Точки притяжения

***

Она не помнила, как работала в оставшееся время. Как-то, видимо, ей это удалось. Доработав и выйдя из лифта в холл первого этажа, она решила не надевать наушники: в её состоянии музыка была схожа с пыткой и так измученной души. На одной из лавок сидел Макс и внимательно вглядывался в толпу выходящих людей. Кира, остановившись, на секунду разозлённо зажмурилась, затем подошла к нему:

– Ждёшь кого-то? – спросила она, стараясь не звучать ни раздражённо, ни вызывающе.

Мантра «чем меньше я знаю, тем лучше», выжженая в её сознании светящимися неоновыми буквами, потухла, издав дребезжащий электрический звук.

– Тебя, – сказал он.

– М. И?

Она всё ещё стояла напротив него – садиться она не собиралась.

– Беспокоюсь за тебя. У тебя всё хорошо?

– Хочешь узнать про моё отравление? Я не хочу про это распространяться, – сухо проговорила она.

«Почему ты выглядишь так потерянно?» – хотелось завопить ей, – «Мои интонации тебя настолько задевают? Не с кем будет играть?»

– Сейчас у тебя всё хорошо?

– Сейчас у меня всё хорошо, – холодно ответила она, – Я могу идти?

– Конечно…

Кое-как дойдя до квартиры, она упала на диван. Пару раз в своей жизни она смеялась так неистово, что ей казалось, будто она могла умереть: живот сводило так безжалостно, что он болел; дыхание перехватывало так туго, что невозможно было вдохнуть; оставалось только согнуться и ждать, пока отпустит. Плакать, как оказалось, тоже можно было настолько сильно, что казалось, будто сейчас умрёшь.

День 58, неделя 9, вторник

Первая минута после пробуждения была самой счастливой минутой этого дня. Потом ей всё вспомнилось. Поначалу лавина воспоминаний настолько сильно придавила Киру к кровати, что она даже не смогла пошевелиться и минут пять лежала, смотря остекленевшим взглядом в потолок. Это внезапное воспоминание стало для неё такой же неожиданностью, какой мог быть мужчина в военной форме, который, увидев, что она наконец-то проснулась, резко приставил бы дуло автомата к её грудной клетке и низким голосом сурово спросил бы «теперь помнишь?».

Когда Кира вышла на улицу, она решила, что пора было наконец заняться упорядочиванием вразнобой носящихся мыслей: для этого очень хорошо помогал диалог, пусть и сама с собой.

– Я очень хочу поговорить.

– Рационально?

– Конечно.

– Давай попробуем.

– Мне всё ещё очень плохо.

– Но?

– Что «но»?

– Всегда есть «но». Без него ты бы не хотела поговорить.

– Да. Точно. «Но». Но я чувствую, что меня что-то удерживает от полного оцепенения.

– И что же это?

– Желание продолжать с ним общаться. Возможность продолжать с ним общаться. Я подумала, что это единственное, что держит меня на плаву.

– Ну так иди. Общайся.

– После вчерашнего?

– А. Точно. Что, по-твоему, ты разговаривала слишком агрессивно? Или взгляд был слишком недобрым?

– Да. Мне кажется, он больше ко мне не подойдёт. И не заговорит. Я чувствую себя виноватой. Мало мне того, что я испытала вчера, так сегодня я ещё начала чувствовать себя виноватой!

– За что? За манеру разговора?

– За что ещё-то? Да. В конце концов, это не его вина.

– Так теперь? Ты же вчера вечером так себя раздраконила, что стала уверена, что он играл твоими чувствами.

– Я не так уж и уверена, если честно. Откуда я знаю, как оно на самом деле? Просто предположение. Такое же глупое, как и все мои предположения за последнее время.

– Если тебе нужен совет, то веди себя как обычно. Вряд ли он так уж разозлился. Сам же говорил, что у него бывают перепады. К тому же он сказал как-то, что редко на кого обижается. Так что сможет понять. Мало ли, что тебя расстроило.

– Я не смогу вести себя как обычно… Ладно, постараюсь быть приемлемой. Мне всё же кажется, что вчера ему могло показаться, что…

– Что? – перебила она себя, – Что? Ну? Что твоя башка уехала в отпуск? Вряд ли. Сделай так: ничего не делай сегодня, и если сам не подойдёт, то подойди завтра сама.

– Хороший план, кстати…

Кира кое-как доплелась до своего рабочего места и кое-как начала работать: работать, как оказалось, можно было и в медленном темпе – чтобы всё успеть, приходилось игнорировать перерывы (кроме большого, конечно), но это, тем не менее, было осуществимо. Она периодически поднимала взгляд на проходивших мимо людей; Макс, к её удивлению, появился достаточно быстро; он, конечно, не завернул к её столу, но замедлился и посмотрел в её сторону. Такого приглашения было достаточно: она торопливо встала из-за своего места и подошла к нему.

– Поговорим? – без приветствия начала она.

– Давай.

Кира чувствовала, насколько сильно она изменилась: улыбаться у неё не получалось; та растопка, которая раньше так легко зажигала огонь в её глазах, отсырела и потускнела; голос стал плоским. Они пошли к удобному завороту за лифтами. Когда они остановились, она поняла, что, несмотря на желание поговорить с ним и, избегая правды, объяснить своё вчерашнее поведение, она не знала, с чего начать диалог: в её распоряжении не было заранее подготовленных реплик и формулировок – она ничего не репетировала.

– Я вчера была в ужасном настроении, – слегка виновато выговорила она, надеясь, что этой фразы будет достаточно и для оправдания, и для извинения.

– Я понял, – спокойно ответил Макс: его интонация, по крайней мере, была легко считываемой – в ней слышались мягкость и подбадривание, – Ничего страшного. У меня тоже бывает.

«В кого ты такой нормальный?» – возмущённо подумала Кира; она не знала, почему она возмутилась. Может, она хотела ругаться? Выплеснуть себя? Чтобы быстро выйти из этого опасного заворота мыслей, она тут же ответила себе на свой же вопрос про нормальность: если бы она росла в эмоционально здоровой семье, то, наверное, была бы такой же нераздражительной, как и он.

– Хм. Твой папа про тебя так же сказал, – она тускло, но искренне улыбнулась.

– Когда? – удивился он.

– Помнишь, когда мы сидели на диване и он внезапно пришёл? Ты ещё убежал, как ужаленный.