Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе

Незаметное появление героя

Итак, к первому сентября в нашем малонаселенном мальчиками классе уже давно все перевлюблялись и успели друг другу надоесть. Душа рвалась, просила сюрпризов, новых впечатлений и наконец была услышана. В наш теперь уже шестой класс пришли сразу трое новеньких!

Слух об их появлении с утра летал по школе, и все девочки класса заранее выстроились вдоль стен группками и томились в ожидании. Всегда надо быть готовой к встрече с судьбой. Вдруг войдет именно тот, кто «в сновиденьях мне являлся» и «незримый был уж мил»? Конечно, я тоже ждала, но скорее как ждут Деда Мороза с подарками. Было волнительно, любопытно, но без предчувствий и с легким налетом иронии. Меня раззадоривала атмосфера соперничества – кому достанется главный приз, кто победит, кто получит самого долгожданного новичка? Я была отличница и любила побеждать. И в этот раз была бы не прочь утереть всем нос. Но что именно сейчас я встречусь с судьбой, мне не верилось. К тому же у меня был друг Заяц, хотя то, что между нами было, как будто не совсем про чувства. В общем, мы ждали. От избытка адреналина щеки горели, руки потели и во рту становилось сухо.

Мальчишки в свою очередь никого не ждали, ничего не предчувствовали. Хотя, может, просто ждали по-своему и лишь делали вид, что им все равно. Старые добрые одноклассники, такие привычные и уютные, как поношенные домашние тапочки, носились по школьному коридору словно умалишенные, скакали друг на друге верхом, устраивая конные бои, падали, кричали – словом, отрывались перед первым уроком нового учебного года по полной программе. Иногда они подбегали к нам с какой-нибудь детской провокацией, явно требуя к себе внимания. От их нарядного по случаю праздничной линейки внешнего вида не осталось следа: колени и локти лоснились, волосы топорщились, пот катился градом. Детский сад… Девочки все-таки взрослеют быстрее. Может, стоит познакомиться с ребятами из старших классов? Они как-то посерьезнее уже, поинтереснее. Никогда раньше в голову не приходила мне эта мысль. Надо приглядеться… Я стала вспоминать мальчиков-старшеклассников, которых видела иногда в коридорах школы, и чуть не пропустила появление новеньких.

Они все трое возникли в конце коридора, и жизнь на миг замерла. Помните старый фильм «Три мушкетера» с Михаилом Боярским? Тогда он был очень популярен. Песни из фильма девочки переписывали друг у друга в песенники, и многие были безответно влюблены в красивых и отважных мушкетеров. Помните самый финал, кадры с титрами? Герои-победители, как в замедленном воспроизведении, под красивую торжественно-печальную песню идут вперед. Ликующая толпа расступается, давая им дорогу. Дойдя до края экрана, они словно смотрят в упор на зрителя и каждый протягивает вперед правую руку – не кому-нибудь протягивают, а нам, простым зрителям, будто мы все вместе. Сильное впечатление – до мурашек. Вот и появление троих новеньких запомнилось мне именно таким – как в замедленном кадре. Прямо кино! Трое мальчиков движутся по школьному коридору в нашем направлении. Кто-то из девочек отводит глаза, кто-то поправляет волосы, кто-то шепчется, кто-то смотрит с вызовом прямо на новичков. Наши мальчики медленно сползают с коней-одноклассников, медленно и смешно поправляют одежду, потерявшую всякий вид в их играх, и медленно, переглядываясь и ухмыляясь, по-хозяйски направляются в сторону новеньких – встречать. Это кино длится какое-то мгновение, но за это время я прихожу в себя от первого впечатления и наконец могу спокойно разглядеть новеньких.

Первым бросился в глаза худой блондин среднего роста со светлыми глазами и непослушной длинной челкой. Сейчас бы сказали, что он вылитый Драко Малфой – на вид нагловатый, бесстрашный, сдержанный и достаточно смазливый. Несколько девочек уже поглядывали на него, загадочно улыбаясь, перешептываясь и хихикая. Вторым был улыбчивый брюнет, с большими, немного навыкате печальными глазами и густыми ресницами. Ростом не вышел, но загадочным взглядом притягивал. К тому же оказался общительным – он первый начал знакомиться с нашими мальчишками.

Третьего я не успела сразу заметить – меня отвлекли подошедшие Заяц с Василием. Заяц в этой всеобщей картине появился только сейчас, возник как из-под земли. Весь его отстраненно-надменный вид говорил, что главный тут он, а новенькие могут подождать. Вообще-то он и правда был главным – бессменным лидером класса вот уже несколько лет. Казалось, новенькие его ни капли не интересуют, хотя украдкой он все-таки поглядывал в их сторону. Как давно мы не виделись с Зайцем! Он подрос за лето – наконец-то стал чуть выше меня. Мне было приятно, что он сразу подошел ко мне. Приятно его внимание. Он начал о чем-то рассказывать. С ним мы умели говорить обо всем и ни о чем одновременно. Как будто просто перекатываешь друг другу темы, как мячики, и получаешь удовольствие от словоговорения, от шуток, понятных иногда только нам, просто от присутствия друг друга рядом.

Но в этот раз все было не так. Отдаться процессу разговора не получалось. Нет, я искренне смеялась, радовалась, но все время ловила себя на том, что успеваю думать и про новеньких. «Вот было бы прикольно, – вдруг мелькнуло в голове, – если бы третий оказался рыжим». Я даже сказала что-то такое вслух: есть блондин, брюнет, должен быть рыжий – чтобы было на любой вкус! Мы засмеялись, и тут прозвенел звонок на первый урок.

Договорившись со мной погулять вечером, Заяц с Васей с деловым видом проследовали мимо кабинета. Они любили входить в класс чуть позже, когда все уже сидели за партами и учитель открывал журнал и рот, чтобы начать урок. Для меня даже тогда было очевидно, что таким образом они завоевывали внимание. Представьте: все уже в классе, смотрят на учителя, готовятся отвечать, и тут открывается дверь и все переключаются на опоздавших. А им только того и надо. Да, были в таком поведении свои минусы – например, риск получить замечание в дневник. Да и само внимание окружающих не всегда бывает приятным. Хотя не зря Заяц дружил с Васей. Тот всегда был способен разрядить любую атмосферу и превратить серьезный момент в анекдот. Да и каким бы ни было внимание – тебя заметили, а значит, цель достигнута. На тебя смотрят сразу двадцать пять человек, и ты в этот момент ощущаешь себя главным, особенным. И эти ощущения для Зайца и Васи были важными, может даже необходимыми и стоили опоздания.

Учитель задерживался – с ними тоже такое бывает. Я подхватила сумку, собираясь идти в класс, и в этот момент вспомнила про третьего новенького. Какой же он? И тут увидела его. Он стоял один у кабинета, прислонившись к дверному косяку. На плече висела коричневая сумка с бежевыми вставками. Я почти угадала – он был не брюнетом и не блондином. Но и не рыжим, хотя в веснушках. Он оказался шатеном с короткой стрижкой и смешной прямой челкой. Ростом чуть повыше меня, стройный. У него был пристальный внимательный взгляд и еле заметная улыбка – одними глазами и уголками губ. Чему он так загадочно улыбался? Кому-то или так, внутрь себя? Тихий, скромный, но одновременно уверенный и спокойный, он как будто не торопился понравиться и поэтому понравился мне больше всех из вновь пришедших. «Но все равно это не мой типаж», —подумала я с небольшой досадой. Что поделаешь, я же мечтала о принце на коне. Можно и без коня, но мой суженый-ряженый должен быть особенным и прекрасным, как принц. Ну или не принц, а, например, как Михаил Боярский – Д’Артаньян! Его портрет висел у меня над кроватью, и тогда он был моим принцем: черные волнистые волосы, живые глаза и выразительный горящий взгляд. А еще мой принц должен быть высоким, с широкими плечами, как Петр Первый, и с красивыми длинными пальцами рук. Ну конечно, еще благородным, отважным, добрым и веселым. И талантливым, как Александр Пушкин. Вот это и был мой типаж. Поэтому, к сожалению, новенькие – ну совсем не то. И к теме новеньких в этом году интерес был потерян.

Но все-таки что-то заставило меня смутиться и отвести глаза от шатена, когда я проходила мимо него в класс.

Вот так я впервые и увидела его.

Осень – это очень грустно

В этом году осень и правда выдалась особо тоскливая! Как бы странно ни звучало, но, думая об осени в тот год, в своем двенадцатилетнем возрасте я думала не о времени года, а о чем-то навсегда уходящем. Было неуютно снаружи и внутри, я не могла найти себе места, тосковала, маялась, грустила, как будто расставалась с чем-то, как будто что-то уходило от меня. Что? Время? Детство? Беззаботность? Может, и так. Я, конечно, догадывалась и верила, что за детством должна прийти новая, почти уже взрослая жизнь с новыми возможностями и новыми радостями. Но это в будущем, а что есть тут, в настоящем? Привычная, уютная детская жизнь, пусть не всегда гладкая, но все-таки хорошая, как само лето, уходила безвозвратно. Или я сама выходила из нее? Вырастала, как Алиса у Льюиса Кэрролла вырастала из детского игрушечного мира, и этот мир начинал рушиться. Вот оно, то самое время перехода между летом и зимой, между прошлым и будущим, которое я не любила. И сейчас оно было моим настоящим, в котором надо научиться жить, и, значит, необходимо его как-то принять.

А как это сделать, если мир рушится и в эпицентре – я и тоска. И вокруг ничего интересного. Дома делать нечего, кроме домашних обязанностей, которые мы делили со старшей сестрой, и уроков, которые много времени не отнимали. Телевизор смотреть не хотелось. Точнее, не хотелось подстраиваться под старших и смотреть то, что хотят они. И гулять в такую погоду не тянуло: на улице с каждым днем становилось все дождливее и темнее. В прошлом году тоже была осень, но было куда веселее. А тут еще существо, которое смотрело теперь на меня из зеркала: чьи это лохматые, еще вчера такие аккуратные, брови, откуда эти мерзкие прыщи на лбу и на носу, а эти волосы на руках и ногах, эти растущие попа и живот и нерастущая, как назло, грудь! Мне не хотелось, чтобы меня жалели и говорили, какая я красавица, – нет! Да и знала я, что не уродина, как о том сообщало мне теперь «свет мой, зеркальце». Я симпатичная и милая девушка-подросток. А иначе откуда взялись все мои воздыхатели – ведь не придумала же я их. Я всегда ощущала себя привлекательной и нравилась другим, но видеть сейчас себя в зеркале не могла. Вот такой парадокс. Все теперь состояло из сплошных противоречий. Вдобавок характер портился и непослушное настроение то и дело менялось независимо от меня. Только что счастливая хохотала с мальчишками, и вот уже бегу домой, чтобы закрыться в комнате и плакать в одиночестве, никому ничего не объясняя. Да и что я могла объяснить? Что меня задело кем-то сказанное слово, на которое я раньше не обратила бы внимание? Как объяснить то, что я сама не понимала? Мама выслушивала, конечно. Становилось полегче. Но этого не хватало. Да и сестра старшая ее отвлекала часто. Оставался еще папа, но он вообще не из слушателей. Он наш защитник и большой шутник – так говорила про него мама.

Друзья-мальчишки тоже стали разочаровывать: теперь они чаще занимались своими делами – мотоциклами, велосипедами и какими-то мужскими секретами. И мне все сложнее удавалось быть «своим парнем». «Заяц, ну хоть ты не бросай меня в этой тоске!» Но он не слышал молчаливый крик моей души. Весь до ушей в машинном масле или в чем-то еще носился он по поселку и искал какие-то нужные запчасти. Глаза горят, жизнь бьет ключом. Вот он уж точно себе нравился. Никакого дела ему не было теперь до меня – изнывающей от тоски и одиночества. Ему были чужды страдания.

Так, всеми брошенная, я плавала в своих неразделенных чувствах, пережидала эту осень детской жизни и уговаривала саму себя, что скоро и у меня наступит белая полоса. Пока в довершение картины не случилось совсем странное. Всегда мне преданная и единственная подруга Тиша неожиданно переметнулась от меня в «стан врагов». Так мы называли с ней «крашеных» одноклассниц – «девочек-девочек», ярко красившихся, носивших слишком короткие юбки и слишком обтягивающие секси-блузки. Они вечно шушукались по углам и строили глазки всем подряд без исключения – даже старшеклассникам. И раздражали меня. И Тишу раньше тоже раздражали, по крайней мере так она всегда говорила. И вот теперь она была с ними. Она стала носить лифчик (хотя грудь у нее тоже была пока только в планах), ярко красить глаза и губы, делать немыслимые начесы – волосы ее теперь торчали в разные стороны, как пух у одуванчика. К тому же она не рассчитала, а может, и рассчитала – и укоротила юбку слишком сильно, так что ее все время приходилось одергивать вниз, чтобы не показывались трусы. Мне странно было смотреть на нее такую. На мой взгляд, все это было некрасиво и вызывающе, и я никак не могла этого принять. Может, поэтому Тиша и стала избегать меня. Она перестала со мной здороваться и теперь шушукалась вместе с ними, что-то обсуждая и над чем-то посмеиваясь. А ведь мы раньше даже не ссорились никогда. Но она так легко и просто бросила меня. Просто выкинула из своей жизни, перечеркнув все наше прошлое. Предала. Как живут после этого такие люди – перелетные одуванчики?

«Ну ничего, – залечивая раны, думала я, – вот скоро придет зима, и вы узнаете». Что именно все должны были узнать – я не знала, но была уверена, что там точно что-то произойдет. Все внутри готовилось к этому.

Театр и никакой личной жизни

С переменным успехом, но жизнь продолжалась. И в ней появился театр. Он перечеркнул все старые увлечения, вклинился в мою действительность и застрял в ней надолго.

В театральный кружок меня позвала моя новая подруга Леночка, которую я почему-то раньше не замечала. Бывает же так – живет рядом человек с такими же интересами, похожими взглядами, а ты даже не замечаешь его. Но нет худа без добра, и в конце концов мы нашли друг друга. Леночка жила на соседней улице, и мимо ее дома я проходила каждый день, возвращаясь из школы. Она уже год занималась в театральном кружке, а я даже не знала о его существовании. Узнав, сразу напросилась с ней на репетицию, а там мы поговорили с режиссером, и меня тут же взяли. Не то чтобы я была таким талантом – просто они как раз набирали новеньких. И я подошла. Театральный кружок находился в городе, и сначала я боялась, что дома меня не отпустят. Но маме идея театрального понравилась, и теперь после уроков два раза в неделю я ездила с Леночкой на электричке в город, а мама встречала меня вечером, и мы вместе шли домой.

И жизнь стала налаживаться понемногу. Даже мальчишки в поселке иногда бросали свои дела, и мы, как раньше, все вместе ездили на велосипедах, играли в футбол, жгли костры у кого-нибудь во дворе и отрывались, как умели. Удивительно, но раньше я думала, что в шестом классе ничего не буду успевать, кроме учебы. Но пока мне на все хватало времени. И на театр, и на прогулки, и на уроки тоже. Каким-то чудом уроки как будто делались сами собой. По дороге домой я могла присесть с Леночкой на детской площадке – и через пять минут алгебра была готова. С геометрией было сложнее, но ненамного. А домашку по устным предметам я могла виртуозно делать прямо на ходу. Масик несет мою сумку, а я иду рядом и читаю вслух литературу. И ему хорошо – дома не придется читать, – и мне.

Только вот с любовью и личной жизнью по-прежнему все было запутанно и сложно. Не то чтобы я была озабочена – развлечений мне хватало. Просто в школе так было принято. Как будто это был признак взросления, что ли, – найти себе пару. А у меня ее не было. Заяц не в счет – ему совсем было не до отношений, и слишком свой он был уже, как брат. Кандидатуру Масика совсем несерьезно было рассматривать. В театральном появились поклонники, даже два – Лешка и Сашка. Красивые и на два года старше меня. Один даже на принца чем-то был похож. Но они городские, и виделись мы всего два раз в неделю на репетициях. А вся жизнь протекала в поселке – там и пару хотелось найти. В классе каждый день все переписывались, перемигивались, вздыхали, страдали. А у меня все было по-старому: друзья есть, а любви нет. Обидно.

Даже новеньких всех разобрали. Не прошло и месяца, как блондин Вадим уже с Маринкой начал за ручку гулять – прямо любовь. Шустрый глазастый брюнет Пашка вздыхал по маленькой Тане, и до других ему дела не было.

А загадочный Мишка, который мне больше всех в первый день понравился, сразу влюбился в Олю-отличницу – мою конкурентку. Надо же, тихий, скромный, а быстро нашелся. Тут же записки ей стал писать и через класс перекидывать у всех на глазах. Кинет, а потом сидит, смотрит на нее влюбленными глазами и улыбается своей загадочной улыбкой. И она ему в ответ пишет и улыбается! А после уроков он ее до автобуса провожает и сумку несет. Оля дальше нас всех жила, за лесом. Ей приходилось на автобусе до дома добираться. И с нами она поэтому никогда не гуляла – не отпускали, наверное, так далеко. А мы всей компанией не поедем же к ней одной. Зато Мишка, говорят, взял и поехал – в гости. Сам недалеко от меня жил, мимо дома моего в школу ходил, а поехал к ней на автобусе в такую даль!

Ну что за несправедливость! Скорее бы уже закончилась эта унылая осенняя пора. Сплошное разочарование – и все для меня одной. Пушкин, Пушкин, как же ты был не прав!

Первый снег и бесполезная встреча

И наступила зима. Она как будто услышала мои стенания и началась в тот год раньше обычного – в конце октября. Да, со мной так бывает, и иногда лучше не открывать рот лишний раз и в мыслях даже не желать ничего, если нет уверенности. А то сбудется что-нибудь не то, а ты потом разгребай.

Итак, все по порядку.

Наш дом стоял на перекрестке главной и одной из перпендикулярных улиц. До школы пешком минут двадцать пять, и не по прямой, а буквой Г: можно начать с короткого отрезка, потом направо и по длинному прямо до школы либо сначала долго идти по длинному, а потом налево и по короткому к школе. Было еще много вариантов: пройти по любой улице, попетлять, срезать через какой-нибудь двор, погулять на площадке у садика. Но это если душа жаждала приключений. А если просто в школу, то мне нравился первый вариант: короткий путь до поворота направо, потом долго прямо. А Мишка, который, как я говорила, жил рядом, ходил мимо нас по длинной прямой. Так мы и ходили. Выхожу на улицу – вижу его. Он идет по длинной улице через перекресток. По сторонам головой не вертит и меня не замечает. Мне от дверей до перекрестка метров тридцать. Пока я дойду, он уже далеко – быстро ходит. Я посмотрю вслед – и через перекресток по своей короткой. Сначала загадывала даже, кто первый доберется, торопилась, хотела перегнать. Потом поняла – бесполезно. Только если вприпрыжку. Он на голову почти выше был, ноги у него длинные, и шаг широкий и стремительный. Одно слово – спортсмен.

Да, он и правда был спортсменом, футболистом. Полузащитником. Причем, говорили, хорошим, подающим надежды. Пропадал допоздна в городе на тренировках и поэтому учился так себе – времени не хватало на уроки. На уроки не хватало, а на личную жизнь – пожалуйста. Может, подруга его отличница по успеваемости подтянет? Опять эти дурацкие мысли – гнать их из головы.

Так у нас с ним и повелось: он проходил своей дорогой мимо, не замечая меня. И в школе наши пути не пересекались, и взгляды тоже. Просто жизни не пересекались.

Приближались холода. Темнело все раньше, светало все позже, по утрам уже горели фонари на улицах.

И вот как-то в конце октября я проснулась утром, раздвинула шторы в своей комнате и увидела в свете фонаря снег. Дул ветер, гонял снежинки, и было непонятно – летят они вниз или вверх. Они кружились под фонарем, эти неопределившиеся снежинки, совсем еще ранние, первые, смелые и робкие, упрямые и непослушные, как обычные подростки. Вот я и дождалась зимы. Что же она мне принесет?

Торопливо позавтракав и вмиг собравшись, я раньше обычного выбежала на улицу, чтобы застать эту красоту. Ранний снег – мимолетный. Сейчас он есть, а в следующую секунду исчез совсем или превратился в дождь.

Снег еще шел. Я сняла шапку, запрокинула голову и закрыла глаза. Снежинки падали на лицо, как будто ласково здоровались со мной. Я улыбнулась им и мысленно ответила, что очень рада их раннему появлению и теперь все будет хорошо. Потом надела шапку, и мы со снежинками пошли в школу. Я пересекла длинную улицу, любуясь снегом в свете фонарей, и двинулась дальше. Я знаю один фокус. Если щуриться на фонарь и качать головой из стороны в сторону, то фонарь перестает быть простым фонарем. Вы никогда не пробовали так делать? Обязательно попробуйте! Вместо равномерного скучного света вы четко увидите два длинных луча, которые тоже начнут двигаться из стороны в сторону вслед за движением вашей головы, и фонарь затанцует. Я шла, улыбалась, щурилась на танцующие фонари, и тут вдруг:

– Привет!

Тихий, немного хриплый голос совсем рядом со мной. Я обернулась – в зимней шапке-ушанке и теплой куртке рядом стоял Мишка. Так я впервые услышала его голос. Нет, до этого я, конечно, слышала, как он говорит – когда отвечает у доски, когда общается на переменах, когда кричит что-то ребятам. Но так близко я услышала его впервые. В этой морозной утренней тишине его голос прозвучал как будто внутри меня, прямо у меня в голове.

Я смотрела на него. Шапка смешная, лохматая, надвинута прямо на глаза. До сих пор Мишка ходил в вязанном «петухе», и я в первый момент не поняла, что это он, под шапкой. Как он тут оказался? Это же моя дорога, он ходит по другой. Он за мной пошел? Я выскочила сегодня из дома раньше. Первый снег, странное состояние, ожидание чего-то нового – и я совсем забыла про него.

Но Мишка почему оказался тут?

– Ты почему тут? – повторила я вопрос вслух.

– Тебя увидел. Одному скучно идти, – тихо ответил он.

– Просто ты обычно ходил другой дорогой.

– Да. Но я тебя не видел никогда.

«Ну надо же, никогда не видел! Рядом ходил и не замечал. Наверно, он даже не знает, как меня зовут», – пронеслось в голове.

– Ну пойдем.

Так и пошли в школу.

С тех пор мы часто ходили вместе, «чтобы не скучно было». По правде сказать, веселее не стало. Мне точно. Почти всю дорогу мы молчали. Он был ужасно неразговорчив, а я впервые не знала, о чем говорить. Доходили до школы и расходились по своим делам. В школе мы по-прежнему не разговаривали. После школы он, как и раньше, провожал Олю-отличницу. И, похоже, так и ездил к ней в гости. Теперь почему-то меня это злило. Казалось, что-то поменялось после той нашей утренней встречи. Но в то же время все остальное было по-прежнему. И эта неопределенность будила во мне самые разнообразные чувства, которые требовали побыть наедине с собой и подумать. И постепенно я начала избегать наших походов в школу. Выходила раньше или позже, чтобы не встречаться с ним один на один, не чувствовать в его присутствии напряжения, от которого никак нельзя было избавиться.

Сперва он спрашивал, куда я пропала, как будто это правда волновало его. Я врала ему, что «проспала», «надо было раньше выйти», «встречалась с девочками». И постепенно ему это надоело, он отстал от меня и стал ходить, как раньше, своей дорогой.

Странно, но это еще сильнее разозлило и расстроило меня. Ходить-то я с ним перестала, но думать о нем – нет. И тогда я решила совсем забыть о нем – назло.