Посвященная. Как я стала ведьмой

Что-то во мне высвободилось. Я хотела вернуться к дикой природе. Разрушать цивилизации. Трахать женщин. Мои ненасытные аппетиты пожирали меня. Я перестала есть. Я чувствовала, что это мне не нужно. Я могла питаться солнечным светом. Его было так много, что я могла глотать воздух. Я никогда не была голодна, я больше не хотела принимать участие в жизни, установленной для меня. Я просто больше не могла. После обряда крови я пробудилась. Я в полной мере ощущала натиск и мощь моих сил, я была стрелой, выпущенной в воздух, и ветер стремительно обдувал мои острые контуры. Свободно летящая. До тех пор, пока мир мужчин не поднял свой щит. И вот моя стрела вонзилась, точно в лоб Медузы.

Со мной случилось что-то типа разрыва матки, части тела, которая по приказу общества делает меня женщиной. Я так и не узнала, почему это произошло. Мой гинеколог сказал, что это мог быть выкидыш, но проверить это не было возможности. То, что обряд крови произошел со мной во время секса, было важным событием, потому что секс – это один из путей посвящения нас во взрослую жизнь. Это была инициация, связанная с полом, сексуальностью, партнерством, материнством и, в конце концов, с моей ролью женщины.

Лоно женщины само по себе уже начало: идя в одну сторону, ты рождаешься, идя в другую – становишься существом, принадлежащим к одному из полов, «взрослым», способным к воспроизведению потомства.

Исторически во всех культурах обряды посвящения во взрослую жизнь существуют для того, чтобы показать детям их роль, которой от них будут ожидать в их обществе. Эти обряды учат молодых людей мифам их культуры, учат их тому, кто в их цивилизации имеет власть, а кто – нет. Инициация, включающая в себя гениталии, может содержать обрезание, менструации, потерю девственности и так далее: она призвана помочь детям понять свое место в мире и быть способными выполнить то, что от них ожидают в качестве взрослых. К сожалению, многих из нас обряды взросления часто приводят к несправедливостям наших культур. У тебя вырастает грудь, и обряды взросления Америки сообщают тебе, что тебя будут судить по ее размеру и остальным приятным качествам. Но зов колдовства ведет нас по иному пути. Когда ты пробуждаешься в культуре ведьм, ты призвана культурой взаимозависимостей и совместного созидания. Здесь твоя ценность не зависит от того, насколько ты сексуально притягательна, или какой из тебя продолжатель рода, или воспроизводитель рабочей силы, или можешь ли ты создавать капитал. Она зависит от того, насколько ты содействуешь процессу восстановления очаровательности мира. Наш зов ведьмовства наделяет нас всем, чем нужно, для исцеления, роста и обретения наших сил. Я могла бы значительно сократить годы смятения и борьбы за выживание, если бы была способна тогда распознать, что это был призыв к действию, а не время кризиса, которое ушло, оставив меня молить о пощаде, лежа на полу.

Приблизительно во время моего обряда крови я залезла в маленький бархатный кошелек и вытащила оттуда руну Хагалаз. Руны – это северный инструмент прорицания, инструмент из дохристианской Скандинавии, часто выгравированные на костях или камнях. Я сделала свои руны из глины, в летнем лагере, в возрасте около тринадцати лет, и покрыла их менструальной кровью. Несомненно, одна из наиболее экзистенциальных рун, Хагалаз, была почитаема Ницше. Это руна разрушения, но также руна инициации. Что-то ломается, появляется проход, и мы входим в него.

«Будь осторожна, – говорила мне моя Книга рун, – то, что действует в руне Хагалаз, приходит не извне. Ты не во власти существующего мира. Твоя собственная природа создает происходящее, и ты наделена властью над ситуацией. Внутренняя сила, которую ты накопила, – отныне твоя поддержка в жизни и проводник во времени, а все, что тебе было дозволено, теперь поставлено под вопрос»[37 - Из «Книги рун» Ральфа Блума. (Прим. авт.)].

Я оказалась неспособна уделить должное внимание мудрости моих рун. Я была сбита с толку, дезориентирована. Вскоре после обряда крови цвета стали ярче. Красный бордюрный камень превратился в бриллиантовые полосы вдоль тротуара. Казалось, все содержало в себе некий смысл, все являлось символами, которые я должны понять, но не помнила как. Восьмиугольная форма дорожных знаков «Стоп». Звук ветра в ветвях магнолии. Каждый внешний раздражитель кричал: «Вспоминаешь? Вспоминай!» Но что вспоминать? Я не знала, как интерпретировать эти знаки.

Вороны начали преследовать меня. Месяцами я могла слышать «вуушшш», создаваемое черными крыльями надо мной, когда я возвращалась домой с работы или из колледжа. Эти темные стражи появлялись на перекрестках, смотрели на меня, сидя на проводах, маневрируя между телефонными столбами и верхушками деревьев во время преследования. Кланяясь и зовя, всматриваясь в меня черными глазами, ожидая ответа. Иногда они каркали на меня, и я каркала им в ответ. Один раз ворона чуть ли не выпрыгнула из собственной шкуры, стремясь добиться моего внимания. Каркая и кивая, переминаясь с ноги на ногу, ворона обращалась ко мне, и я старалась ей ответить. У меня было чувство, что меня приветствовали.

Вороны кружили над кладбищенской землей. Они садились на склепы, без малейшего уважения к умершим, выставляя себя напоказ и гогоча, словно рыцари за столом. Вороны – предвестники инициации. Без смерти не может быть перерождения. Прежде чем ты сможешь стать посвященной в новый образ жизни, твоя старая жизнь, твое прежнее «я» должны умереть.

Морриган – триипостасная кельтская богиня, часто появляется в облике ворона. Иногда сливаясь воедино, Морриган известна также как Королева Фантомов и как дух-хранитель тех, кого она хочет привести к победе. Вороны-падальщики – спутники многих богинь преисподней, подбирающие части тел там, где те были похоронены или сожжены на погребальных кострах. Вороны всегда появляются возле входов в преисподнюю. Персефона, богиня-дева, была похищена и спрятана во дворце, сложенном из могил. В итоге она тоже стала призрачной королевой того мира, полноправной богиней, равной по силе своей матери – богине урожая Деметре. Девушка становится матерью, затем – старухой. Создательница, хранительница, разрушительница.

Геката завершает триаду в иной форме тройственной богини. Она и есть старуха, странница между мирами – между верхом и низом, жизнью и смертью. Геката – древняя богиня магии и колдовства, хранительница всех знаний и опыта. Она стоит на перекрестках, окруженная своими воронами-фамильярами. Коварные и умные, эти птицы умеют планировать, использовать свои собственные инструменты и остаются дикими и неприрученными даже в самом сердце города.

Роняя свои сверкающие сокровища в наших дворах, помечая территорию, они обращаются друг к другу, сидя на деревьях. Резкие, отчетливые крики, гортанное предупреждающее карканье. Вороны приносят мудрость и предостережение. Вороны позвали меня, и я попыталась последовать за ними. Они будут пировать и смеяться над останками моей прежней жизни. Они будут клохтать, и каркать, и кружить над проходом в преисподнюю, материализовавшимся передо мной, а я сделаю первые шаги к ее голодной пасти.

Пытаясь обрести равновесие, успокоиться, я установила для себя режим посещений бесплатной акупунктуры в некоммерческой реабилитационной клинике по средам. Я употребляла наркотики не больше чем любой другой среднестатистический тинейджер, а эта процедура предполагала успокоение, и иногда она ненадолго срабатывала. Я пыталась выбить дешевую психиатрическую помощь через свой колледж, но там уже был длинный список таких, как я. Я цеплялась за занятия танцами в надежде, что они помогут мне вернуться в мое тело. Я не танцевала с тех пор, как была ребенком, но вскоре начала жить ради этих занятий. Дошло до того, что я была счастлива только во время танцев, покачивая плечами и выполняя джазовые скольжения по полу под песню Low Rider группы War: «Low rider knows every street, yeah… take a little trip, take a little trip and see»[38 - «Лоу Райдер знает каждую улицу, ага… прогуляйся, прогуляйся и взгляни…» (англ.)].

По-прежнему, в различных формах, я ощущала зов, звучащий громче и громче. Его невозможно было игнорировать. Какой-то женский голос звал меня по имени. Женщина кричала, звала на помощь. Первый раз, когда я услышала крик, я была в нашем маленьком домике и читала. Отложив книгу, я стала искать, откуда доносится крик. Я подумала, может, у кого-то из соседей проблемы, но не могла найти, у кого именно. Поначалу я слышала крики, только когда оставалась одна дома, и иногда промежутки между ними растягивались на несколько часов или даже дней. Но в итоге услышала крик, даже когда Даршак был дома. Я рассказала ему об этом, спросила его, не думает ли он, что кто-то с кем-то жестоко обращается. Но он никогда ничего не слышал, даже когда мы вместе стояли и прислушивались. Я слышала все так, словно это происходило в соседней комнате. Я спросила его: «Ты слышишь это?» Он в ответ отрицательно помотал головой, а его карие оленьи глаза прищурились озабоченно, и его оленья душа испугалась, начиная отдаляться от меня.

Людям бывает довольно тяжело принять тот факт, что у их партнера насморк. Иногда может показаться, что они специально шмыгают носом, чтобы раздражать тебя. Поэтому я могу лишь представлять, как себя чувствовал семнадцатилетний парень, девушка которого слышит голоса, мечется между экстазом и отчаянием и нервно восхищается воронами, которые пытаются с ней общаться. Я была напугана. Я была настроена воинственно. Мы оба знали, что наше лето любви закончилось.

Даршак уехал. Он вернулся в дом своей матери, полный расписанного вручную фарфора и книг в кожаных переплетах. Голоса, которые я слышала, говорили мне, что где-то есть женщина, попавшая в беду, и сейчас я знаю, что этой женщиной была я. Но в то время, в своих видениях и посланиях, как и в реальной жизни, я не могла разобраться, как ее спасти. Вместо того чтобы ей помочь, я переехала. Я надеялась, что если уеду, крики прекратятся. Я перебралась из нашего маленького домика с садом в деревянный сарай на заднем дворе какого-то незнакомца на Сола-стрит, чувствуя себя как «Сюзанна» Леонарда Коэна: полусумасшедшая девочка, спрятавшаяся между мусором и цветами.

Вороны подают сигналы о периоде разрушений. В мои пять лет, когда ворона с хриплым криком упала с неба мне под ноги, мой мир следом разбился на части. Но хотя первую ворону и можно расценивать как предзнаменование, знак того, как много насилия моя природа богини переживет перед тем, как будет способна восстановиться, это не было официальным призывом к ведьмовству. Потому что ребенком я была недостаточно взрослой, чтобы ответить на него. Наш настоящий призыв приходит, только когда мы можем ответить на него по собственной воле. Если мы сможем распознать этот призыв, понять, что это, мы сможем также обнаружить, что наши испытания даровали нам ключ, который поможет освободиться из преисподней и помочь остальным сделать то же.

Геката стоит в том месте, где сходятся три дороги. Как богиня в виде старухи, символ возраста и опытности, наиболее относящаяся к реальности, она говорит тебе: «Когда все сломано, у тебя по-прежнему есть выбор». Ты можешь выбрать дорогу, ведущую глубже в твои травмы, всаживающие в тебя нож, пока он не убьет тебя; ты можешь уйти прочь от ножа, прочь от риска и, вероятно, от любых чувств в принципе, выбирая жизнь большинства и надеясь, что сильные мира сего не заметят и не тронут тебя; или выбрать третий путь – тенистую звериную тропу, выбитую по краю скалы, наполовину заросшую лозой, тропинку, по которой тебе придется двигаться в одиночку, медленно и с трудом.

Тогда я не распознала громкое карканье Гекаты как призыв к посвящению. «Уничтожь ростки патриархата, которые захватили твой разум, – говорили мне ее вороны. – Не давай им пощады. Выбирай чистые кости». Эти требования были фанфарами, которые инициировали начало моего путешествия. Но множество других посвящений ждало меня перед тем, как я легко научилась понимать язык птиц, родной язык оккультных посвящений.

Глава пятая. Входя в преисподнюю

Однажды я спущусь в преисподнюю.
Когда я прибуду туда,
оплакивай меня на рассыпавшихся могильных холмах.
Бей в барабаны в святилище.
Обойди по кругу дома богов ради меня.

    Из «Нисхождения Инанны в преисподнюю», ок. 1700 г. до н. э.

Инанна, Королева небес, шумерская богиня с волосами цвета воронова крыла, богиня магии и могущества, путешествует по преисподней, чтобы спасти своего возлюбленного Думузи. Это один из старейших мифов об обряде инициации в существующей истории. Инанна Мудрая появляется у врат ада, готовая к приключениям. Она идет туда по своей воле. Она спускается под землю, в историю, где хранятся все летописи, и рассказы оставляют в поверхности земли шрамы, как вода в камне. Ведя пальцами по стене, она чувствует запах разлагающихся листьев, шорох летучих мышей за камнями. Она слышит свою сестру, демона Эрешкигаль, беснующуюся глубоко под землей, в жаровне вулкана. Бывшая богиня всего мирского, под влиянием патриархального мира Эрешкигаль превратилась в тень Инанны, пониженная в должности. Уродливая, гниющая в своем дворце из зловонных могил, сидящая одиноко на троне между сталактитами, роняющими минеральное молоко в лужи кровавой глины.

Чтобы противостоять своей сестре-демонессе и спасти любимого, Инанна прошла через семь врат ада. Каждые врата требовали жертвоприношения. Первым был ее инкрустированный лазурью меч. Потом бронзовый щит. Хранители ворот забрали у нее золотые браслеты и окрашенные хной одежды. Они требовали ее серебряный пояс, медную корону, даже черный уголь, которым были подведены ее глаза. «Не спрашивай о путях преисподней», – приказывали ей хранители. Каждая вещь, забранная стражами, символизировала собой кусочек власти, которой обладала богиня, ее положения в жизни, ее могущества. Когда все было потеряно, Инанна попала в яму в центре ада, раздетая и беззащитная. Ее сестра превратила ее в кусок плоти, протухший и висящий на крюке в стене.

Тысячи лет историю Инанны рассказывают и пересказывают. Имя ее претерпело изменения сквозь века. В Ассирии Инанна стала смелой Иштар, несущей свет воительницей, требующей пройти сквозь врата смерти под угрозой «разбить их и выпустить мертвых на поверхность земли, если ее требования откажутся выполнять»[39 - Patricia Monaghan. The Book of Goddesses and Heroines, 1981.]. В библейские времена Инанна стала Саломеей, исполняющей танец с семью покрывалами, чтобы получить голову Иоанна-Крестителя на блюде. В Греции, после триумфа патриархата, – Персефоной, богиней преисподней, невинной похищенной девушкой, которую насильно забрали под землю и превратили против ее воли в королеву. История спуска Богини в преисподнюю всегда отражает ценности времени и культуры, в которых про нее рассказывают. Всегда в этих рассказах происходит битва с властью, сексом, смертью и священным таинством регенерации.

Снова и снова наши богини отправляются в подземный мир. Опять и опять мы погружаемся в наши собственные жизни. Почему мы постоянно пересказываем эту историю? Преисподняя – это место, где мы противостоим травмированной, изгнанной части самих себя. Той составляющей, о которой мы забыли, которую спрятали или не хотим видеть. Мы противостоим монстрам наших культур, частям, требующим внимания и заботы. Мы спускаемся в преисподнюю восстановить целостность нашего рода, вытащить его из лап тех, кто отобрал его у нас. Иногда забирающие – это наши родственники, наша кровь, наша Эрешкигаль, мы сами.

В мифах Богиня страдает, но, поскольку она бессмертна, ей предстоит много приключений в будущем. Когда эти посвящения в преисподней происходят с нами, нет никакой гарантии, что они закончатся удачно, и правильный выбор пути редко когда четок и понятен. Богиня, которая дремлет в нас, знает дорогу, но наша человеческая часть может потеряться. Словно птицы во тьме пещеры, мы преследуем солнечные зайчики, думая, что это дневной свет – когда это лишь блики, отражающиеся от поверхности воды, а подземные реки ведут нас глубже в лабиринт, к раскрытым пастям монстров, живущих там.

После ночи крови я стала восприимчивой к течению времени. У меня было чувство изолированности, потребности сбежать. Все казалось назойливым. Работа в кафе, которая мне раньше нравилась, стала невыносимой. Раньше меня привлекали запах жареного чеснока в булочках и процесс приготовления капучино, когда ты медленно вспениваешь молоко снизу вверх, не позволяя пару слишком сильно подогревать его, чтобы пузырьки были крошечными и медленно таяли. Я писала загадки на меловой доске, украшая их сложными витиеватыми узорами из цветов, вызывающими улыбки у постоянных клиентов, и угощала их бесплатным кофе, когда им удавалось отгадать загадки. Но после обряда крови, приведшего к моему разрушению, преследуемая криками, воронами, сломленная, живущая в сарае, изгнанная из семьи, питающаяся в основном круассанами двухдневной давности, однажды я сломалась окончательно, когда делала сэндвичи.

Это случилось спустя неделю после моего восемнадцатого дня рождения. Размазывая ложку за ложкой салат с тунцом по чиабатте, я почувствовала, как утекают часы моей жизни. Я увидела болезненность нищеты и однообразие, перетекающее в смерть: здесь, в такой прекрасной жизни, я оказалась в ловушке этой кафешки с ее сэндвичами, в бесконечном будущем, состоящем из чиабатты, и ключей от туалета, и сокрушенности. С постоянно дразнящими меня парнями, которые работали со мной и которым казалось, что они должны занимать место супервайзера вместо меня, с сексуальными домогательствами повара, норовящего вечно зажать меня в угол и поцеловать. Меня расстраивали даже мелочи: грубый клиент, кофе, разлитый по барной стойке. Я пинала швабру, била по стенам кулаками, а потом, всхлипывая, свернулась клубочком на полу рядом с посудомоечной машиной на кухне. Несколько человек из тех, с кем я работала, окружили меня, стоя молча с широко раскрытыми глазами, не зная, что им делать, пока один из них не сказал: «Отправляйся домой, Аманда. Тебе просто нужно пойти домой. Пойти и отдохнуть». И я пошла, обратно в свою лачугу на Сола-стрит, окруженная компанией ворон, которые сидели, болтая друг с другом, вокруг моего дома. В кафе я уже не вернулась.

Стоимость аренды жилья в Санта-Барбаре тогда была такой же возмутительной, как и сейчас. Моя восемнадцатиметровая хижина на Сола-стрит, пронизанная растущими сквозь стену виноградными лозами, с раскладушкой вместо кровати, с грязным полом, висячим замком вместо полноценного дверного и санузлом только в хозяйском доме, обходилась мне в 450 долларов в месяц.

Даже потеряв работу, я была счастлива, что здорова, принадлежу к своему полу и, по меркам общества, привлекательна. Не имей я этих незаслуженных привилегий, не знаю, что бы со мной случилось, поскольку ходить на обыкновенную работу и при этом переживать трудности, вызванные психическим заболеванием, оказалось для меня невозможным. Если у меня нет работы – я не могу платить аренду и не могу есть. Что случается с людьми, у которых нет таких преимуществ, как у меня? Тем не менее у меня не получалось продержаться восемь часов подряд – приблизительно сорок часов в неделю, плюс полноценное время учебы. Я еще не приобрела навыки, способные помочь мне обеспечивать себя. Вместе с тем, однако, у меня был вкус к жизни, страсть к приключениям, к путешествиям, к сочинению стихов. Мне хотелось чувствовать себя в безопасности, и одновременно я была призвана исследовать свои скрытые глубины, испытывать себя, посетить место, где все еще жили ведьмы.

Наша жизнь часто определяется выпадающими нам случайными встречами. Бетани, девушка, с которой я работала в кафе, приходила туда всего раз в неделю, чтобы скрыть от отца, что работала стриптизершей. В то время в Санта-Барбаре не появилось стрип-клубов. Вместо этого приходилось присоединиться к службе, в которую звонили мужчины, и затем ездить по отелям, исполняя «приватный танец».

Запретные и заманчивые, немного опасные, такие, против которых невозможно устоять, стриптизерши появлялись в фильмах и на телешоу: они были броскими и скверными, принимая деньги, которые мужчины швыряли в них. Мысль стать одной из них казалась мне невозможной, я никогда не рассматривала ее всерьез. Помимо этого, я еще с первого класса знала, что стану объектом сексуальных домогательств для мужчин. Казалось логичным, что раз уж мне придется страдать от них, то это должно хотя бы оплачиваться.

Если бы я не встретила Бетани, сомневаюсь, что стала бы стремиться к подобной работе самостоятельно. И потом, меня беспокоило, что, если я стану стриптизершей, я превращусь в наркоманку, стану циничной, мерзкой. В Бетани этого не было. Светловолосая и жизнерадостная, казалось, она должна бы работать в сфере обслуживания и играть в волейбол. Она дала мне номер парня, владельца сервиса по оказанию стрип-услуг, но перед тем как позвонить, я спросила у нее: «Тебя это изменило?»

Бетани пожала плечами: «Все тебя меняет». Собеседование в основном заключалось в том, что Джереми, владелец бизнеса, приехал к моему окруженному воронами сараю. Джереми, одетый в джинсы и толстовку оверсайз, разговаривал со мной о том, как мне стать стриптизершей, но это больше напоминало болтовню с барменом о бейсболе. Джереми был практичным: «Я или один из моих ребят сопровождают тебя до дверей. Клиент дает мне деньги. Ты в безопасности, потому что он знает, что мы с тобой, прямо за дверью, и у нас деньги до тех пор, пока ты не выйдешь. Ты просто заходишь, исполняешь небольшой танец. Делаешь парню массаж. И все. 415 долларов за час, ты получаешь 315 из них, а как заработать сверх того – это уже зависит от тебя».

Я считала, что если кто-то даст мне чаевые, то они мои. Позже выяснилось, что он не это имел в виду.

Но, так или иначе, 315 долларов за час такой работы было больше, чем я зарабатывала за сорокачасовую рабочую неделю в кафе. Я сказала Джереми, что готова попробовать, и он ответил: «Отлично. Мне только надо увидеть твою грудь».

Я сидела на краю своей кровати, босиком, в рыжих брюках-клеш и майке с маленькими желтыми цветочками, с челкой, убранной под аляповатую пластиковую заколку с цветами. На миг я задержалась, взвешивая ситуацию и пытаясь определить, угрожает ли мне опасность. День был в самом разгаре, я слышала стук молотка соседей и звон посуды, которую мыли на кухне дома в нескольких ярдах от меня. Я задрала майку и оголила грудь. Джереми безразлично кивнул. Моя грудь была маленькой, но пригодной к эксплуатации. Джереми оставил на моей книжной полке пейджер и сказала, что позвонит, когда появится клиент.

Два дня спустя Джереми сбросил мне сообщение на пейджер, сообщив, что у него есть один такой, несложный для моего первого раза.

Мы прибыли на парковку возле Мотеля 6 в Голете уже в сумерках. В дороге я чувствовала себя уверенно. Я ездила мимо этого мотеля бесчисленное количество раз по дороге в школу, он был напротив «Тако Бэлл», где я намазывала себе буррито с фасолью и огромным количеством специй перед тем, как после школы отправиться на работу, где я заполняла конверты.

Сонно клонясь к горизонту, солнце шептало сквозь пальмы – розовый электрический свет в горячем соленом морском воздухе. Я сидела, прилипнув к сиденью автомобиля, на коленях – бумбокс, стекло опущено; и наблюдала за девственно белой цаплей, исполнявшей балет в камышах возле соседней парковочной площадки. Джереми возился со своим пейджером. Он не сказал мне ни слова в течение всей поездки. Казалось, ему не хотелось сближаться со мной. Но наконец он мне улыбнулся, слегка толкнул меня в плечо и спросил: «Ты готова?»

Я прижала бумбокс к груди, словно щит, ощущая его тяжесть и целостность. Джереми уже вылез из машины и стоял рядом, ожидая, пока я выберусь, чтобы затем закрыть машину.

– Еще раз, что я там должна делать? – спросила я его.

– Пол – постоянный клиент. Он неплохой парень. Тебе с ним будет просто. – Джереми обошел машину и закрыл мою дверь на замок.

Мой желудок ухнул вниз. Мне хотелось задать ему больше вопросов. Я по-прежнему не понимала, что должно было происходить. Я старалась себе это представить: «Танец-вспышка», Дженнифер Билз[40 - Американская актриса, наиболее известна благодаря главной роли в фильме 1983 года «Танец-вспышка», которая принесла ей номинацию на премию «Золотой глобус», а также Бетт Портер в телесериале «Секс в другом городе».] поднимается на сцену в костюме из восьмидесятых и на шпильках, снимая и вращая над головой свою одежду, словно Чудо-женщина[41 - Вымышленный персонаж, супергерой комиксов издательства DC Comics.], обливая себя ведрами воды, встряхивая насквозь мокрыми волосами и ударяя каблуками по полу со всей яростью и эротизмом, которые эта божественная женщина сдерживала в себе столетиями. Я воображала себе что-то вроде этого.

– Не надо делать из этого проблему, – сказал Джереми, тряхнув головой и заявив, что я напоминаю ему его подружку. – Все пройдет настолько спокойно, насколько ты сама хочешь.

Я глянула вниз на свою обувь. Пока я не могла себе позволить купить новую пару просто так. У меня не было туфель на каблуках – я просто их не носила – поэтому я сделала все, что могла: обула потрепанные льняные эспадрильи на танкетке. В своем фиолетовом летнем платье с узором пейсли, бледным, как луна, лицом, неаккуратно подстриженными черными волосами и помадой рыжего оттенка из девяностых, я выглядела так, словно пережила самый неудачный день на пляже.

– А ты будешь снаружи? – Я представляла, как он стоит за дверью, скрестив руки: солдат, защищающий нечто очень ценное.