Не особо принципиальный отдел

Лара растерянно хлопала ресницами. Она точно сломала будущее.

– Все, Ларисочка, пойдем-ка, ты с дороги уже ничего не соображаешь. Анна Васильевна, благодарю вас за бдительность, выглядите как всегда неотразимо. – незнакомец поцеловал ручку дамочке.

– Кирилл Константинович, я совсем смущаюсь от ваших слов! – закокетничала Анна Васильевна, точно ей было лет семнадцать.

Лара предпочла вопросов не задавать. Если ее чему-то и научили события прошедшего года, то это тому, что иногда следует заткнуться и ничего не делать. Если бы она училась лучше, наверняка бы вынесла другой урок: иногда лучше заткнуться и бежать без оглядки. Еще можно было бы добавить параграф: не ходи за незнакомыми мужчинами непонятно куда.

Но дверь в квартиру прабабки захлопнулась. Лара вздохнула и все же решила прояснить:

– Вы здесь живете? Простите мою дерзость, я право не хотела столько беспокойств доставить… Но нахожусь в некотором замешательстве.

– О… – протянул незнакомец, – да уж, Лариса Константиновна, ты, выходит, меня совсем не узнаешь?

– А должна?

Молодой человек пожал плечами и вошел в гостиную, Лара продолжила стоять около входа.

– Я же знал, что ты сегодня придешь, но не ожидал, что так рано… Ты проходи, дом-то твой. Я сейчас одежду тебе достану, я ж готовился! Вот!

Он вышел из комнаты и протянул ей какую-то одежду и полотенце.

– Все, иди мойся, переодевайся, я чайник поставлю!

Ее затолкали в ванную и закрыли дверь. Назвать ситуацию странной – явно преуменьшить происходящее, но сбегать в одежде, соответствующей моменту, – куда сподручней, к тому же, начинать что-то с воровства сорочки, как показывает практика, идея скверная.

Лара заперлась, кое-как выбралась из подвенечного платья. Как странно, час назад она планировала венчаться, а теперь стоит в своей квартире, очевидно, снова не в своем времени… Как там Марк, что он подумал? Нет, не время, если сейчас она снова упадет в пучину страданий, то не сможет решить, как жить дальше…

В короткой юбке и с полотенцем на голове, девушка осторожно заглянула на кухню.

– Дай-ка подумать… – протянул незнакомец. – Я, по-моему, впервые вижу тебя в такой юбке… Хотя!

– Вы планируете меня убить? Может изнасиловать?

– Ха! Никогда об этом не думал… Вообще-то нет, я планировал счастливую жизнь в Союзе! Сама же говорила, что это буквально твое любимое время… Еще не говорила?

Быстрая манера говорить казалась знакомой, но Лара не могла сообразить откуда может знать здесь кого-то.

– Я в прошлом? – напрямую спросила она.

Лара села за стол и приметила нож, воткнутый в торт.

– Отличный вопрос! Лично для меня это самое настоящее будущее! Лара, ты меня не узнаешь? Мы ж с тобой всю жизнь вместе… – он замолчал и точно сообразил. – Ну, да! Ты ж со мной не всю жизнь! Кирилл я!

– Какой Кирилл?

– Тот самый! Из Рождествено!

Лара приподняла бровь и откинулась на холодильник.

– Кириллушка? Тебе же тридцать…

– Вообще-то тридцать два! Но рад, что выгляжу моложе! И, кстати, Кириллушкой меня уже никто не зовет.

Он подсунул Ларе чай и уселся напротив.

– Тебе было шестнадцать, – точно констатировала она.

– Ага, а потом еще восемнадцать и двадцать… Знаешь, люди-то растут! Тебя удивляет, что я на десять лет старше, а не то, что я здесь?

– Я вообще стараюсь не удивляться… – пожала плечами Лара. – А какими судьбами ты здесь?

– Как это? Время ж течет для всех по-разному, но всегда по определенному закону. Мое время не течет без тебя. – он усмехнулся: – моя жизнь буквально вокруг тебя крутится…

***

С момента этого разговора прошло больше полугода. Лара держала Киру под руку, пока они возвращались домой. Странно было не решать проблемы самой. Кирилл нашел для нее работу, подсуетился с документами… Ларе было хорошо в семидесятых годах, когда все казалось очевидным ясно.

– А почему мы не в Москве? – внезапно прервала она рассказ о генеральной репетиции.

– Ты Москву не любишь. – отозвался мужчина.

– Я просто подумала, может быть, там бы что-то по-другому было…

– Тебе здесь не нравится? – удивился он.

– Наверное нравится…

– Тебя твой новый американец расстроил?

Лара задумалась, она приподняла голову, чтобы видеть лицо рослого компаньона.

– Он приехал в архивы, про декабристов писать хочет. Зачем его вообще пустили? – она не дала ответить, – да все я сама знаю… Но я не хочу опять туда попасть… Не хочу про инженера думать!

– Лара, он мертв, воспоминание… Может, работая с американцем, поймешь, что можно уже отпустить, что его жизнь на тебе не закончилась.

– Жаль, что не закончилась… – вздохнула Лара. – Я и американцу не очень нравлюсь, он на меня как на тронутую смотрит!

– На тебя поначалу все как на тронутую смотрят!

Лара толкнула его в плечо, Кира лишь рассмеялся. Девушка не хотела признаваться, но ей действительно нравилась ее жизнь, в которой не было глобальной цели, терзаний, а только работа, друзья и отчеты. С Кирой было спокойно и тепло. Но навязчивая мысль: а что если она не вернется домой? И колкий ответ: а она и не хочет. Уже не хочет.

Глава 3. Товарищ Ворон

В кабинете Дмитрия Викторовича Касторского всегда было холодно и как-то темно. Он не любил яркое освещение и предпочитал держать окно открытым в любую погоду, а дверь старался не закрывать, так по его мрачному кабинету всегда гулял ветер. Серьезный по складу характера, Дмитрий Викторович с искренней неприязнью относился к вверенному ему НОПО в целом. Он не понимал, как можно держать на государственной службе этих разгильдяев, половину из которых следовало посадить за фарцу, а вторую за тунеядство. Но во всех раздражающих группировках найдется один представитель, вызывающий особенно яркие чувства.

– Дмитрий Викторович! Доброго вам утра! – бодро заявила Лара, вбегая в кабинет.

Понедельник – самый тяжелый день. В понедельник один за другим в кабинет серьезного товарища стекались разноцветные кофточки и модные брюки молодых и красивых, жаждущих передать отчеты. Раньше, когда люди помнили официальную расшифровку аббревиатуры НОПО, каждый понедельник все эти вольнодумцы собирались в кабинете и по очереди отчитывались, выслушивали конструктивную критику и… Теперь все это было в прошлом, когда-то грозный Национальный отдел прогулочного отдыха, работающий с иностранцами и потенциальными врагами, окрестили «Не особо принципиальным», а дисциплины в нем стало меньше, чем в колонии для малолетних.