Крещатик № 91 (2021)

Кофейщик Адам

– Доброе утро, – говорю я кофейщику.

Юный кофейщик с бритыми висками и модным хвостиком на макушке о чем-то говорит с пожилой женщиной-уборщицей.

– В каждое время года должна быть своя погода, – уборщица со всего размаха бьет веником по розовой плитке, с тоской оглядывая пирамидальные тополя, кипарисы и дубы, зеленые еще 21 октября.

Юный кофейщик Южного города непонимающе кивает.

– Вот я, Адам (уборщица ударяет на первый слог, получается польское Адам), и в Сибири была, и в Иркутске была, морозы пережила в 40 градусов, а ты, Адам, снег-то видел?

Адам кивает, типа видел, видел.

– Ничего ты, Адам, не видел, – подытоживает уборщица.

– Доброе утро, – повторяю я. Мне кажется, что увлекшись разговором о снеге, южные жители Южного города просто забыли обо мне.

Адам вздрагивает, заметив меня.

– Добрый вечер, ой, добрый день, ой, доброе утро, – вспыхивает Адам. Потом поднимает голову и осматривает меня. Почему-то все с первого взгляда видят, что я приезжий.

– Мне американо с холодным молоком, – улыбаюсь.

Адам начинает колдовать около кофемашины.

Татарский музыкант

Отсюда, из далекого Южного города, все происходящее в столицах видится суетным, ненужным, странным, но милым. Вчера вечером наблюдал татарского музыканта, играющего на домбре (или что-то в этом роде). У него не хватало пальцев на руке. Вокруг, нежась осенним теплом вечернего Южного Города, стояли последние туристы и местные жители. Музыкант играл что-то народно-фольклорное, и от этого мне казалось, что он играл здесь всегда. И десять лет назад, и сто лет назад, и даже при греках. Сидел в центре агоры пиликал, приплясывал, а голые греки в белых накидках слезливо вздыхали и спрашивали, почему он не посылает свои стихи в столицу Эсхилу.

Музыкант прекращал играть, закуривал (наверняка в древности тоже что-нибудь курили, нельзя писать музыку и стихи и не курить), обводил древних греков печальным взглядом и отвечал, что этому графоману Эсхилу он не отправит даже туалетную бумагу. Древние греки понимающе кивали седыми головами, бросали древнегреческие монеты с изображением Одиссея и Гефеста и медленно шли к своим женам, которые уже приготовили им черноморскую ставриду и барабульку.

Я вспомнил столицу и понял, что по приезде в Южный город что-то неуловимо изменилось во мне. Мне почему-то стало мучительно жаль всех москвичей, мне стало казаться, что в Москву попадают случайно, возможно, даже насильно, что большинство попавших с удовольствием уедут к морю или в деревни, или в Сибирь, но просто не имеют для этого возможности или сил, или смелости. Я вдруг представил, что каждое утро мэр Москвы усталый и измученный приходит в свой кабинет и не может понять, что он здесь делает. Мэра уже с утра раздражают москвичи, раздражает погода, ему не хочется руководить, его тянет на дачу в осенний подмосковный лес, на тёплую печку, к коту, расстегаям и парному молоку. «Бедный, бедный, мэр», – думал я и никак не мог понять, что же изменилось у меня в душе.

Вадим

Рассвет в Южном городе прекрасен и скоротечен. Я вышел на крыльцо, покурил, покормил кота Басю, который стремительно метнулся к моим ногам, стоило открыть входную дверь. Надо ему купить кошачьего корма, а то он за неделю съел весь запас моих сосисок.

Оделся, пошел по улице Пушкина в кафе купить круасан и выпить кофе. В 7-20 она обычно пустынна, но тут я услышал, что кто-то меня зовет. Дорогу перегородил огромный бритый мужичара.

– А ну иди сюда, – грозно сказал он.

Я оглядел себя с головы до ног. Нащупал в кармане 1000 рублей. К мужичаре идти не хотелось. Как даст по голове кулаком величиной с арбуз, и моя работа будет заказывать мне венок.

Но я подошел. Мужичара засопел и вынул из-за пазухи котенка:

– Котенка хочешь?

Я осмотрел улицу Пушкина, по которой в разные стороны шныряли десятки, если не сотни, кошек и котов. Взглянул на мужичару и покачал головой.

– Не хочешь? Жаль.

Мужичара задумался и произнес:

– Тогда давай сигарету.

Дал ему сигарету. Он расплылся.

– Жаль, – говорит, – хороший котенок, смелый, у нас еще пять штук. Бери.

– Нет, – отвечаю, – спасибо, мне на работу.

– Меня Вадик зовут, я тут живу, если котята нужны, заходи. Попрощался с Вадиком и пошел на работу.

Бармен

В подвале, куда я захожу после работы выпить стаканчик стены расписаны греческими мозаиками. Греки собирают виноград, греки поют песни, танцуют. Говорят, раньше были и фривольные эротические работы, но власть предержащие после ряда эксцессов их убрали.

Я в вине не разбираюсь, поэтому полностью доверяю барменам.

Подошел к барной стойке и говорю:

– Мне вина хорошего, полусладкого.

– Полусладкое хорошим не бывает, – уже удивительно, задумался.

– Тогда коньяка.

– Неправильный ответ, – бармен как-то весело подпрыгивает.

– Не понял, – ну я честно не понял. С какой стати я должен угадывать, что мне пить.

– Если вы хотели полусладкого, то вам нужен портвейн. Сегодня привезли хороший портвейн.

Бармен подмигивает.

– Хорошо, 150 грамм.

– Не 150 а 200.

– У меня нет денег на 200.

– Я налью в долг.

Бармен открывает амбарную книгу и записывает на меня долг.

– Закусывать будете?

– Шоколадку.