антинацистски настроенных генералов, действующего в согласии с союзниками[4 - Хотя в наши планы не входило создание подобных комитетов, сразу вспомнился поддерживаемый Советами комитет «Свободная Германия» фон Зейдлица, состоявший из пленных немецких генералов и офицеров, которые переменили образ мыслей на советский. Русские в итоге успешно использовали эту группу как рупор своих идей при последующей советизации Германии, а не в целях убеждения немцев в необходимости капитуляции. Фон Зейдлиц был одним из генералов фельдмаршала Паулюса, взятых в плен под Сталинградом.].

Гаверниц выдвинул план формирования группы советников из пяти немецких генералов. Двое уже были найдены. Предстояло найти еще троих. Сайберт предложил Гаверницу и Ли поехать в Англию, где содержалось значительное число высокопоставленных генералов.

Для британцев наша идея, в общем, не была в новинку. Из множества немецких генералов, прошедших проверку в британской разведке, они уже отобрали пригоршню таких, чья твердая антинацистская позиция представлялась достаточно убедительной.

Эту небольшую группу пленников собрали возле Лондона. Согласно сведениям британцев, генерал Бассендж, который часто выступал от лица группы, был, без сомнения, самым способным и наиболее настроенным на сотрудничество в борьбе с нацистами. Он уже пробовал помочь британцам склонить к капитуляции немцев, оккупировавших острова в Ла-Манше. На британском военном корабле Бассендж приблизился к берегу острова Джерси и попытался обратиться к немецким оккупантам с помощью мегафона. К сожалению, немецкий командир ответил на призыв Бассенджа залпом из тяжелых орудий. Но эта попытка, по крайней мере, продемонстрировала желание Бассенджа действовать, хотя и обнаружила явную неготовность врага к капитуляции. Конечно, в данном случае обе стороны действовали чересчур открыто. Инцидент подтвердил то, что мы уже знали: любые шаги к капитуляции должны производиться в обстановке величайшей секретности. Нельзя надеяться на успех, мегафоня о своих намерениях или размахивая белыми флагами, – деликатное дело, выставленное напоказ, не может не провалиться.

При личной встрече Бассендж произвел на Гаверница впечатление человека, вполне подходящего для того, чтобы возглавить наш проект. Бассендж уже сформулировал собственные планы свержения Гитлера и убеждения германских армий сложить оружие. Они были несколько романтичней наших, с расчетом на радиообращения, заброску связных на парашютах и массовое разбрасывание с самолетов листовок с предложением капитуляции и пояснениями, как ее осуществить. Но самым важным, с нашей точки зрения, были желание Бассенджа сотрудничать, его убежденность в бессмысленности продолжения войны и его интеллектуальное превосходство над прочими пленными генералами.

Следующим шагом, одним из самых трудных, было обеспечение нашему проекту поддержки самого высокого военного и политического руководства союзников. И вот, несколькими днями позже, в начале декабря 1944 г., на совещании в штабе генерала Эйзенхауэра Гаверниц, при поддержке генерала Сайберта, изложил свой план. План предполагал создание возглавляемого генералом Бассенджем комитета из пленных немецких генералов, который рекомендовал бы союзному командованию пути и средства установления контактов с еще сражающимися немецкими командирами, которых можно считать убежденными антинацистами и которые с симпатией относятся к идее капитуляции. В роли посредников было предложено использовать пленных младших офицеров, якобы бежавших из плена.

Прошло несколько недель, и наконец из Вашингтона был получен ответ, извещавший, что после рассмотрения на высоком уровне проект был отвергнут.

Западные союзники не предполагали использовать германских милитаристов для нанесения ударов по германскому милитаризму. Мы это понимали, даже несмотря на то, что это был не самый практичный подход к проблеме капитуляции Германии. Еще одной причиной негативной реакции послужила битва в Арденнах, вклинившаяся между началом наших переговоров с генералом Сайбертом и получением ответа. Вашингтон теперь был совершенно убежден, что немцы будут сражаться до конца, что добровольная капитуляция крайне маловероятна, – и в военном угаре, охватывавшем тогда союзников при одной мысли о немцах, может быть, даже не очень-то и стремился позволить нацистам легко выйти из игры.

Однако попытка была не напрасной. Наши сведения о Шефере, Фельберте и Бассендже, по крайней мере, показывали, что, несмотря на избиение генералов после 20 июля, в германской армии еще остались люди, которые понимали, что капитуляция – единственный выход для немцев. Кто были эти люди и где их можно было найти, оставалось вопросом – на который мы вскоре получили ответ, но совсем не тот, какой ожидали.

Глава 4

Искатели мира

В течение осени 1944 года, пока мы развивали идею добиться капитуляции на Западном фронте посредством убеждения, нас стало беспокоить некое шевеление к югу от нас, какие-то изменения политического климата в Северной Италии. У нас на тот момент не было свидетельств того, что раздающиеся из Берлина призывы стоять насмерть менее популярны в немецких войсках на итальянском фронте, нежели на Восточном или Западном фронте. Напротив, мы полагали, что им отводилась особая роль в защите того самого альпийского бастиона, на который нацисты рассчитывали как на последнее убежище, и что именно это было одной из основных причин их упорного сопротивления в Северных Апеннинах. Тем не менее в доходивших до нас из Италии слухах, в сообщениях посланцев стало всплывать слово «мир». Мы были еще слишком подозрительны для старта, а подозрительными сделало нас то, что заинтересованной стороной чаще называли СС, а не армию. Так оно и шло, мы не проявляли особого энтузиазма, но охотно прислушивались к этим разговорам, в особенности потому, что в качестве посредников и эмиссаров часто появлялись священники. Их искренность не вызывала сомнений, но хотелось знать, чья инициатива стоит за их действиями.

Первый посланник был направлен ко мне высоким католическим сановником из Швейцарии, с которым я познакомился в дипломатических кругах Берна. В начале ноября 1944 г., вскоре после моего возвращения с совещания в Вашингтоне с Донованом, сановник пришел ко мне и рассказал о серьезных попытках группы немцев в Италии обсуждать вопросы заключения мира, которые, к несчастью, как он думал, закончились ничем. Возможно, предположил он, американцы могли бы что-то из этого извлечь.

Затем он подробно рассказал о том, что известный итальянский промышленник Франко Маринотти в прошлом месяце побывал в Швейцарии и сделал от имени немцев определенные предложения британцам. Маринотти, насколько я знал, был президентом крупной местной компании «Сниа вискоза», владевшей большими заводами в Италии. Когда я последний раз о нем слышал, он противостоял попыткам поддерживаемого немцами фашистского правительства Муссолини национализировать крупную индустрию Северной Италии – довольно туманный план, который не двинулся с мертвой точки, а Маринотти за свои старания попал в тюрьму.

Немцы – по моим сведениям, за спиной Муссолини – освободили Маринотти и послали его в Швейцарию ознакомить британцев с планом, содержащим все те же немецкие мечты, с которыми мы встречались и раньше, и особенно часто потом: а именно, что немцы прекратят огонь на западе, если союзники объединятся с ними в борьбе против русских. В качестве подтверждения высокого уровня германской протекции, которой пользовался Маринотти, мне был показан документ, вроде бы исходящий от Вильгельма Гарстера, генерала СС в Северной Италии, гарантировавшего Маринотти свободный въезд и выезд из Италии.

Согласно сообщению из Лондона, британцы, выслушав Маринотти, закрыли перед ним все двери. То есть, как свидетельствовали мои церковные контакты, желаемый канал связи между немцами в Италии и британцами так и не начал действовать. Сановник пришел ко мне узнать, не заинтересован ли я в том, чтобы собрать обломки и ввести в дело Вашингтон. Сообщая об этом в штаб-квартиру, я вполне ожидал получить комментарий в том смысле, что в Вашингтоне вызывает сомнение честность немцев в попытках такого сорта. Я был другого мнения.

Некоторые обстоятельства в странном тайном соглашении Маринотти и руководства СС нас удивляли. Гарстер заверил Маринотти, что за этими поисками мира стоит не кто иной, как Генрих Гиммлер. Правдивы эти заверения или нет, проверить было невозможно, но сейчас мы знаем из немецких документов, захваченных после войны, что в Берлине Гарстер отчитывался о результатах миссии Маринотти Шелленбергу, который стоял в эсэсовской иерархии на две ступеньки ниже Гиммлера. Кроме того, Гарстер был не самым высокопоставленным офицером СС в Италии. Над ним находился генерал Карл Вольф, личный представитель Гиммлера, командовавший всеми силами СС в Италии. Несмотря на это, Гарстер заявил, что Гиммлер действует через него, а не через Вольфа, чье имя действительно тогда еще не фигурировало в этом деле. Мы в то время, конечно, не могли понять эти тонкости в тайных операциях верхушки СС.

Из захваченных немецких документов выяснилось, что в итоге Гарстер сообщил и о моем контакте с церковным сановником. Возможно, священник рассказал о своем визите Маринотти, а тот – Гарстеру. Интересно отметить, как этот генерал СС искажал факт в рапорте в Берлин, видимо пытаясь пробудить интерес у руководства. Он заявлял: «Даллес пожелал, чтобы его проконсультировали [в вопросах установления мира], потому что он вернулся с заданием от Рузвельта установить контакт с соответствующим немецким представителем. Этого представителя следовало найти в кругах СС, так как только контакт с СС представлялся Соединенным Штатам значимым. Работу по контакту предполагалось начать после переизбрания Рузвельта. Целью переговоров было высвобождение американских войск в Европе для использования в Азии. Интересы борьбы с большевизмом были не столь важны для американцев…»

Несколько позже при посредничестве синьора Оливетти, владельца знаменитой итальянской компании по производству пишущих машинок, приехавшего в Швейцарию по делам бизнеса, я встретился с еще одним священником, секретарем кардинала Миланского Ильдефонсо Шустера, преподобным доктором доном Биччераи, который только что прибыл в Швейцарию с секретным визитом. Он преследовал две цели: повидаться со мной и через папского нунция в Берне связаться с Ватиканом от имени кардинала. В тот момент кардинал не мог сделать этого из Милана, отделенного от Рима линией фронта. Мне было сообщено, что кардинал пожелал выступить в роли посредника между немцами и силами итальянских партизан, чтобы избежать дальнейшего кровопролития и разрушений в Италии. Поскольку партизанские силы теперь (после визита руководства КОСИ в штаб союзников) были официально признаны сражающимся подразделением союзных войск, их действия могли, по-видимому, направляться из штаба союзников. Поэтому дон Биччераи был озабочен тем, чтобы я сообщил о плане кардинала штабу союзников в Риме. Одновременно он просил о том же и Ватикан, основываясь на теории, что кашу маслом не испортишь. Суть предложения заключалась в том, что немцы согласились бы не разрушать итальянскую промышленность, коммунальное хозяйство, системы энергоснабжения и вообще все, что не имеет непосредственного военного значения, при условии, что силы партизан, со своей стороны, согласились бы не препятствовать отходу немцев своими нападениями или террористическими актами. Духовные власти предложили свое посредничество между этими сторонами.

Дон Биччераи дал мне экземпляр этого «проекта», как он назывался, – документа довольно необычного. Я по своим каналам связи переправил его просьбу в Рим и вскоре был информирован, что КОСИ и слышать об этом не хочет. Они готовили всеобщее восстание против немцев и не могли от него отказаться. Они страдали и сражались, за ними охотились, их уничтожали, не давая укрытия. Пусть теперь немцы слегка побеспокоятся, что может случиться, если они окажутся в ловушке между силами союзников, напирающими на них с юга, и партизанами, нападающими с тыла и флангов.

КОСИ был намерен сделать все возможное, чтобы показать миру способность итальянцев внести основной вклад в свое освобождение, а не сидеть сложа руки, пока союзники все сделают за них. Командование союзников в Риме, у которого не было оснований для разногласий с КОСИ в данном вопросе и которому было безразлично, как будут спасаться немцы, пытаясь выкупить свою безопасность у партизан или угрожая тактикой «выжженной земли», не делало ничего, чтобы переубедить КОСИ.

Нам было неясно, откуда исходит инициатива данного зондирования обстановки. Было, однако, понятно, что кардинал Миланский, могущественная фигура в церкви, не позволил бы использовать свое имя для этого предприятия, если бы рассматривал его как просто выстрел наугад. Он бы не предложил, как это следовало из документа, чтобы генерал Вольф и фельдмаршал Кессельринг подписали соглашение за немцев, если бы у него не было с их стороны неких подтверждений о заинтересованности в таком соглашении. Какими бы ни были окончательные цели этого предложения, оно, по крайней мере, свидетельствовало, что в высоких нацистских кругах в Италии заваривается какая-то каша, нечто такое, с чем мы еще не сталкивались на других фронтах сражений.

Дон Биччераи посетил меня в конце ноября, а вскоре из секретной поездки в Бельгию, Францию и Англию вернулся Гаверниц, полностью осведомленный о тех препятствиях, с которыми мы столкнулись в попытках продвинуть план подготовки германской капитуляции на Западе. Помимо всего прочего, главным камнем преткновения стали технические трудности в налаживании контактов с антинацистски настроенными немецкими командирами. Но Гаверниц был не из тех, кто легко сдается. Если задача установления контакта через линию фронта на Западе неразрешима, почему бы, подумал он, не попробовать добраться до генералов с тылу, из нашей домашней базы в Швейцарии?

Возможность использовать такой вариант представилась к концу декабря, когда Гаверниц по своим каналам в Швейцарии узнал, что германский консул в Лугано фон Нойрат предпринимает осторожные шаги навстречу. Хотя пост германского консула в Лугано никак не производил большого впечатления, сам Нойрат обладал определенным потенциалом для наших планов, поскольку он был сыном барона Константина фон Нойрата, бывшего германского министра иностранных дел в кабинете Гитлера. Более того, у нас создавалось впечатление, что младший Нойрат сотрудничал с германской разведкой. Возможно, из-за географического положения Лугано, а может, и в силу каких-то других причин он, похоже, пытался играть роль некоего связующего звена между германскими лидерами в Италии и союзниками в Швейцарии. Нам, например, было известно, что он каким-то образом был вовлечен в аферу Маринотти и присутствовал на его встрече с генералом Гарстером в Италии, когда обсуждался план переговоров Маринотти с британцами.

Гаверниц встретился с Нойратом как раз перед Новым годом. Нойрат заявил, что поддерживает прямой контакт с маршалом Кессельрингом, а также с генералами СС Вольфом и Гарстером. Еще более обещающим Гаверницу, который все еще думал об интересах Западного фронта, показалось личное знакомство Нойрата с фельдмаршалом фон Рундштедтом, вторично назначенным германским главнокомандующим Западным фронтом, а также с его начальником штаба генералом Зигфридом Вестфалем и с командующим группой армий «G» на Западном фронте генералом Бласковицем. Получался заманчивый набор высокопоставленных генералов германской армии. Далее Нойрат выразил убежденность, что война для Германии проиграна и продолжать ее – преступление со стороны нацистов. Он заявил Гаверницу, что сам он готов пойти на любой риск, чтобы ускорить окончание войны.

В январе 1945 года Нойрат приехал в Италию и повидался с Кессельрингом, сообщившим, что не следует ослаблять германские армии в Италии для удержания Восточного фронта и что ни он, ни Рундштедт на Западном фронте в данный момент не готовы пойти на соглашение с союзниками. Кессельринг, однако, желал, чтобы Нойрат настойчиво искал возможности заключения мира через лиц, занимающих менее высокие посты, чем он сам. В начале февраля он письмом известил Нойрата, который тогда находился в отцовском имении вблизи Штутгарта, что организовал ему тайную встречу с Вестфалем и Бласковицем для обсуждения вопроса о мире. Эта встреча состоялась ночью 10 февраля в небольшой деревенской гостинице близ Штутгарта. Оба генерала приехали инкогнито. Позже Нойрат в отчете о встрече дал Гаверницу оценку позиции германского военного руководства и стоящей перед ним в настоящий момент дилеммы. Продолжать войну было бессмысленно. В этом согласны были все. Но многим из немецких военных на Восточном фронте, чьи дома уже захватили русские, было больше нечего ждать и оставалось только сражаться. Возможно, некоторые германские дивизии на Западном фронте и согласились бы по предварительному соглашению сдаться в плен вместо того, чтобы сопротивляться или отступать дальше в Центральную Германию. Но как это организовать? И получат ли генералы, согласившиеся сдаться, гарантии того, что после всех стараний и измены Гитлеру союзники потом не будут судить их за военные преступления? Какими были условия для Германии? Какая часть Германии будет оккупирована русскими, а какая западными союзниками? В чем смысл формулы союзников о безоговорочной капитуляции? Будет ли разрешено немецким генералам самим демобилизовать вермахт? Из всего этого Гаверниц вынес единственную надежду на возможность через Нойрата заполучить Вестфаля в штаб-квартиру Кессельринга в Италии, а оттуда тайно переправить в Швейцарию для переговоров с глазу на глаз. Сам Нойрат, как переговорщик, не мог продвинуть дело дальше.

А тем временем, в течение первых двух месяцев 1945 года, мы собирали все больше свидетельств всякого рода специфической деятельности в Италии. Похоже, вновь ведущую роль играла католическая церковь. В январе нам сообщили, что группа германских дипломатов в Ватикане, которой было позволено остаться на своих постах после того, как наши армии взяли Рим, предлагает через Швейцарию наладить контакт с фельдмаршалами Гудерианом и Рундштедтом для ведения мирных переговоров. Одновременно в Риме объявился бенедиктинский священник из Милана, который сумел успешно пересечь боевые порядки и немцев и союзников. Он заявил, что привез послание для папы, которое переправляется через верховного настоятеля ордена бенедиктинцев. Следующая выдержка из послания дает представление о сути дела:

«На шестом году войны немцы обнаружили, что одиноки в борьбе с большевистской Россией. В интересах спасения человечества Германия сейчас надеется, что высшие духовные власти обратятся к англо-американцам, и гарантирует абсолютную секретность любых переговоров с Ватиканом».

В феврале зазвучали новые голоса. В начале месяца один из важных сотрудников швейцарской разведки известил меня, что в Швейцарию прибыл посланец от Шелленберга, начальника отдела иностранной разведки СС (Шестой отдел РСХА), и хочет видеть меня. Послание, которое он привез, содержало интересные, но совершенно нереальные вариации на хорошо известную нам тему. Говорилось, что стабилизация линии фронта в Италии и упорное сопротивление немцев на Западном фронте на фоне их стремительного отступления на Востоке было частью плана открыть Германию для русских. Однако, если бы англосаксы согласились несколько перестроить свою политику безоговорочной капитуляции, немцы были бы заинтересованы в переговорах. Легко догадаться, что у меня не возникло никакого интереса к встрече с этим посланцем. Дело выглядело так, будто Шелленберг готовил новую уловку.

В середине февраля в Швейцарии появился чиновник из германского посольства в Северной Италии, гитлеровской миссии при Муссолини. В разговоре с одним из наших информаторов этот чиновник утверждал, что Кессельринг готов уйти, если союзники предложат приемлемые условия. Через несколько дней в лондонской «Дейли диспач» появилась заметка, в которой говорилось, что Кессельринг вступил в тайный контакт с союзниками. Якобы он намеревался отвести свои войска из Северной Италии, оставив ее города невредимыми, если его солдатам будет позволено вернуться в Германию, чтобы навести там порядок.